Его отец никогда не мог рассчитывать на подобную беззаветную преданность. И он сам считал так же. Эрвин правил страной при помощи запугивания. Микаэл управлял по вдохновению. Возможно, Эрвин не лгал, утверждая, что отказывается использовать Мир Теней по стратегическим соображениям. Но вероятнее всего, о просто опасался, что его воины поднимут бунт, если он вздумает приказать им пройти через это опасное пространство. Это было бы безумием, думал Дервин. Безумие, может, в этом все и дело. Еще в детстве Дервин подмечал в Микаэле черты сумасшествия, но это сумасшествие было как бы заразным. Он всегда мог заставить других мальчиков совершать неожиданные для всех поступки, которые им самим и в голову никогда бы не пришли. Он был прирожденным лидером, и этот дар повелевать людьми являлся необычным, почти сверхъестественным.

Несомненно, это было у него в крови. Дервин тоже чувствовал в себе врожденные способности, но это никогда не проявлялось столь ярко. Отец его обладал чем-то подобным до известной степени, но Микаэл от рождения был отмечен некой божественной аурой. Его войска готовы были последовать за ним куда угодно. А когда кто-нибудь из его воинов погибал в сражении, Микаэл лично заботился о том, чтобы семья погибшего не нуждалась. И это несмотря на колоссальные человеческие потери, которые случились за все годы войны. Мы бы не смогли себе позволить подобное при всем желании, думал Дервин, иначе нас просто ждало бы скорое банкротство. В этом у Микаэла также было преимущество перед Эрвином. Имперская казна значительно увеличилась за долгие годы правление Роэлей, которые никогда не тратили денег попусту. Теперь, когда всей империи было известно, что Микаэл из собственной казны помогает семьям павших, народ охотно платил налоги. И хотя они устали от войны не меньше, чем люди Боруина, Бросенгэ или Тэгаса, все же они любили своего императора, которые никогда не оставлял своим вниманием их нужды. И все-таки всему бывает предел. Если война не кончится в ближайшее время, это приведет к краху обе стороны.

Наши собственные военные действия вынужденно прекратились бы еще лет пять тому назад, думал Дервин, если бы не внушительные капиталовложения гильдий из Бросенгэ и не алчность наемников из Тэгаса, и теперь их собственные военные усилия во многом были обоснованы необходимостью платить долги. Единственным шансом расплатиться с долгами было завоевать Ануир и выжать все, что можно, из империи. Ему даже думать не хотелось, что случится, если гильдии вздумают потребовать немедленной уплаты. Его отец мог попытаться решить этот вопрос вооруженным путем, но у их заимодавцев были могущественные союзники среди других гильдий по всей Керилии. Они запросто могли бы собрать армию наемников или, того хуже, объявить Боруину холодную войну. Они никак не могли позволить себе проиграть эту дурацкую войну. Хотя, с другой стороны, Дервин был уверен, что если его отец все же проиграет, их обоих наверняка приговорят к смерти, а в этом случае вопрос об уплате долгов становился просто бессмысленным. Если же они победят, все будет оплачено за счет побежденных народов, а это вряд ли добавит им популярности в империи.

Даже его отец начинал уставать от войны. Для Эрвина всегда главным смыслом жизни было острое чувство опасности, когда он возглавлял войска, идущие в бой. Он многие часы тратил на совещания со своими военачальниками, обсуждая стратегию и тактику, планируя новые кампании и постоянно запрашивая новые сведения о том, что происходит на границах. Все гарнизоны регулярно подвергались осмотру и заново укреплялись каждую весну. Он так часто сетовал на необязательность гоблинов в отношении выполнения всех пунктов их союзничества, сто Дервин мог бы при желании наизусть зацитировать все его бесконечные монологи. Сколько же еще это будет продолжаться?

При условии значительных побед на уровне захвата и использования западной Алами или если гильдии не прекратят их финансировать, война могла затянуться на многие годы. Это продлится в течение всей их жизни, думал Дервин, до смерти уставший от всего этого.

