3. Предстоящий по сообщению газет перевод нас, и в частности меня, в Петропавловскую крепость, сам по себе совершенно безразличный для меня, имеет несомненно ту же цель: внешним образом подчеркнуть уверенность г. прокурора в своей позиции, запугать сомневающихся, — и служит, следовательно, целям все той же агитации. Между тем никакой «уверенности» у г. прокурора нет и быть не может.

4. В условиях трагических событий на фронте поведение г. прокурора получает особенно зловещий характер, и последствия той отравленной демагогии, какая ведется вокруг наших имен в печати, при прямом содействии г. прокурора, неизбежно перерастут через головы г.г. организаторов чудовищного обвинения… Дело Дрейфуса, дело Бейлиса — ничто в сравнении с тем сознательным покушением на моральное убийство ряда политических деятелей, которое теперь совершается под знаком республиканской юстиции. Необходимо авторитетное вмешательство, гражданин министр! Необходима немедленная проверка работы г-на прокурора!

Л. Троцкий.

"Новая Жизнь" N 90, 2 августа 1917 г.

Для выяснения обстоятельств и условий моей жизни и деятельности в Вене необходимо допросить, в качестве свидетеля, министра труда М. И. Скобелева. Мы вместе с ним издавали там «нелегальную» газету «Правда», которую доставляли в Россию. М. И. Скобелев был членом редакции и кассиром издательства. Он вел значительную часть сношений с австрийскими с.-д. организациями, в том числе и с той, к которой принадлежали, по их словам, арестованные ныне чехи-военнопленные Бенеш и Кнофличек, т.-е. с организацией чехов-интернационалистов.

Относительно последнего периода моего пребывания в Вене (1913–1914 г.г.), а также относительно моего переезда из Вены в Швейцарию, моего отношения к политике Германии и Австрии, моих публичных выступлений на эту тему и пр. может дать исчерпывающие сведения помощник главнокомандующего Московским военным округом В. В. Шер, с которым мы совместно редактировали из Вены издававшийся в Петрограде журнал "Борьба" (1914 г.).

Показания этих двух лиц дадут следствию исчерпывающий материал и обнаружат вопиющую недопустимость каких бы то ни было заподозриваний меня в связи с австро-германским империализмом, поскольку совершенно неосведомленная следственная власть считает возможным и необходимым проверять грязные инсинуации г.г. Алексинских и Бурцевых. По первому же вызову следственной власти я могу назвать десятки и сотни лиц, на глазах которых протекала моя деятельность за границей.

Находящийся в Петрограде австрийский военнопленный Отто Бауэр, известный немецкий писатель-социалист, может подтвердить, что я, в течение всего своего пребывания в Австрии, вел устно и в печати борьбу против национализма вождей австрийской социал-демократии и против их примирительного отношения к австро-венгерскому империализму. Разумеется, эту борьбу я вел не как защитник царской дипломатии, а как русский социалист-интернационалист.

Что касается показаний неизвестных мне свидетелей, будто я призывал к "вооруженному восстанию" и даже рекомендовал демонстрантам "избивать буржуев" (что-то в этом роде), то я еще раз заявляю, что такого рода явно злонамеренные показания навязывают мне поступки, прямо противоположные моим действительным действиям.

Министр земледелия В. М. Чернов слышал мою речь к демонстрантам по поводу попытки темных личностей арестовать его, — речь, которая заканчивалась словами: "кто пришел сюда, чтоб чинить насилие, пусть поднимет руку!". Член Совета Рабочих и Солдатских Депутатов солдат-меньшевик Иоффе, противник моей позиции, стоял у входа в Таврический Дворец во время демонстрации и призывал меня обратиться к солдатам с речами — именно потому, что все мои речи заканчивались призывом: "Никаких насилий! Мирно возвращайтесь по домам!". То же самое могут подтвердить: член президиума Центрального Исполнительного Комитета Сакиан, социалист-революционер, член Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Лев Михайлович Карахан и сотни других лиц, которых я могу установить при содействии следственной власти: для этого ей достаточно обратиться в Смольный Институт, в президиум ЦИК.

Во всяком случае прошу как можно скорее допросить перечисленных выше лиц.

Как мне сообщают, среди опечатанных бумаг, забранных в типографии «Труд», имеются рукописи двух моих брошюр, написанных до событий 3–5 июля: «Клеветникам» и "Годы великой катастрофы". Так как обе эти рукописи имеют прямое и непосредственное отношение к вопросам, составляющим предмет расследования, то прошу означенные рукописи приобщить к материалам следствия.

В заключение позволяю себе выразить уверенность в том, что если бы следственная власть, не задаваясь целью доказать недоказуемое, сделала серьезную попытку проверить свои данные в указанном мною направлении, то она в двадцать четыре часа убедилась бы в том, что у нее нет никакого права держать меня в тюрьме.

"Кресты", камера 487, 8 августа 1917 года.

"Предварительное следствие по делу 3–5 июля".

Даже поклоннику "твердой власти" невозможно отрицать, что борьба с так называемой «анархией» ведется у нас при помощи совершенно анархических мер, свирепость которых не скрывает их беспомощности. Если б кто-нибудь из министров-"социалистов" обошел теперь камеры «Крестов», он без труда убедился бы в этом. И почему бы в самом деле этого не сделать? Ведь ходил же Церетели по кронштадтским тюрьмам для ознакомления с участью заключенных контрреволюционеров. Было бы очень полезно сопоставить меры революционной репрессии, применявшиеся кронштадтскими матросами, с государственными проявлениями твердой власти Керенского — Церетели. Ибо главная часть этой незавершенной работы была произведена еще при Церетели-министре…

Все знают про арест ныне освобожденного Каменева, которого заперли "на всякий случай"; а потом уж стали искать, за кем его зачислить: за разведкой, за прокурором, за Переверзевым или за Алексинским? Из напечатанного в "Н. Жизни" письма многие знают, что Троцкий обвиняется в "государственной измене" на том основании, что он приехал (будто бы с Лениным) через Германию, в качестве члена Ц. К-та… Но если по отношению к людям достаточно известным твердая власть проявляет такого рода чудовищную неряшливость, то нетрудно себе представить, как обстоит дело, когда юная республиканская юстиция (изо рта у нее впрочем торчат гнилые пеньки) накладывают свою руку на балтийского матроса, петергофского солдата или путиловского рабочего. Можно сказать без всякого преувеличения, что никогда при массовых арестах старой охранки не было столько произвола и бессмыслицы, как в работе твердой власти Керенского — Церетели.

Из семидесяти политических, содержащихся во втором корпусе «Крестов», около тридцати привлекаются за участие в выступлениях 3–4 июля. Им в большинстве случаев предъявлено обвинение по ст. ст. 100 и 51. Некоторые из них (как Константин Русинов, Порфирий Никитин, Иван Манин, Лейзер Славкин…) были при аресте избиты, в отдельных случаях очень жестоко. У ряда арестованных были казаками ограблены деньги — под тем предлогом, что это деньги «немецкие»… В какой мере меток был в каждом отдельном случае карающий удар правосудия, это еще подлежит проверке. Чище всего дело обстоит несомненно с Левенсоном Иосифом, Медведевым Сергеем и Степановым Ассаном, которые, так сказать, сами себя отправили "под конвоем" в штаб, как зачинщиков, для того, чтобы избежать расформирования своего (7) полка. Кстати сказать, солдаты этого полка, участвовавшие в так называемом "вооруженном восстании", взяли на себя вечером 4 июля охрану Таврического Дворца ввиду малочисленности и усталости караула…