- Вот именно! - решительно встряхивает головой. Галина. Более серьезными делами следует заняться.
И уходит, не сказав больше ни слова.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Басов возвращается из Москвы поздно вечером. Об этом Кострову немедленно сообщает комендант Пархомчук.
- Вижу, у вас огонек в окне, - шепчет он. - Ну и подумал, что не спите еще. А побеспокоить вас решился потому, что Михаилу Ивановичу нехорошо.
- Что с ним? - встревоженно спрашивает Костров. - Сердце?
- Да нет. Выпимши они...
- Как - выпимши? Он ведь не с банкета возвратился. Ему оттуда не то что выпимши, а скорее с инфарктом...
- Это верно! - охотно соглашается Пархомчук. - Другого бы непременно хватил кондрашка, а он ничего. Приехал мрачным, конечно, но в полной норме и тотчас велел Климова вызвать. А потом, уже после разговора с ним, единолично целую бутылку опустошил. Теперь бегает по резиденции своей и поносит самого себя. Ничтожеством самообзывается, бездарностью и прочими самокритическими словами. И ведь слышно все, а он пока еще директор... Куда же это годится?
Костров торопливо набрасывает на плечи макинтош и спешит к выходу.
Басов в расстегнутой рубашке, широко раскинув руки, без движения лежит на диване. Перепуганный Костров бросается к нему, но Басов сразу же открывает глаза и, не меняя позы, говорит почти трезвым голосом:
- Ничего, ничего... Жив пока.
- Худо тебе? - участливо спрашивает Костров. - Всыпали там?
- Где - там? - будто ужаленный, вскакивает Басов. - Там, - тычет он пальцем в потолок, - со мной по-человечески разговаривали, хотя надо было бы гнать меня к чертовой матери! Они ведь не знают еще всего... А этот маньяк Климов!..
Он вдруг сжимает кулаки и грозит кому-то за окном. Потом поворачивается к Пархомчуку и просит неожиданно вежливо:
- Убедительнейше тебя прошу, Остап Андреевич, оставь ты нас одних. И не подпускай, пожалуйста, никого к моему дому.
- Слушаюсь, - щелкает каблуками Пархомчук и, повернувшись через левое плечо, строевым шагом выходит из комнаты.
- Садись, пожалуйста, - устало кивает Басов на диван. Очень нужно поговорить с тобой. Сам хотел к тебе зайти. Подожди только минуточку...
Он выходит в туалетную. Слышно, как отфыркивается там, видимо, сунул голову под кран. Возвращается с мокрыми волосами. Струйки воды текут по лицу за ворот рубашки.
- Чтобы тебе сразу стало все ясно, - говорит он теперь уже совсем трезвым голосом, - знай: у Климова ни черта не получилось. А я-то, кретин, ни минуты не сомневался в нем! И в институте всех заверил, что мы на верном пути, что успех почти гарантирован. И вот он меня обрадовал... Только что... - Басов закрывает лицо руками и всхлипывает.
Кострову становится жаль его:
- Ну что ты, Михаил... Успокойся, пожалуйста.
Басов лезет в карман, достает носовой платок и долго сморкается. Костров наливает ему воды из графина. Михаил молча кивает в знак благодарности.
- Теперь вся надежда только на тебя, - жалко улыбаясь, произносит он, отпив несколько глотков. - Не подведешь, а?
- Но ведь ты же не веришь в моего Фоциса. Он не перспективный, - пытается пошутить Костров. Басов нетерпеливо отмахивается.
- Я верю тебе во всем, - возбужденно, как в лихорадочном бреду, шепчет он. - Занимайся любой звездой, работай на любом телескопе, привлекай любых астрофизиков - все будет в твоем распоряжении. Мое спасение теперь в твоих руках.
"Только о себе и заботишься, - уже с неприязнью думает Костров. - А престиж нашей науки, которую ты же скомпрометировал своим легкомыслием?.."
- Я знаю, я плохой ученый, у меня нет таланта исследователя, - все еще бичует себя Басов, доставая из шкафа бутылку и разливая остатки коньяка в две рюмки. - Но я хороший администратор. У меня верный нюх на талантливых людей. Я сразу почувствовал, чего ты стоишь. Даже Климов, который так подвел меня, тоже ведь талантлив. А Фогельсон?.. И не только ученые. Пархомчук разве плох? Чудаковат - это верно, но комендант незаменимый. Давай же выпьем, Алексей, за твои успехи и за мое спасение!
Костров качает головой и отодвигает от себя рюмку:
- Нет, Михаил, я пить не буду и тебе не советую. Ты и так достаточно выпил.
- Ладно, не пей. Я не настаиваю. А за меня не беспокойся, я привык. Пью тайком каждую ночь... и все из-за нее... - Он кивает на портрет Галины, стоящий у него на столе. - Ты можешь презирать меня за это...
Костров поднимается, чтобы уйти, но Басов, торопливо выпив обе рюмки, останавливает его:
- Погоди, еще что-то скажу...
Он ищет, чем бы закусить, но, не найдя ничего, дрожащей рукой сует в рот давно потухшую папиросу.
- По-моему, - шепчет он, - она к тебе неравнодушна...
- Ну, знаешь ли!.. - возмущенно прерывает его Костров и, хлопнув дверью, почти выбегает из дома Басова.
.. .Он долго не может заснуть в эту ночь. "Завтра же попрошусь у Петра Петровича в другую обсерваторию. В конце концов, вести наблюдение за Фоцисом можно не только здесь. Почему я должен торчать именно тут, ставя в неловкое положение и Галину и себя?.."
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Утром, едва Костров успевает принять душ и одеться, к нему вбегает запыхавшаяся Галина.
- Алексей Дмитриевич! - с трудом переводя дух, радостно кричит она. - Рогов принял излучение Фоциса на новой волне!..
Не расспрашивая ее ни о чем, Костров выбегает из дома. Галина едва поспевает за ним. Их встречает улыбающийся Рогов.
- Ну что? - отрывисто спрашивает Костров.
- Излучение с абсолютно тем же профилем принимается теперь на волне не двадцать один, а двадцать сантиметров, Алексей Дмитриевич!
- Ну-ка, дайте я сам посмотрю.
Он торопливо входит в аппаратную и склоняется над экраном осциллографа. Потом внимательно просматривает длинные ленты осциллограмм. Галина стоит сзади него и, затаив дыхание, следит за каждым его движением.
- Да, действительно, - задумчиво говорит Костров, - похоже, что профиль тот же. Однако надо еще многое уточнить...
В тот же день в обсерваторию приезжает заместитель директора Астрофизического института Петр Петрович Зорин. В сопровождении Басова и Пархомчука он обходит аппаратные и лаборатории, подолгу беседует с радиооптиками и астрофизиками. Возле антенны Кострова он оборачивается к сопровождающим: