— Счетчик Гейгера, — подсказал я.

— Вот-вот, этим самым счетчиком Гейгера… Эх, надо бы милицию предупредить, вдруг они не додумаются, а это очень важно! Может, назад повернем?

— Охолонь, — сказал я. — Мы уже подходим к острову. Если это и вправду урановая руда, то они и без нас докопаются в два счета. А если нет — то обидно будет, что мы столько времени потеряем зря и испортим себе все путешествие.

— Ребята! — Фантик показала вперед. — Что это там? Уже остров?

Я прищурился, вглядываясь. Впереди над водой виднелась темная масса, края которой казались зыбкими и расплывчатыми.

— Острову ещё рановато показываться… — пробормотал я. — Хотя, кто его знает. А впрочем… Батюшки! — я почувствовал, как у меня волосы дыбом встают. — Ребята, это не остров! Это такая туча с той стороны наползает!

— Верно, туча! — Ванька поглядел на темную массу, потом на воду вокруг нас, как-то испуганно притихшую и разом посеревшую до стального оттенка. Вообще-то, это называется затишьем перед бурей. Грянуть может так, что мало не покажется! Поэтому чем скорей мы дойдем до острова, тем лучше.

— Вперед! — воскликнул я, и запел, сам подбирая мотив:

Фантик подхватила:

— заорал Ванька.

— Только мы не мимо острова едем, а прямо на него, — сказал я. — А так, правильно. Почти прямо на восток сейчас плывем. А тучи надвигаются с северо-запада, так что мы должны успеть, причалить до того, как они нас нагонят.

— А про «торговали соболями, чернобурыми лисами» — это прямо про Фантика, — сказал Ванька. — То есть, про её родителей, но ведь все равно очень точно, да?

— Верно! — обрадовано кивнула Фантик.

Я стиснул зубы, в очередной раз направляя парус по ветру. Ветер налетал нервными дергаными рывками, то с одной, то с другой стороны, а не дул ровно в одном — причем нужном нам — направлении, как ещё полчаса назад. Еще хорошо, что сейчас мы шли по течению, поэтому лавировать было легче. Что нас ждет завтра, если погода окончательно испортится, я старался не думать. И мне очень не нравилось, что теперь тучи забрезжили не только на западе, но и на севере, и на востоке — лишь на юге оставался небольшой просвет. Они буквально окружали нас со всех сторон. Они все ближе подбирались к солнцу — и наступил момент, когда вместо ясного солнечного света над землей, над всем окрестным пейзажем возник свет размытый и белесый, вроде света над стеклянным куполом крытого рынка, который всегда холодный и приглушенный, даже в ясную погоду. В этом свете, надо сказать, ярче заполыхали золотые рощицы и зеленые брусничные полянки по берегам может быть, по контрасту с побледневшим и хмурым небом.

— Дела!.. — Ванька покачал головой. — Знаете, что мне это напоминает?

— Что? — спросила Фантик.

— Как во «Властелине колец» мрак из черного царства Мордора расползается над всей землей. И особенно, как хоббиты пересекают границу Мордора — и сразу вокруг них наступает тьма, такая прозрачная дневная тьма, которая ещё пострашнее ночной.

— Да, может быть, — задумчиво согласилась Фантик.

Мне тоже подумалось, что Ванька прав. И холод вдруг начал сгущаться в воздухе — ледяной холод, особенно ощутимый и жуткий после стольких теплых и солнечных дней. Но до острова, слава Богу, было уже недалеко!

— А я сейчас и сам похож на хоббита, — продолжал Ванька. — Маленький, в доспехах… и ноги у меня пушистые, — добавил он, поглядев на свои наколенники и на оторочку ботинок, которую он сделал из остававшихся обрезков козьих шкур.

Он стал и дальше развивать свою тему сходства с хоббитом, но я слушал его вполуха, пристально вглядываясь вперед, в ожидании, когда же наш чудо-остров впервые покажется над краем воды.

— Вон он! — заорал я.

Да, это были уже не выползающие из-за горизонта густые тучи, а земля полоска земли, поросшая деревьями, остров Коломак, наш остров Буян!

