Открыл он в папке той первую страницу, и прочел: "В небе светило блеском жемчужным солнце, день ясный зачинался над Петербургом, но над городом стоял еще туман утренний..." - Что же, неплохо-с... - Констатировал на том Роман Вениаминыч, проглядывая лист наискось, и второй за ним ненамного преокрывая, точно боялся он, что выползет ему на руку из-под листа того таракан, или какая иная гадость. - Неплохо-с... И стиль авторский за строками вашими чувствуется, и идея, и полет, так сказать, фантазии литераторской... - Неплохо? - Переспросил его Никита Иванович с ревностию. Неплохо? Шедевр! Нонсенс!

Подумал господин Липатов немного, и порешил роман тот в двух частях издать неприменно. Тут вам Петербург и солнце рассветное, а не колдуны с принцессами. Иными словами, как гончая след звериный издалека чует, почуял Роман Вениаминыч заранее творение достойное. Благо, Никиту Ивановича, как работника пера усердного, знал он уж сыздавна, и мнение о нем имел самое что ни на есть благоприятное. Хоть и не отличался литератор тот высокими, как оно говорить принято, способностями, писал он недурственно и помногу, ежели раньше окончанья очередного повествования не пропадал насовсем в запой. Что же? - Сказал Роман Вениаминыч скорее сам для себя, нежели для гостя своего, пред столом терпеливо замершего. - Что же? Вот вам квитанция и соглашение в двух экземплярах. Возьмите в кассе тысячу рублей авансу. Сроку вам на окончание романа три месяца.

Вышел Никита Иванович из кабинета редакторского сияя счастием, и долго еще в конторе издательской слышались его возгласы восторженные, вдали стихая постепенно: "Нонсенс! Шедевр!". Проводил его Роман Вениаминыч взглядом, оформил роман грядущий по всей форме положенной, и опять в перепетии героические и колдовские углубился со вниманием.

Наступил вечер, и насало время Роману Вениаминычу на собрание очередное стаи писательской выходить спешно. Сложил он бумаги со стола в портфель кожаный, и рукопись, уже прочитанную, в него убрал, дабы дать ей при стечении общества рецензию благоприятную, и заявку от Никиты Ивановича туда же уложил. Вышел он из здания редакции, сел в автомобиль, и на улицу Стрелецкую, что в самом центре Лиходейска распологалась, сей же час направился.

Первый, кого повстречал он по лестнице в шестой этаж здания древнего, с лепниною и каминами, где стая литераторская собираться имела обыкновение, поднимаясь, был сочинитель начинающий Алексей Севастьянович Ватрушкин. Сочинитель тот состоял при стае писательской уж восьмой год без малого, и за все время то начинающим считаться не перестал; известен он был рассказом единственным, что в сборнике малотиражном опубликовал лет эдак пять назад, да несколькими пьяными скандалами.

Отчего средь населения литераторского именно в этом доме собираться повелось, того никто уж не упомнит. Известно только, что любого писателя россейского камины и лепнина притягивают к себе самым мистическим образом, как магнит железо иль иной металл какой завсегда к себе притягивает.

Едва сочинитель Ватрушкин Романа Вениаминыча по лестнице поднимающимся увидел, как затушил он тотчас папироску о стену каменную, и на шеках его образовалась улыбка приветливая во всю ширь физиономии. - Ах, господин Липатов, какая радость! - Воскликнул он, беря Романа Вениаминыча под локоток по-дружески. - Слышали ли новость? Как, не слышали? Ведь все уже знают. Писателя-то, Никиту Натужного помните ли? Так вот помер он, бедолага... Как помер? - Остановился Роман Вениаминыч осаталнело, с лестницы едва не оступимшись при словах таких. - Да как, обыкновенно... - Растерялся Алексей Севастьянович.

- Я ж его сегодня с утра самолично лицезрел, в редакции "Меч и Секира", - изумился Роман Вениаминыч еще более. - То-то и оно, - улыбнулся ему сочинитель Ватрушкин сочувственно, - известно, лицезрели. А вот как вышел он от вас, купил четыре бутыли водки в магазине гастрономическом, поднялся к себе и помер сразу же. Нам опосля того чуть ни каждому из присутствия судебного звонили: "Никиту Иваныча Натужного знаете ли?" "Знаем, отвечаем, как не знать?" "А что, говорят, можете вы сообщить по поводу кончины его безвременной?" "Так когда ж скончался-то он?" - спрашиваем. "А вот водки в магазине купил, и скончался" - отвечают.