Однажды, всего лишь однажды он поднял вопрос о мирных переговорах. Его отец немедленно впал в такую ярость, что Дервин больше не смел касаться этой запретной темы. Тем не менее это казалось единственной разумной альтернативой. При условии, что Микаэл согласится на такой вариант. А зная Микаэла… ну, а знал ли он его на самом деле? Микаэл не притворно заботился о своем народе. Тогда он мог бы пойти на переговоры и подписать соглашение, по которому Боруин, Тэгас, Талини и Бросенгэ получали право сформировать отдельную империю, но ведь Микаэл никогда не отказывался от выполнения задуманного. Значит, это будет продолжаться все дальше и дальше и дальше… — Мой господин, прибыл чародей и почтительно испрашивает аудиенции, — объявил дворецкий, входя в залу.

— Пусть войдет, — мрачно проворчал Эрвин, жестом показывая слугам, что можно убрать посуду.

— Может, у него будет парочка хороших новостей. Для разнообразия.

Через мгновение появился Калладор, медленно передвигаясь через залу. Дервин совершенно не представлял себе, сколько Калладору лет, но выглядел он ужасно старым. В детстве Дервин ужасно боялся его, потому что каждый раз, когда ему случалось напроказничать, нянька пугала его Калладором, который может непослушных мальчиков превратить в ящериц, сделать немыми и вообще «насыпать им соли на хвост». Последнее звучало не совсем понятно, но все же от подобного обещания становилось неуютно. Подобные яркие впечатления, вынесенные из раннего детства, забываются с большим трудом, и теперь Дервин заерзал в кресле при виде приближающегося чародея.

Калладор был лыс как яйцо и такой тощий, что казалось его может сломать пополам дуновение легкого ветерка. У него не было ни бровей, ни усов, ни бороды, что являлось следствием какой-то ужасной болезни, перенесенной им много лет назад. От этой болезни пострадал также его голос, звучащий теперь хрипло и с каким-то замогильным оттенком. Вероятнее всего, он мог бы запросто избавиться от этих последствий, если бы собственная наружность хоть сколько-нибудь беспокоила его. Это равнодушие к своему облику сказалось и на одежде, которая состояла из грязных лохмотий, сшитых столетья назад из грубой шерсти. Дервин поморщился, надеясь, что чародей не подойдет слишком близко. От него разило чесноком и запахом немытой плоти. Отец Дервина, судя по всему, разделял аристократическую чувствительность к запахам, так как заговорил с чародеем прежде, чем тот успел приблизиться на расстояние с дюжину ярдов.

— Какие новости, Калладор? — резко вопросил он.

Чародей остановился, опираясь на свой посох, и окинул пристальным взглядом всех присутствующих за столом.

— Я принес привет от нашего верного друга из Имперского Керна, — ответил он.

Дервин округлил глаза и перевел взгляд с чародея на отца.

— У нас есть осведомитель во дворце Ануира? — изумленно спросил он.

Эрвин улыбнулся.

— Это случилось совсем недавно. И потребовало значительных усилий и некоторого времени.

— И ты ничего мне не сказал?

Его отец пожал плечами.

— В этом не было особой необходимости, — произнес он. Затем, будто внезапно осознав, что унизил своего собственного сына в глазах присутствующих, добавил:

— Кроме того, я не был вполне уверен в надежности этого источника. Особенно, если принять во внимание… — конец фразы повис в воздухе.

— Ну, что там за донесение?

— У меня нет никакого донесения, господин, — ответствовал Калладор.

— Как обычно, один наш общий друг желает поговорить с вами наедине, — и он многозначительно посмотрел в сторону Дервина.

— Кажется, мне пора, — неловко забормотал Дервин, отодвигая кресло и собираясь уходить.

— С вашего позволения, отец…

— Нет, останься, — прервал его Эрвин, жестом веля занять ему свое место. Затем он повернулся к Калладору.

— Продолжай. У меня нет секретов от моего сына.

У тебя есть секреты даже от самого себя, подумал Дервин, но опять промолчал и снова уселся в кресло. Он был заинтригован до предела.