Кушка…

В семь часов вечера это слово ещё было загадочно и непонятно. Ровно через час о нём узнала вся Россия.

В восемь часов вечера телеграфные аппараты всех железнодорожных станций стали выстукивать тревожные сигналы:

ТОВАРИЩИ, КРОВЬ СТЫНЕТ В ЖИЛАХ… ПОМОГИТЕ…

Телеграф не работал уже больше недели. Это было в дни, когда всю страну охватила почтово-телеграфная забастовка, Аппараты молчали восьмой день.

И вдруг они заговорили, нет — заговорили, а закричали о помощи:

ТОВАРИЩИ, ПОМОГИТЕ, КРОВЬ СТЫНЕТ В ЖИЛАХ…

Это далёкая, затерянная в закаспийских песках станция Кушка в отчаянии взывала ко всей стране:

Сегодня, в пять часов вечера, военно-полевой суд приговорил к смертной казни инженера Соколова и нескольких железнодорожников. Казнь назначена на рассвете. Примите меры к недопущению.

Кто мог не допустить, кто мог остановить казнь, когда всё находилось в руках царского правительства? Да и что можно сделать за эти несколько часов, которые оставались до рассвета?

А оттуда, из далёкой Кушки, продолжали подаваться сигналы:

ТОВАРИЩИ, ПОМОГИТЕ, КРОВЬ СТЫНЕТ В ЖИЛАХ…

Ровно в восемь часов эту телеграмму получил и граф Витте, глава царского правительства, председатель совета министров.

Не успел он ещё как следует подумать над ней, а лакей уже подал другую телеграмму. Она была написана коротко и решительно:

ГРАФУ ВИТТЕ.

Требуем немедленной отмены казни. Ждём до двенадцати ночи. В случае неисполнения объявляем с двенадцати часов ночи всеобщую забастовку железных дорог.

Под телеграммой стояла подпись, заставившая затрепетать всесильного министра.

Он знал, что довольно одного слова людей, пославших телеграмму, чтобы все поезда остановились.

— Ваше превосходительство, — вдруг раздался голос вошедшего секретаря, — получены телеграммы от Киевского и Ярославского железнодорожных узлов. Они объявят забастовку в случае казни Соколова и товарищей.

Секретарь проговорил это и вышел. Потом, через несколько минут, снова вернулся.

— Минский железнодорожный узел также грозит забастовкой.

В течение двадцати минут секретарь входил и выходил не менее десяти раз.

Со всех концов России летели телеграммы железнодорожников. Все они грозили объявить забастовку в случае, если…

А в это время люди, пославшие графу такую дерзкую телеграмму, терпеливо ждали. Изредка они поглядывали на часы. Стрелка медленно ползла, приближаясь к двенадцати часам.

Вот до срока осталось только двадцать минут, потом десять, потом семь.

Вдруг двери с шумом распахнулись, и в комнату ворвался запыхавшийся курьер. Он привёз от графа Витте телеграмму на имя коменданта крепости Кушка:

СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР ОТМЕНИТЬ.

В этот момент часы показывали 11 часов 55 минут. До срока оставалось всего пять минут.

Граф оказался аккуратным человеком.

Люди, пославшие графу Витте телеграмму, называли себя Исполнительным комитетом Петербургского Совета рабочих депутатов.

Всё это происходило в 1905 году. Волны революции бушевали по всей стране.

Каждую неделю происходили забастовки, каждую неделю ходили по улицам многотысячные толпы с красными флагами. Царский трон шатался.

Вот в эти-то дни и был организован в Петербурге Совет рабочих депутатов.

13 октября его основали сами рабочие фабрик и заводов.

Победоносно развивалась революция, успешно проходили забастовки, но всё же власть оставалась в руках царского правительства, всё же оно расстреливало и вешало кого хотело.

А Питерский Совет с первых же дней начал разговаривать самым решительным образом. Такую силу не всегда имело даже царское правительство.

— Слышали, царь выпустил манифест? В этом манифесте говорится о том, что теперь будет дана свобода.

— Конечно, слышал. Только вряд ли что из этого выйдет.

Такие разговоры слышались в этот день на всех перекрёстках. Это был день 17 октября 1905 года.

Царь действительно выпустил манифест.

Он обещал в нём и свободу, и Государственную думу, и другие блага.

Конечно, всем царским обещаниям рабочие не верили. Вот что писали «Известия Петербургского Совета» по поводу манифеста:

Дана свобода собраний, но собрания оцепляются войсками. Дана свобода слова, но цензура осталась неприкосновенной. Всё дано — и ничего не дано.

Жалкие лживые обещания даны с наглым расчётом обмануть народ.

Ни злодейский приказ «не жалеть патронов», ни предательский манифест 17 октября не могут изменить тактики пролетариата. Чего не сделает стачка, то будет добыто вооружённым восстанием. Пролетариат Петербурга бодро и уверенно встречает грядущий день. Может ли это сказать о себе г. Витте или его жалкий хозяин?

Под жалким хозяином подразумевался царь.

«Россия не повинуется законному правительству, а повинуется правительству самозванному». Так писало о Совете рабочих депутатов «Новое время» — газета, стоявшая на стороне царя. В те дни Совет уже всеми считался правительством.

И царское правительство бессильно было сделать что-нибудь против этого «самозванного» рабочего правительства.

Однажды с почты принесли письмо в синем конверте. На нём стояло только три слова:

ПЕТЕРБУРГ. РАБОЧЕМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ.

Письмо было доставлено Совету. Таким образом все уже признавали его силу и считали его настоящим правительством.

Появилась газета — замечательная газета.

В день её выхода толпы народа дежурили, ожидая свежего номера, вырывали друг у друга из рук. Такой смелой газеты до сих пор ещё не было. На улицах разъезжали казаки и жандармы, людей сажали в тюрьму за каждое лишнее слово, а в газете чёрным по белому было напечатано:

ДОЛОЙ ЦАРЯ!

В то время все дрожали перед генералом Треповым. Это он издал знаменитый приказ солдатам:

«Патронов не жалеть!»

А через несколько дней приказа газета ласково похвалила генерала:

КРОВАВЫЙ ПОДЛЕЦ!

Газета не боялась никого. Её боялись все, кто боялся революции.

Для них это была страшная газета. Её запрещали, а она выходила открыто и свободно.

А «первый человек после царя», граф Витте, написал в редакцию почтительное письмо:

«Высылая вам подписную плату, покорнейше прошу вас высылать мне в течение года вашу уважаемую газету».