В центре нам стоило немалого труда найти подходящее место для стоянки, а как только мы его нашли, рядом немедленно выросла фигура чиновника, который взял с нас плату за место.

Друзья нас предупреждали, что на югославских дорогах мы хлебнем горя. Вспоминая об этом, мы лишь посмеивались: 230 километров, отделяющие Белград от венгерской границы, мы прошли по превосходному асфальту. Дальнейший путь на юг был сплошным удовольствием: 350 километров шоссе, не уступающего нашим лучшим автострадам. "Вот и слушай после этого всяких там советчиков", приговаривали мы.

Но вдруг столь горячо расхваливаемое нами шоссе перешло в проселок четвертого или пятого разряда. Мы мысленно извинились перед нашими друзьями. Оказалось, они были не так уж неправы. Единственная дорога в Грецию выглядела так, как если бы ее в последний раз ремонтировали во времена великого переселения народов. Между воронками от снарядов то и дело попадались булыжники величиной с человеческую голову, замаскированные вдобавок мелкой галькой. На обочине мы кое-где видели дорожных рабочих, занятых завтраком.

Накачав камеры задних колес до 2,8 атмосферы, чтобы не повредить обода, мы устроили нечто вроде слалома между ямами и камнями, благо в течение многих часов находились на дороге в полном одиночестве. Лишь когда после трехдневных мук мы преодолели эти 250 километров, отделявших нас от греческой границы, нам стало ясно, почему на проселке почти не было движения: параллельно ему, совсем рядом, тянулась только что открытая автострада, еще не обозначенная на нашей карте.

К СРЕДИЗЕМНОМУ МОРЮ

Греция вначале показалась нам неприветливой. Мы надеялись, что страна винограда встретит нас ярким солнцем, но не тут-то было. Ледяной ветер гнал снежные хлопья, превращая путешествие в пытку. Пришлось снова напялить на себя всю одежду, хотя, если верить календарю, уже давно наступила весна. К счастью, продвигаясь на юг, мы вскоре вышли из сферы влияния континентального климата. Пейзаж менялся с каждым километром. Крутые горы отступили назад, их сменили плодородные поля. Первые зеленые стебельки робко пробивались из земли, а в Салониках, у Средиземного моря, всего в 70 километрах от границы, давно воцарилась весна. Столица встретила нас распустившимися деревьями и яркими цветами.

Эллада демонстрировала перед нами свои контрасты: пышную растительность побережья и пустынные склоны гор; современные высотные дома в крупных городах и допотопные лачуги в деревнях. Безработным и нищим недоступны даже фрукты, которые продаются здесь по удивительно низким ценам.

В греческих городах на каждом шагу встречаешь уличных фотографов со средневековыми деревянными аппаратами, по величине не уступающими здоровенному сундуку. В пять минут они делают карточки для паспортов. Разбогатеть на этой работе, очевидно, трудно: мы нередко видели, как десятки таких вольных художников, словно сговорившись, часами сидели в бездействии на одном месте и оживлялись только при виде иностранцев. Однако сами они позировали нам крайне неохотно.

* * *

- Передай мне, пожалуйста, гаечный ключ.

Прокол как нельзя более некстати. Срок нашей визы истек еще вчера, и нам нужно как можно скорее добраться до болгарской границы. Последние дни мы гнали машины не останавливаясь. Мы промчались мимо идиллических прибрежных городов Средиземноморья, пересекли горы с километровыми подъемами и наконец достигли плодородных областей Греции, где выращивают табак.

- Только бы прекратился дождь!

Морской климат причинял нам немало неприятностей. Двое греческих крестьян на телеге, запряженной волами, которых мы перед тем перегнали на такой скорости, что грязь брызнула во все стороны, вновь поравнялись с нами и предложили следовать за ними. Объясниться, правда, мы не смогли - наш запас греческих слов ограничивался пятью фразами, - но по весьма выразительным жестам поняли, что нас приглашают на ужин.

