«… считаю оправданным первоочередное принятие к производству именно осколочно-штурмовых бомб с готовыми поражающими элементами в гексоген-тротиловом снаряжении, несмотря на их более высокую стоимость. Их применение на начальном этапе большой войны, или в малых войнах, сулит выгоды в отношении нанесения противнику наибольшего урона в короткий промежуток времени. Чугунный вариант, снаряженный плавленым тротилом или суррогатными ВВ предлагаю считать мобилизационным.» Число. Подпись. Пробежав глазами еще раз текст записки на имя Кулика, вздохнул и отложил ее в папку исходящих документов. Ничто не отбирает столько времени, как «пробивание» принятия нужных решений. Как например с этими ОШАБ. Испанская кампания показала, что советские 50-килограммовые бомбы частенько просто не взрываются, раскалываясь при ударе о твердый грунт. И у меня на это готов был ответ. Детальное проектирование бомбы, оснащенной тормозным парашютом и взрывателем разгрузочного типа, группой в составе пяти человек заняло всего две недели, включая выпуск полного комплекта чертежей. Еще месяц ушел на изготовление опытных образцов и испытания. Фактически, для штурмовиков было создано идеальное оружие, позволявшее бомбить с высоты всего полусотни метров без угрозы для носителя. У бомбы цилиндрической формы, сразу после сброса, открывался парашют, резко ее тормозивший и обеспечивавший вертикальный подход к поверхности. Одновременно из носка выпадал каплеобразный грузик на тросе, взводивший боевую пружину взрывателя, который и подрывал боеприпас на высоте полутора метров над землей. Точно, безопасно в обращении, эффективно. Что еще нужно? Даже чугунная 50-кг бомба превзошла по площади сплошного поражения обычную «сотку», а «банка», снаряженная роликами двух калибров из закаленной ТВЧ рубленой арматуры и мягкой стальной проволоки, была опасна и для легкобронированной техники. Любой из вариантов ОШАБ был дешевле 100-киллограммовых бомб, но вызвал яростное сопротивление как авиаторов, столкнувшихся с проблемой перепроектирования бомбоотсеков перспективных штурмовиков, так и ГАУ, которое желало иметь только самое-самое дешевое и соглашалось лишь на пару тротил-чугун. Но ведь применение самых совершенных боеприпасов, пусть несколько более дорогих, именно в самом начале войны имело огромное значение! Растрепать противника сразу, шокировать его потерями, убить волю к победе — уже значило пройти до нее полпути. А в ходе войны, когда действительно нужно всего и много, при этом, как можно дешевле, любое чугунолитейное производство и самые примитивные механические цеха могут печь «мобилизационные» бомбы как пирожки. И вот, весь март и половину февраля 1938 года я переругиваюсь, доказываю, убеждаю, но чувствую, что все равно придется выносить сор из избы и подключать, через моего непосредственного начальника, наркомат. А то и выше прыгать, если у Берии влияния не хватит.

— Тащ капитан, там на КПП женщина пришла, говорит в ваше распоряжение! — из коридора штаба, через открытую дверь доложил дежурный и остался стоять, ожидая распоряжений.

— Женщина? Что за напасть? — в моем островном мирке, не считая жен комсостава, представительниц слабого пола отродясь не бывало. — Сам схожу разберусь, что за птица к нам прилетела.

Дежурный скрылся, а я, пользуясь случаем размяться, по уложенным в качестве тротуаров плетеным из лозы матам, спасавшим «островитян» от весенней грязи, не спеша пошел к контрольно-пропускному пункту. Первоапрельское солнышко припекало, вызывая бурную радость пернатых, которые, казалось, щебетали на всех ветвях, сплетая свои голоса с журчанием талой воды. Еще чуть-чуть и лед с реки сойдет, вновь пойдут через шлюзы баржи и пароходы, а летчики гидроаэродрома возобновят полеты, перейдя с лыж на поплавки. С каждым шагом пока еще прохладный ветерок выдувал из головы все заботы и проблемы, настраивая мысли на «амурный» лад.

