— Все спят, — шепнул мне красноармеец, — надо потихоньку вынести отсюда оружие.

Я распахнул дверь. Возле самого порога лежала целая куча винтовок.

Я взялся за одну и вдруг поскользнулся и выронил винтовку из рук. Она загремела и покатилась.

В одну минуту белогвардейцы были на ногах. Они вскакивали и хватались за оружие.

Спросонья никто из них ничего не понимал.

Дикими глазами смотрели они на меня и молчали.

Они не отрывали глаз от моей рубахи. Я сначала не понимал почему. И вдруг понял!

Да ведь у меня на рубахе красный бант! Как с вечера я его надел, так и не снимал.

«Надо бежать, — подумал я, — убьют».

Я обернулся назад и увидел у двери человек десять с винтовками в руках.

Красноармейца моего не было. Он успел выскочить.

Меня окружала целая толпа белых. Отступать было поздно.

Я двинулся вперёд и громко сказал:

— А ну-ка, расступись! Дай дорогу.

Молча, не сводя глаз с моей рубахи, они расступились, расчистили мне дорогу.

Я подошёл к столу, вскочил на него и стал говорить.

— Товарищи, — сказал я, — вы окружены. К вам пришёл батальон большевиков. Сорок пулемётов выставлено вокруг вашего здания. Предлагаю вам сдать оружие.

Я едва стоял. Под коленками у меня тряслись все жилы, но я держался смело.

— Зачем нам проливать братскую кровь… — хотел продолжать я и вдруг остановился. Я не знал, что говорить дальше.

Холодный пот капал с моего лба. Всё лицо у меня было мокрое.

Я хотел вытереть лицо и полез в карман за платком. Вдруг под рукой у меня что-то зашуршало.

Книжка.

Тут я вспомнил, что по этой книжке я приготовил вчера целую речь.

Я поднял руку. Теперь я знал, о чём надо говорить.

— Товарищи, — начал я, — завтра у нас Первое мая, рабочий праздник.

Я говорил целых пять минут. Меня слушали молча. Когда я кончил, все стали хлопать.

Я спрыгнул со стола.

— Ну, а теперь сдавайте оружие. Складывайте вот сюда на стол.

Несколько человек послушались. Стали подходить с винтовками.

Остальные не двигались с места.

— А вы чего не сдаёте?

— После сдадим.

Минута была опасная. Что делать?

Вдруг дверь скрипнула. В щель просунулась голова моего красноармейца. Он вошёл и стал у порога. Следом и ним вошёл ещё один.

Должно быть, они стояли за дверью, всё слышали и теперь решили, что пора мне помогать.

Белогвардейцы забеспокоились.

Тогда я опять вскочил на стол и закричал:

— Кто сдал оружие — отходи в левую сторону, кто не хочет сдавать — отходи в правую.

Не знаю, чего уж они испугались, только после этих слов солдаты толпой двинулись к столу.

Один протягивал мне винтовку, другой бомбу с деревянной ручкой, третий стаскивал с себя пояс с патронами и клал на стол.

Открылась дверь, и в комнату вошло ещё пять человек наших.

Я кивнул головой на стол:

— Убрать оружие!

Красноармейцы стали таскать винтовки во двор и грузить их на подводы.

Лошади уже были запряжены.

Я приказал пленным построиться и хотел выводить их во двор.

Вдруг ко мне подошёл красноармеец и сказал на ухо:

— Есть в доме ещё комната, где спят солдаты.

Тут я не выдержал. С досады ударил кулаком по столу. Что же это такое, наконец?

Но потом сдержал себя. Медленно пошёл к выходу, оставил у двери двух часовых и только в коридоре побежал как сумасшедший. Злоба душила меня.

Я готов был разорвать всех белогвардейцев на клочки.

Ударив в дверь ногой, как зверь влетел я в третью комнату. За мной красноармеец.

— Руки вверх! — закричал я.

Молодой парень в погонах вскочил с дивана и схватился за кобуру.

Я набросился на него и оторвал револьвер с поясом.

Потом стал будить остальных.

Не прошло и минуты, как все стояли с поднятыми вверх руками. Это были младшие командиры. Среди них два офицера.

Я отобрал у них оружие и вывел из комнаты прямо во двор.

Приставил часового и вернулся в дом.

Моим красноармейцам я приказал стать во дворе в одну шеренгу — цепочкой — и после этого вывести всех пленных.

Так и сделали.

Я сел на свою серую лошадь, скомандовал: «Направо!» и выехал на улицу.

За мной потянулись пленные.

Тут я крикнул:

— Передайте пятой и шестой роте, чтобы снялись с оцепления!

Красноармейцы поняли меня.

Они громко стали передавать моё приказание, чтобы пленные думали, что они и в самом деле окружены войсками.

— Шагом марш! — скомандовал я.

Мы вышли из деревни.

По бокам ехали подводы. На них сидели красноармейцы с винтовками и пулемётами наготове.

Я слез с лошади, отдал её одному из красноармейцев и шёпотом сказал ему:

— Скачи к командиру полка, пусть помощь присылает.

А сам пошёл рядом с пленными.

Уже начинало светать. Мы отошли от деревни версты четыре.

Пленные стали переговариваться между собой.

Мне это не понравилось.

— Петь умеете? — закричал я.

— Умеем, — послышались голоса.

— Ну, так приказываю вам спеть песню, только не белогвардейскую.

Песельники затянули:

Пропели эту песню — я приказал петь другую.

Вдруг послышались выстрелы, крики. Я сперва испугался. Думал, что неприятель.

Оказалось, это наши подавали сигнал, что идут на помощь.

Тут мы увидели целую толпу красноармейцев нашего полка. Они спешили нам навстречу.

Кто скакал верхом, кто бежал. Один ехал даже на извозчике. Откуда он его взял в такую рань — до сих пор не понимаю.

На белом коне подъехал ко мне батальонный.

— Ну и змей же ты, товарищ Карпенко, — сказал он и засмеялся.

Через полчаса все мы в полном порядке вошли в город.

Я выстроил своих пленных перед домом, где помещался штаб.

В дверях показался командир полка Николай Щорса.

Я скомандовал: «Смирно!»

Щорса крепко пожал мне руку.

— Товарищ Карпенко, твоё имя надо пропечатать золотыми буквами. Спасибо тебе за твою храбрость.

Потом повернулся к белым солдатам:

— Отпускаю вас на все четыре стороны. Хотите — поступайте к нам, а хотите — идите домой.

Мои пленные все, как один, остались служить в нашем полку. Их было 188 человек.

А через три месяца из Москвы прислали орден.

Товарищ Щорса сам приколол мне его на грудь, на то самое место, где когда-то был красный бант.

Прохор Тыля ударил кулаком по столу и сказал:

— Никогда!

И все повторили за ним:

— Никогда!

Знаете ли вы, кто такой Прохор Тыля?

Прохор Тыля — самый отчаянный человек во всём Крижеке.

Знаете ли вы, что такое Крижек?

Крижек — это такой городок в Чехословакии[5].

Итак, Прохор Тыля ударил кулаком по столу и сказал:

— Никогда!

Это значило, что никогда Прохор Тыля не позволит пионерам праздновать Международную Детскую Неделю[6].

Прохор Тыля был начальником всех скаутов города Крижека.

— Мы расправимся с этими красными ошейниками так же, как и в прошлом году, — сказал Прохор Тыля слушавшим его скаутам. — Мы должны…