Еще 2 июля, когда мы сидели в ЦК, мы узнали, что готовится выступление. Эта весть, как искра, облетела все полки. Мы, несмотря на свою осведомленность, совершенно не знали, откуда идут эти слухи. В то время, как кадеты вышли из министерства, какая-то неизвестная рука пыталась арестовать Керенского и Чернова. (Крики: "это сделали кронштадтцы — краса и гордость русской революции".) Это свидетельствует о черносотенных попытках воспользоваться уходом кадетов. (Шум.)

Эти факты войдут в историю, и мы пытаемся установить их такими, как они были. Я утверждаю, что кто присутствовал при этой попытке, тот знает, что ни матросы, ни рабочие не знали, что делалось около входа в Таврический Дворец. Я выступал с речью и видел, что около входа стоит толпа негодяев. Я об этом говорил тов. Луначарскому и тов. Рязанову. Я говорил им, что это охранники, что они пытаются ворваться в Таврический Дворец. (Луначарский с места: "правда".) Когда Чернов вышел, эти негодяи за спиной массы пытались арестовать Чернова. Когда я выскочил к ним, я заметил, что это была группа из 10 человек, которая пыталась выполнить свою грязную работу. Я мог бы их узнать в десятитысячной толпе. Когда я пытался об этом довести до сведения масс, то оказалось, что ни один из рабочих и матросов не знал их. Банда расстроилась, и — Чернов возвратился во дворец. Никто не знал об отъезде Керенского на фронт, и попытка арестовать его могла исходить только с фронта.

Попытка вызвать Церетели не имела целью его арестовать, ибо рабочие и матросы кричали: пусть Церетели выйдет к нам и расскажет нам об истинном положении вещей. Если были другие крики, то они исходили из той же среды, которая пыталась арестовать Чернова. Три четверти всей конструкции восстания было основано на попытке арестовать министров. (Крики: "ничего подобного".) Пресса последних дней это доказала.

Вооруженное восстание вооруженных людей должно иметь цель, которую эти люди пытаются осуществить. Какая же могла быть у них иная цель? Таврический Дворец был совсем обезоружен. Вооруженными массами не было произведено попытки захватить какие-либо стратегические пункты или политические центры. Если стать на эту точку зрения, то вооруженного восстания не было. Это доказывает стихийность и элементарность движения, в которое вмешались контрреволюционные элементы.

Когда Дан говорил о заседании рабочей секции, он не упомянул, что мы настаивали на чистке контрреволюционных гнезд, представители которых ведут свою работу в низах рабочих и солдатских масс. 3 июля мы требовали этого от нашего полномочного органа, и это доказывает, что мы не были слепы. Нас обвиняют в том, что мы создаем настроение масс. Это неправда, мы только пытаемся его формулировать.

Когда в мае и июне указывали на то, что буржуазные группы занимаются саботажем, нам говорили, что мы демагоги. А когда ушли кадеты, то тов. Чернов и газеты "Дело Народа" и "Рабочая Газета" повторяли наши же слова.

Неудивительно, что, когда ушли кадеты, рабочие массы сочли нужным предостеречь демократию от объединения с буржуазными группами. Вот на какой почве создалось движение.

Массы взяли оружие, потому что они знали о контрреволюционных попытках.

Мы считаем вместе с вами, что это была ошибка. С этой же трибуны тов. Войтинский говорил, что большевики предостерегали массы от выступления. Когда же массы вышли, мы поняли, что наша роль — ввести планомерность в это движение. Мы говорили этой массе: ваши лозунги справедливы, но все-таки не выступайте и возвращайтесь домой.

Я хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Если революционная диктатура считает, что мы совершили преступление, то она должна расправиться с нами со всей силой революционной власти. Кто-то говорил здесь, что неизвестен мой адрес. Это неправда, он имеется в списках членов ЦК. Вы своим пассивным отношением создали атмосферу, в которой вы задохнетесь вместе с нами. В этой атмосфере грязные обвинения бросают Ленину и Зиновьеву. (Голос: "это правда". — В зале поднимается шум. Троцкий продолжает.)

В этом зале есть люди, которые сочувствуют этим обвинениям. Здесь есть такие, которые только примкнули к революции. (Шум. Председательский звонок долго восстанавливает спокойствие.)

Здесь есть меньшевики и с.-р., наши глубокие, но идейные противники, но есть и другие, которые преследуют другие цели.

Ленин боролся за революцию 30 лет. Я борюсь против угнетения народных масс 20 лет. И мы не можем не питать ненависти к германскому милитаризму. Утверждать противное может только тот, кто не знает, что такое революционер. Я был осужден германским судом к 8 месяцам тюрьмы за борьбу с германским милитаризмом, и это все знают.

Когда в этом зале находятся люди, которые прикладывают свою революционную печать к гнусным обвинениям против меня и моих товарищей, то этим самым они дают возможность контрреволюции говорить своим языком.

Не позволяйте никому в этом зале говорить, что мы наемники Германии, потому что это голос не убежденных революционеров, а голос подлости.

"Известия" N 121, 19 июля 1917 г.

(20 июля)

Товарищи, наше негодование так же глубоко и остро, как и ваше, а может быть и больше, потому что мы вчера и сегодня являемся жертвами клеветников. Мы лишены возможности голосовать за принятие этой резолюции, так как выход тов. Чернова из состава правительства является результатом злостной клеветы, а принятие резолюции есть выдача всем негодяям, всем клеветникам права безнаказанно бросать комья грязи для того, чтобы убрать с арены политической борьбы того или другого представителя революционной демократии. Мы призываем вас воздержаться и наспех не принимать этой резолюции. По поводу неуместного заявления тов. Церетели относительно тов. Ленина должен сказать, что эти два дела возникли в совершенно разных условиях. Атмосфера их возникновения весьма различна. Теперь всякий считает нужным всадить нож в спину Ленина и его друзей, но тот, кто говорит, что тов. Ленин может быть немецким агентом, тот — негодяй. Честное имя тов. Ленина нам так же дорого, как и имя Чернова. Чернов стоит под вашей защитой, но он также защищается и нами. Если, товарищи, в этом деле вам понадобится помощь — можете рассчитывать на нас.

"Известия" N 124, 22 июля 1917 г.

Речь на пленарном заседании ЦИК и Исполкома Советов Крестьянских Депутатов по докладу Дана о совещании в Зимнем Дворце

(22 июля)

Во всем процессе построения власти, в поисках выхода из кризиса есть одна главная черта — полная, безусловная всесторонняя растерянность. Полное отсутствие политической линии.

На этом нельзя построить нужной власти. Вы впали в положение политической прострации. Три недели безнадежных попыток создать прочную сильную власть компрометирует демократию. Откладывания стали систематическими.

Не может быть более унизительного для нас и наших делегатов факта, как отсутствие революционного творчества.

Чего же ищут? Ищут жизненного министерства. Обращаются к кадетам письменно и в прессе, внушая им любовь к родине. Разве достойно политической партии заниматься таким делом?

Мы прибегаем к старым принципам составления министерства — путем создания блока революционной демократии с землевладельцами и капиталистами.

Когда Коновалов ушел из министерства, я усомнился в том, что его уход есть результат усталости. Скобелев отрицал это. Теперь на месте Коновалова — Пальчинский, деятельность которого охарактеризована перед вами в достаточной мере.