Весть о прибытии немецких гостей быстро разнеслась по всей деревне, и желающих пожать нам руку нашлось так много, что дом нашего радушного хозяина никак не мог всех вместить. Каждый принес в подарок какую-нибудь мелочь. Мы молча с наслаждением уплетали черный хлеб с простоквашей, и нам казалось, что на свете нет ничего вкуснее. Тут появился парень, знавший английский, завязался разговор. Кувшин с терпким вином пошел по кругу, к столу подсели двое крестьян, понимавших русский, все оживились, и на нас посыпался град вопросов. О чем только мы не говорили! Мы узнали, что греческие крестьяне и поныне живут в страшной нужде, что недельный заработок рабочего табачной плантации составляет гроши, что землю здесь до сих пор пашут деревянной сохой. А всему виной гонка вооружений и антинародная политика правительства. Мы распрощались далеко за полночь.

ВОДНОЕ ИНТЕРМЕЦЦО

Лишь прибыв на пограничную станцию Койлас, мы узнали, что туристам не разрешается пересекать границу между Грецией и Болгарией, а признать нас дипломатами пограничники отказались, сколько мы не изощрялись в красноречии. Пришлось возвратиться в Салоники. Так началась любопытнейшая часть нашего путешествия, о которой мы решили позднее рассказать в отдельной книге под названием "Малая Одиссея на Балканах", или "Тайна пяти югославских виз". Дело в том, что у нас не было иного выхода, как раздобыть в Салониках новую югославскую визу, пятую по счету, и попытаться попасть на территорию Болгарии через Югославию.

С югославскими визами нам удивительно не везло. Первая была просрочена задолго до начала путешествия. Со второй мы приехали в Югославию. В столице нам ее продлили, поставив третью, а четвертую визу мы вынуждены были оплатить на границе, так как из-за скверной дороги добрались до пограничной заставы на полдня позднее, чем рассчитывали.

После того как в Салониках мы покорно уплатили 15 марок, нам выдали визы, и мы, сделав крюк в 500 километров, попали наконец на болгарскую землю, в место, находившееся всего лишь в получасе езды от того пункта, около которого мы уже были раньше. Но не станем опережать события.

Последние 70 километров по Македонии мы надеялись без труда преодолеть до обеда. Дорога, по которой мы ехали, была отнесена в нашей карте ко второй категории и изобиловала подъемами высотой до десяти градусов. Тем не менее мы вскоре стояли почти у самой границы, "стояли" в самом буквальном смысле этого слова, так как внезапно шоссе уперлось в небольшое "озеро". На противоположном берегу реки мы неясно различали продолжение дороги. Единственный бык моста, выдержавший напор паводка, возвышался над потоком грустным свидетельством строительного искусства былых времен.

Рюдигер отважно въехал в мутную воду, Вольфганг остался с драгоценным багажом на берегу. Но уже через несколько метров мопед Рюдигера застрял в иле по самые оси. Оставался один выход: слезть с седла, разуться и толкать. При нашем прямом участии накапливался опыт "форсирования реки", столь интересный для фирмы "Симсон". Мы выяснили, что в проточной воде, где ил не оседает, мотор продолжает работать. На беду дно вдруг стало каменистым и вода поднялась до самой груди. Мотор полностью погрузился в воду и с усталым вздохом затих. Рюдигеру пришлось напрячь все силы, чтобы спасти мопед, тогда как Вольфганг, вместо того чтобы броситься на помощь товарищу, преспокойно остался на месте, стараясь запечатлеть на фотопленку ход неравной борьбы.

Мы прочистили карбюраторы, ласково погладили мопеды, наговорили им кучу приятных слов - все напрасно. Лишь когда мы догадались поставить машины на попа, чтобы из выхлопной трубы вытек ил, моторы заработали. Вскоре инцидент был забыт, и, когда мы въезжали в Болгарию, только наши мокрые рубашки и штаны, весело трепыхавшиеся на ветру, еще напоминали о происшедшем.

ВЕСНА В БОЛГАРИИ

Бело-зелено-красный шлагбаум поднимается - и мы в Болгарии. Приобретя немалый опыт обхождения с пограничными властями, мы тут же начинаем отвязывать багаж. Но таможенный чиновник, улыбаясь, останавливает нас:

- Молье другаре...[2].