Схватила тут Романа Вениаминыча оторопь. Настало в душе его смятение ужасное по поводу того, что не быть теперь роману заявленному написанным, а аванс, за роман тот выплаченный, не вернешь уже обратно никакими средствами. Просидел он все обсуждения с чтеньями произведений всяческих, что сомнамбула, к чаю даже не прикоснумшись, а когда сочинители расходиться уж надумали, взял он господина Ватрушкина за рукав, и отвел тихонечко в сторону. - Знаете ли, - сказал он сочинителю, по сторонам при том косясь нервически, - а ведь оставил мне Никита Иванович, царство ему небесное, пред кончиною своей на роман новый заявочку. "Смерть в огне" сочинение то называется, об двух частях роман, с любовию и возвышеньями. Ведь как знал будто, сердешный... - Искренне вам при том сочувствую, - Кивнул ему Алексей Севастьянович с серьезностью, - но, видать, не сможет друг наш Никита Иванович творение свое завершить, в нынешнем-то своем состоянии... - Вот потому и хочу попросить вас об одолжении. - Сказал ему господин Липатов. Вижу я, что прониклись вы, уважаемый Алексей Севастьянович, всей трагичностью настоящей ситуации. И предложу я вам, в честь, так сказать, светлой памяти товарища нашего по цеху литературному, творение сие за него завершить в сотрудничестве с иными авторами, за соответствующее, замечу, вознаграждение. Благо, самому покойному оттого, небось, в раю только радость будет великая, ибо знать он будет, что не забыли мы его в посмертии. - Что же, не откажусь проявить старания возможные, и помощь в деле том благостном оказать насколько сумею посильную, - кивнул ему Алексей Севастьянович, соглашаясь.

Обошел тут Роман Вениаминыч еще нескольких авторов, и предложил им то же самое. Авторы соглашались сразу же, отвечая, что, мол, дело это - почтить память литератора усопшего трудами своими

есть достойное, и брали у господина Липатова кто главу, кто две, в написание.

Миновало с той поры чуть более, чем два месяца, и роман в двух частях был готов даже ранее сроку положенного. Отплатил Роман

Вениаминыч литераторам, сочинение то составлявшим, каждому по труду его, и сам даже одну главу романа того написал, что стало ему тем более радостно, поскольку книга указанная, Никитою Натужным подписаная, пользовалась в народе по выходу в свет весьма даже неплохой популярностью. Расположился сейчас Роман Вениаминыч в кабинете своем, что в издательстве "Меч и Секира" находиться имеет место, с чашечкой кофию, лежала пред ним на столе книга та, что стараний ему многотрудных и ночей бессонных стоила, и перечитывал он главу, собственноручно на свет произведенную, с упоением, творческой силою и изяществом стиля своего наслаждаясь несказанно. Едва добрел он до места, где молодой дворянин соблазняет героиню прекрасную к любви грешной словами сладкими, как распахнулась дверь, в кабинет его ведущая без стуку, и на пороге нарисовался никто иной, как Никита Иванович Натужный собственною персоною. Прошел Никита Иванович прямиком к столу редакторскому и ухнул без слов поверх дворянина с красавицей толстую папку, тесьмой аккуратно перевязанную.

- Чего это? - Спросил Роман Вениаминыч оторопело, воздух вовнутрь себя с трудом заглатывая, и воротничок рубашки своей при том расстегивая рукою дрожащею. - Как - "чего"? - Возмутился Никита Иванович праведно, дохнув в сторону господина Липатова обыкновенным своим запахом водочным. - "Смерть в огне", роман в двух частях, с убийствами и возвышеньями, как положено. - Так как же?... - Вопросил Роман Вениаминыч, сознанье от потрясения подобного едва не теряя. - Что раньше сроку? - Подсказал ему литератор воскресший. Так видите ли, какая со мною история приключилась: напутали где-то в городской канцелярии, что помер я скоропалительно, ибо сыскался в Лиходейске еще один Наужный Никита Иванович. Слышал я, явились на похороны канальи той все литераторы лиходейские именитые, речи над гробом его произносили всяческие, семью и близких его приведя в смущение необычайное, да так ничего толком и не заметели. То-то гляжу я, что не тревожит меня никто по своему обыкновению, ну и писал без устали, в тишине и спокойствии, ранее сроку объявленного уложимшись. Казус, право слово. Гиштория...