Ожидавшая меня особа, шикарно одетая по современным меркам в синее пальто, подчеркивавшее стройную фигуру с узкой талией, стянутой широким поясом, казавшаяся выше своего роста из-за сапожек на высоком каблуке, тоже поначалу заставила думать о чем угодно, но только не о работе. Ее лицо было скрыто прикрепленной к шляпке вуалью и мне на миг показалось, что она вот-вот скажет что-то вроде:

— А помните, вы к нам в командировку приезжали и мы с вами очень близко познакомились? Вот, приехала к вам жить!

Хотя нет, уж слишком она для меня молода на вид. Может, представится нажитой на стороне дочерью? Вот это будет подстава! Не то, что бы я мог где-то нагрешить, знал, что ничего подобного не было, да и быть не могло, но мысли, наверное, из-за нестандартности ситуации, интуитивно вызывавшей опасения, повернули именно в эту сторону. Могли ведь недоброжелатели изобразить подобное? Почему нет?

Но реальность оказалась еще более неожиданной, хотя и более прозаичной.

— Ой, здравствуйте, товарищ капитан! — чуть ли не подпрыгнула она от радости, когда я вошел в помещение. — А я вас сразу узнала!

— Здравствуйте! Чем обязан? — ответил я, стараясь не расплыться в глупой улыбке и удержать себя в руках.

— Вот, пришла садиться в тюрьму… — развела она руками.

— Чтооо?! — непосредственно отреагировал я на такой обескураживающий ответ на простой вопрос.

— Что, что? Все просто. В ноябре был суд, дали полгода за антисоветскую агитацию, с отсрочкой исполнения приговора до мая месяца. Но три дня назад участковый принес предписание явиться в Москву по вот этому адресу для отбытия наказания и поступить в ваше распоряжение. Неудачно все получилось, мне ведь диплом защищать. Теперь до следующего года все отложить придется, — она тараторила, а я тупо смотрел на врученную мне бумагу, где черным по белому было написано: «Сарсадских Наталье Николаевне. Приговор Кировского районного суда г. Ленинграда N 567 от 14.11.1937 вступает в силу 01.04. 1938. Для отбытия наказания явиться по адресу…»

— Товарищ Любимов? Вы меня слышите? — дернула девушка меня за рукав. — Меня из комсомола отчислили. Но если вы мне хорошую характеристику напишете, то я, как исправившаяся, восстановлюсь. Вы ведь напишете?

— Так! Стоп! — прервал я поток красноречия. — Гражданка Сарсадских, ваша специальность?

— Горное дело. Геохимик, учусь, вернее, заканчиваю ЛГУ… — заметно упавшим голосом ответила девушка.

— Понятно… Точнее, не очень, но разберемся. Пройдемте со мной, — сказал я, начав осознавать, откуда на этот раз привалила беда.

Берия уже не раз упрекал меня в том, что я зациклился на войне. Все, чем я занимался, было так или иначе завязано именно на нее. А, в связи с тем, что роковой рубеж неумолимо приближался, решаемые задачи становились все мельче, сроки их реализации все короче, при значительном увеличении числа. Но ведь, рассматривая каждую работу в отдельности, начальник делал вывод, что я растрачиваю себя попусту. Начав с моторов с перспективой на многолетнее их использование, как в армии, так и в народном хозяйстве, я скатился к сугубо оборонным темам, зачастую одноразовым. Первый раз нарком только намекнул на неудовольствие, распекая за спектакль, который я разыграл, явившись в Военную Академию к Карбышеву с завершенным проектом «вертикальной фортификации». Инженеры в армии составляли особую касту, ценную и даже незаменимую, поэтому любые внутренние веяния, репрессии, обходили их стороной. Чтобы меня приняли в их среде в серьез, я выбрал авторитетную фигуру, чье одобрение фактически автоматически обеспечивало принятие моего проекта для реализации и пустил пыль в глаза, явившись не только с двумя телохранителями, но и десяток вооруженных бойцов на полуторке сопровождения с собой прихватил. С таким эскортом, да с портфелем, пристегнутым к запястью цепочкой, меня было чрезвычайно трудно проигнорировать. А уж, начав разговор, заинтересовать и представить свое детище в выгодном свете — дело техники. Как бы то ни было, но желаемого результата я достиг, а издержки в виде перепуганных москвичей и нелепых слухов не значили для меня ровным счетом ничего.