Иволга являлась личностью в полном смысле слова. Она обладала не только разумом – эмоциями, чувствами, даже эмпатией, позволявшей понимать состояние собеседника, и была частью маленького социума Дармына. Смирнов в общих чертах знал ее устройство и потратил немало времени на общение с ней, и все равно иногда ловил себя на мысли, что не может даже сам для себя объяснить, что же такое Иволга. Сеть наземных метеостанций, помогавшая искину делать свое дело и заодно облегчившая полеты катеров, была полностью готова. Иволгу – пока единственную в своем роде – на специально переработанном под нее высотном вертолете СП-79, лучшей машине из тех, покупку и доработку которых мог выдержать скудный бюджет Дармына, уже подточенный за предыдущие годы переоборудованием СП-45 для нескольких модификаций Волхва. Искин без малейших нареканий отработал почти весь испытательный срок, и вскоре модель должна была пойти в серию: наконец-то удалось получить значительные дотации от правительства и найти дополнительных спонсоров. В химлаборатории на другой стороне Великого Хребта уже приготовлен был субстрат для кристаллов кибермозга следующей «Иволги», уже заказал поставщикам материалы и запчасти для постройки новых СП-79 единственный на весь Северный Шартанг авиазавод. Уже был готов приказ о зачислении шести пилотов в группу переподготовки, уже разработана была конструкция самолета, подходящего для полетов с «ИАН»…

Теперь все это откладывалось на неопределенный срок. В лучшем случае, просто откладывалось.

– Технические неполадки?.. Ошибка пилотирования?.. – Каляев, тем временем, желал комментариев. – Какой-то неучтенный фактор?..

– Все возможно, – буркнул Смирнов. – Расследование покажет.

– Пилот?..

– Погиб.

– Понимаю и соболезную, Всеволод Яковлевич, – вкрадчиво сказал Каляев, – но спрашиваю не о том.

Смирнову послышался в его словах отголосок искреннего сочувствия, и от того почему-то сделалось особенно мерзко.

– Пилот – Денис Александрович Абрамцев, – раздраженно сказал Смирнов и вывел на монитор фотографию. Высокий, атлетического сложения мужчина, чье красивое лицо чуть портили плотно сжатые тонкие губы и тяжелый подбородок, стоял у трапа выкрашенного в желтый цвет вертолета. В черных волосах летчика еще не было заметно седины; взгляд был направлен мимо камеры, в зубах дымилась сигарета на длинном мундштуке: вся поза чем-то неуловимым выдавала недовольство. Это был последний фотопортрет Дениса Абрамцева, сделанный десять дней назад для местной газеты.

– Возраст – сорок один стандартный год, летчик-испытатель первого класса, в прошлом пилот гражданского воздушного флота, – продолжил Смирнов. – Землянин, евразиец. На Земле в основном пилотировал суборбитальные катера «Лейгун-3» и «Лейгун-4», но имел опыт работы и с высотными вертолетами. На Шатранге служил по гражданскому договору. Одиннадцать лет принимал участие в проекте «ИАН», сперва в роли технического консультанта, затем должности первого испытателя и командира эскадрильи. Пилотировал трансконтинентальные транспортные катера «ТКТ», вертолет СП-45 «Волхв» во всех модификациях и СП-79 «Иволга». К моменту заключения договора уже имел два «белых крыла», третье получил уже здесь, на Шатранге. За успешную посадку горящего пассажирского катера.

– Денис был женат, – продолжил Смирнов, дождавшись, пока собеседник скорчит подобающую уважительную мину. – Детей в браке не было. Супруга – Валентина Владимировна Абрамцева, уроженка Шатранга и так же сотрудница Дармына. Магистерскую диссертацию защитила по социальной антропологии, но вскоре после знакомства с Абрамцевым подключилась к работе над проектом «ИАН»: в настоящее время Валентина – старший научный сотрудник лаборатории киберсоциметрии. С начальством и сослуживцами Абрамцев конфликтов не имел. Характеристики в личном деле исключительно положительные, и я готов подписаться под каждой: целеустремленный, ответственный, мужественный, опытный профессионал. Ошибка с его стороны маловероятна. Однако маневр в последние секунды перед катастрофой странный… – Смирнов прокашлялся. – В свою очередь, навигационная система «Иволга» тоже исключительно надежна: за год испытаний не было зафиксировано ни одного существенного сбоя. Потому пока совершенно ничего неясно. Давайте воздержимся от предположений хотя бы до первых данных расследования, Михаил Викторович. Операция по эвакуации обломков и останков пилота уже начата. Телеметрии от Иволги не поступает, но наши инженеры надеются, что защитный кожух выдержал нагрузку и кибермозг не получил критических повреждений.

