Во второй половине дня Акулов подошел к дому, где некогда проживали супруги Новицкие. Что он рассчитывал здесь узнать, Андрей и сам толком не знал.

Дом располагался на Чкаловской, в сотне метров от «кровавого пустыря» и ларьков, и, надо сказать, сильно изменился за то время, пока Акулов был лишен свободы. Кривые рамы с немытыми стеклами в большинстве окон сменились белыми стеклопакетами, висели ящики кондиционеров, тарелки спутниковых антенн. Возле подъездов появились скамейки, вместо деревянных дверей парадных — однотипные металлические, оборудованные домофонами, кое-где — камеры видеомониторов, а одно из небольших помещений первого этажа, имеющее отдельный вход, занимал пост охраны. Через забранное проволочной сеткой окно были видны две плотные фигуры в камуфляже.

Часть двора отвели под автостоянку. Ее огораживала не привычная для платных парковок сетка «рабица», а крепкий металлический частокол, поверх которого беспорядочными кольцами была протянута тончайшая «путанка», исключающая возможность перелезть на территорию с целью кражи. Около крепкого полосатого шлагбаума курили двое сторожей, так же выряженных в пятнистую форму. Половина парковочных мест пустовала, на остальных красовались машины, которые, действительно, бросать без надзора не стоило. Единственная отечественная модель, которую заметил Акулов — «десятка» с редчайшим кузовом «двухдверное купе», — стояла возле белоснежного «линкольна», занимавшего в длину полуторный лимит. Рядом с автостоянкой, за двойным рядом невысоких деревьев, располагалась детская площадка. Собственно, она была здесь всегда, только теперь ее ужали по площади в три раза и снесли убогие ракеты из металлических прутьев и кособокие полуразобранные теремки, заменив таким образом панораму «Поволжская деревня после падения эскадры звездолетов» на маленький Диснейленд. Вокруг трехметрового красного Телепузика прогуливалась фотомодель, таща за руку упирающегося малыша в костюме Карлсона. За ними с кислыми рожами двигались двое телохранителей в черных костюмах и черных очках. Первый удерживал на поводке зловредную таксу, почти неразличимую в высокой траве, второй трепался по мобильнику, зыркая по сторонам с таким остервенением, как будто уже начали стрелять. Со стороны все это смотрелось на редкость карикатурно… Впрочем, кто знает, какие у людей проблемы?

На скамейке около подъезда, на третьем этаже которого Акулов два года назад допустил превышение власти, отдыхала самая обычная старушка. Произошедшие с домом перемены ее, казалось, не коснулись. Андрей припомнил, что встречал ее и раньше. Кажется, она была понятой, когда он изымал у Новицкого ворованное барахло. Он присел на край скамьи, достал пачку сигарет и вопросительно посмотрел на бабушку:

— Не помешаю?

— Курите, если вам нравится. Мой муж до семидесяти лет дымил как паровоз, а потом бросил за один день.

Разговор завязался довольно быстро. Выяснилось, что женщина тоже помнит Андрея, так что играть в шпиона не пришлось, и он рассказал о себе много правды, умолчав лишь о том, что восстановился в милиции и что оказался здесь не случайно.

— Как же, Олега и Елену я хорошо помню, они ведь как раз подо мной жили. Как только его посадили, к ней какие-то мужики зачастили. Они и заставили, наверное, все подписать. Ей же надо было на наркотики деньги где-то брать; раньше Олег хоть как-то обеспечивал, а что без него? Работать она уже не могла, продавать было нечего — вот, наверное, и согласилась. По правде сказать, ее никто и не отговаривал. Все надеялись, что новые жильцы окажутся приличнее.

— И как, повезло?

— Сперва — нет, хуже еще оказалось. Такой тут парень поселился, что не приведи Господь! Тоже наркоман, еще похлеще, чем эта парочка была. Каждый Божий день какие-то драки, вопли, девки голые на лестнице валяются. Ходили в отделение жаловаться, а что толку? Участковый намекнул, что этот парень — сын какого-то большого милицейского начальника, и ничего с ним поделать нельзя, только терпеть остается. Петровна, из шестьдесят третьей квартиры, все возмущалась, говорила, что не бывает такого, чтоб некуда жаловаться, собиралась к генералу на прием идти, но как-то все быстро утихомирилось. Может, до папы его слухи дошли, что мы это просто так не оставим, вот он и испугался? Не знаю, как дело было, но однажды утром этот парень взял и съехал. Оказывается, у него даже мебели своей не было, все вещи в такси уместились. А потом все жильцы порядочные были, только менялись часто. Не знаю, что им не нравилось. Последние, наверное, в июне заселились. Две квартиры объединили, так что теперь у них шесть комнат получается. Весь май ремонт делали, даже по ночам спать невозможно было Слава тебе. Господи, хоть управились быстро. Женщина там живет, молодая, приличная. Говорят, из Москвы приехала, муж у нее там остался, в министерстве работает, но тоже должен скоро сюда переехать…

Дверь подъезда открылась, и женщина, проворно покосившись на выходящего из дома мужчину, замолчала на полуслове.

Мужчина, лет тридцати на вид, был невысок ростом и неширок в плечах, но производил впечатление человека ловкого, тренированного, умеющего постоять за себя. К таким, как он, не подваливают вечером с просьбой дать прикурить и намерением вывернуть карманы, а днем не предлагают сыграть в «лохотрон» и не обвешивают в магазинах.

— Это Вадим, охранник Оксаны Владимировны, — сказала женщина очень тихо, когда мужчина отошел на несколько метров. — Он тоже из Москвы приехал.

Вадим прошел на стоянку, с одним из сторожей поздоровался за руку, другого хлопнул по плечу и вскоре выехал на том белом «линкольне», который Акулов приметил раньше.

— Оксану Владимировну поехал встречать.

— А он что, в той же квартире живет? — спросил Андрей.

— Да. — Женщина посмотрела на опера искоса было видно, как ей хочется подискутировать о том, спят они вместе или отдельно, но Акулов к откровенности не поощрил: достоверно знать она ничего не могла, а предположить, какие по двору гуляют слухи, он был способен и сам.