Опять мысленно назвав остров пушкинским названием, я припомнил строки из «Сказки о царе Салтане», которые мы только что распевали. Что-то меня в них зацепило… Но что? Я был так сосредоточен на управлении парусом, что гнал все лишние мысли из головы. Иначе бы я, наверно, сразу ухватил.

Но сейчас было не время для попыток вспоминать какую-то мелочь, которая так ехидно ускользнула из моей памяти — и которая, как все ускользнувшее, мерещилась такой важной. Нам надо было причалить — и поудобней устроиться на ночлег.

— Если разразится сильное ненастье, то палатка нас от него не убережет, — сказал я, перебивая восторги Ваньки и Фантика. — Поэтому сразу по высадке предлагаю обследовать архиерейское подворье, выбрать наименее разрушенное здание, с самой целой крышей, и устроиться в нем. Может быть, внутри него поставить палатку, для большей защиты, если в крыше обнаружатся прорехи. И для лодки надо будет подобрать какую-нибудь самую укрытую бухту, в которой больших волн не будет даже при сильном волнении на озерах.

Ванька, пошарив в рюкзаке, вытащил полевой бинокль — «второй по качеству», как шутливо называл его отец, «первый по качеству» бинокль он нам никогда не давал — и поднес к глазам.

— Вижу! — сообщил он. — Вон то, краснокирпичное — это, наверно, архиерейское подворье. А прямо под ним имеется, по-моему, роскошная бухта, такое колечко с узким входом…

— Ты лучше не выпускай из рук руль, — сказал я. — А бинокль передай Фантику, пусть она подсказывает нам курс, чтобы мы прошли к архиерейскому подворью по прямой.

Ванька послушно отдал бинокль Фантику, и та, перебравшись на нос, сделалась нашим впередсмотрящим.

— Ага, вот оно! — радостно воскликнула она. — Ребята, возьмите чуть правее. Теперь точно! Просто до миллиметра точно идем!

Ветер опять сделался ровным и попутным, и мы летели к острову как на крыльях. Когда мы приблизились и смогли толком, без бинокля, разглядеть архиерейское подворье, мы ахнули от восторга. Да, редко встретишь такую красоту! Мы много слышали о нем, но никогда здесь не бывали — не доводилось до сих пор. Теперь мы поняли, как много мы потеряли.

Оно было обнесено высокой стеной с большими воротами, на стене красовались зубцы и изящные фигурные башенки. Такими же башенками были украшены и здания, верхняя часть которых виднелась из-за стен. Особенно хорошо было одно из них, с крытой галереей под самой крышей, край которой поддерживали широкие округлые арки галереи. Между арками на столбах виднелись обветренные и изъеденные временем, но все ещё потрясающе красивые резные каменные изображения диковинных зверей и птиц. А по углам этого вытянутого в длину здания возвышались четыре башенки, ещё красивее тех, что на стенах. Рядом со зданием из-за стен выглядывали пять изящных куполов-«луковок», центральный выше всех, а четыре других вокруг него, как четыре брата-близнеца. То есть, не совсем близнецы. Они были, вроде, одинаковы, но в каждом ощущалось что-то свое — может, из-за того, что голубец и позолота осыпались с них по-разному и в разной степени. Мне вспомнились стихи, которые отец любит цитировать: «Пришли четыре брата, несхожие лицом, В большой дворец-скворечник с высоким потолком…» Не знаю, о чем там дальше, отец никогда не дочитывал эту балладу (я ведь так понимаю, что это старинная баллада) до конца, и эти строки служат ему чем-то вроде присказки, когда мы являемся по уши в грязи или, например, когда Топа после дождя или прогулки по весенней распутице вдруг решает зайти в дом и наследить по свежевымытому полу. Но сейчас эти стихи приходились точь-в-точь. Архиерейское подворье на высоком берегу и впрямь казалось воздушным как скворечник, и потолки в нем были высокие, и четыре купола церкви как четыре брата окружали старшего, пятого, и его общее лицо, если можно так выразиться, было совсем не похоже на лица всех других старинных зданий и церквей, которые нам доводилось видеть.