Каляев сокрушенно покачал головой.

– Недоговариваете, Всеволод Яковлевич. До прибытия сюда я ознакомился с информацией о некоторых из ваших сотрудников. Денис Абрамцев, без сомнения, был способным пилотом. Но его группа годности – 2-Б. – Каляев взглянул Смирнову в глаза. – Надо полагать, именно по этой причине к службе в ВКС он был признан непригодным и начал карьеру в гражданском воздушном флоте, а здесь работал по гражданскому договору… Так что же с Абрамцевым не так?

– Формальность. Для всех, кроме Абрамцева и военных бюрократов. И проверяющих вроде вас, – не сдержался и добавил Смирнов. – У него четыре пальца на левой руке… было. Врожденная аномалия, какие отмечались еще в доатомную эру.

– И что же? – Каляев удивленно приподнял бровь.

– На свою беду, Абрамцев родился на Земле в регионе, прежде не пригодном к заселению, с высокой остаточной радиацией после локального терраформирования. Поэтому безобидный дефект в медицинской карте обозначен как «мутация вследствие перинатального облучения», а это форма 2-Б, и ни буквой выше. Он со своими девятью пальцами превосходно играл на рояле, но кого это волновало?

– Вы были дружны с Абрамцевым?

– Нет. Но я изучил его личное дело подробно, – сказал Смирнов. – И подробно расспросил его самого, перед тем, как предложить ему должность. В техинспекции подходят к подбору сотрудников иначе?

– А что скажете насчет Иволги? – В ответ на пику Каляев перешел в наступление. – Мне известно, что она – не совсем обычный искин, Всеволод Яковлевич. ИАН – не лишенный рационального зерна, но авантюрный, сырой проект, который ваши сотрудники по своей инициативе продолжили в отсутствие главного разработчика! Если желаете знать мое мнение, Володин – гениальный ученый, но его намерение наделить искусственный интеллект личностью было недостаточно взвешенным. А ваше решение дать зеленый свет подобной авантюре попросту безответственно! Учитывая все практические риски, моральные и правовые коллизии… Впрочем, – тон Каляева чуть смягчился, – это мое частное мнение. Расследование покажет. – Он кривовато усмехнулся. – Так что Иволга, Всеволод Яковлевич? Насколько далеко простирается ее свобода?

– То есть, вы хотите знать, не могла ли машина устроить диверсию? – Смирнов усмехнулся в ответ. Теперь, когда игра пошла в открытую, он сразу почувствовал себя свободнее. – Подобное невозможно. Система имеет ограничительный программный код, не допускающий нанесение вреда человеку, и отвечает всем требованиям безопасности. Белецкий и его сотрудники тщательно проработали этот вопрос.

Каляев скорчил недоверчивую мину. Смирнов с неудовольствием подумал, что в сомнениях инспектора в компетенции инженера ничего удивительного нет – Игорь Белецкий, чудаковатый и всегда теряющийся перед начальством человек с манерами рассеянного студента, мало кому внушал доверие с первого взгляда. Нормальной работе это не мешало, но с откомандированными на Дармын проверяющими бывали сложности и раньше. Ограничительный код в Иволге, хоть и «соответствовал всем требованиям» по заключению комиссии авианадзора планеты, тоже использовался не совсем обычный – но об этом, по мнению Смирнова, инспектору знать было совсем необязательно.

– Я слышал, – сказал Каляев, – предыдущая модель, Волхв, была выведена из эксплуатации после того, как заблокировала исполнение приказа пилота-человека. Это ли не диверсия?

– Это была программная ошибка в модуле обучения, связанная с недостаточной интенсивностью положительного подкрепления послушания. При конструировании Иволги она была учтена и исправлена, – отчеканил Смирнов официальную формулировку, скрывая внутреннее замешательство. В меру своих возможностей он старался вникать во все, происходящее на Дармыне: по образованию военный инженер, он неплохо разбирался в компьютерном «железе» и простых нейросетях – но кибербионика и концепции эволюционного и модернизированного байесовского обучения оставались для него темным лесом. Как, впрочем, и матмодели тектоников, и многоступенчатые прогнозы метеорологов, и многое другое. Смирнов тщательно подходил к набору сотрудников и привык верить им на слово, но каждый раз, вынужденный утверждать что-то за пределами своей компетенции, чувствовал себя не в своей тарелке.