Русакова испуганно посмотрела на шприц — на Светлану — на меня. Сплюнул за моей спиной Шах, вздохнул Зураб. Я взял в руки паспорт… Шуцкая Светлана Сергеевна… 20 марта 1974 года… поселок Лесной… Хвойнинского… Новгородской… землячка, значит. Прописка? Прописка питерская… Судя по всему — общага. Лицо на фотографии — совсем юное, красивое, жизнерадостное… Что же ты с собой сделала, Света?.. Вторая фотография — в двадцать пять лет — отсутствует.

Я швырнул паспорт на простыню. Он лег на то же самое место, где лежал — слева от баяна[2].

— Вот мы и познакомились. А вот этого человекавы знаете?

Я положил на стол фотографию Владика. Елена посмотрела и покачала головой. Я сразу понял: нет, не знает.

— А вам, Светлана? Вам он знаком?

Шуцкая молчала. Я повторил:

— Светлана Сергеевна, вам знаком этот человек?

Не глядя, она ответила:

— Нет.

— Возьмите в руки, посмотрите внимательно. Я думаю — знаком.

Нехотя Светлана взяла в руки фото. Рукав халата задрался, обнажая вену со следами уколов… На фото она почти не взглянула, шепнула:

— Нет, нет… не знаю. Зачем?.. Отстаньте!

Я встал, прошелся по комнате, по полу, покрытому грязно-серо-зеленым линолеумом. Окна в этих до-мах-«кораблях» почему-то сделали очень высоко — на высоте груди. За немытым стеклом стояли другие «корабли». Серые, одинаковые, как колумбарии крематория… Дыми\и трубы ТЭЦ, выбрасывая серые клубы дыма в низкое серое небо… Мне стало страшно. Серый город-крематорий с дымящими трубами смотрел тысячами своих слепых окон прямо мне в глаза. В серых коробках были заживо погребены тысячи таких вот Светок, Ленок, Олек, Дашек… тысячи спившихся старух, чьи сыны сидят в тюрьмах… тысячи пацанов, мужчин, женщин… детей.

Я быстро, поспешно опустил глаза вниз… Внизу лежало серое асфальтовое пространство… От ларька медленно брела старуха. Белели из-под плаща мужские кальсоны, завязки волочились по земле.

Я отвернулся от окна… В комнате ничего не изменилось. С недовольным видом стоял у дверей Шах, кривил губы Зураб, сидели на смятой постели две проститутки.

— Ладно, — сказал я, — давайте подведем кое-какие итоги, барышни. Вы живете здесь без прописки… занимаетесь, как я понимаю, проституцией… Плюс есть еще одна проблема — героин. Нормальный криминальный фон. И вот на этом фоне вырисовывается фигура исчезнувшего — скорее всего, убитого — бизнесмена. Кстати, один из последних звонков в своей жизни он сделал сюда… Не Антонине же он звонил… Ну, что будем делать? Русакова сказала вдруг:

— Свет, расскажи им… расскажи! Ну, ты же ни при чем… а, Свет?

Шуцкая качнулась вперед, сжала руки коленями, выкрикнула:

— Я ничего не знаю! Отстаньте.

Шах оторвался от косяка, шагнул, отбросил тупым носком ботинка пустую пивную бутылку и рявкнул:

— Ты, путана ущемленная, колись… грохнула барыгу?

— Тихо, Витек, тихо, — сказал я.

Почти наверняка эта Света Владика не убивала. Но почти наверняка знает, кто это сделал. Вот-вот она начнет говорить… Это я знаю точно. В комнате стало очень тихо.

Шуцкая подняла на меня глаза, сказала:

— Он звонил… звонил он, сука.

— Владик? — уточнил я.

— Да, Владик… Он позвонил ночью. У него всегда так — как приспичит, так все бросай — приезжай. Но я не могла. Понимаете?.. Я была просто не в состоянии… Понимаете?

— Понимаю, — кивнул я. Бабенка на игле — чего не понять?

— И я сбагрила его Катьке. Вы Катьку знаете?

— Катька живет в Автово? — наугад спросил я. Последний звонок Владик сделал Митюхинои Елене Васильевне. Этот телефончик установлен в Автово.

— Да, — кивнула Светлана. — Значит, знаете?

— Не все… Что дальше, Света?

— Ничего. Он меня обматерил, но Катьке все же позвонил.

Я задал еще десяток уточняющих вопросов. Все то, что рассказала Щуцкая, было очень похоже на правду. Мерзкую и обыденную. От обыденности она выглядела еще более мерзкой.

Даже Шах помрачнел, когда Светлана рассказала, что вытворял с ней добропорядочный семьянин Владик Завьялов. А Зураб просто потемнел лицом. И Ленка приоткрыла рот. Видимо, товарка потому и не направила ее к Владику вместо себя, что пожалела землячку… Сбивчивый рассказ проститутки был похож на поток блевотины.

Неужели Вера ни о чем не догадывалась?

Я оставил Зураба сидеть со Светкой и Ленкой. И мы с Шахом поехали в Автово. Наверное, в этом была моя ошибка. Разве мог я предположить, что офицер ВДВ, выпускник Рязанского училища, воевавший в Афгане, раненый, награжденный… разве мог я предположить, что Зураб Иосифович даст себя обмануть проститутке, сидящей на игле?

Не мог… Не мог я этого предположить. И я оставил грузинского князя с проститутками, чтобы присмотрел, чтобы не дал им связаться с Катькой… Зурабик «присмотрел».

Мы с Шахом пересекли город. Мы выехали из одного района-колумбария, пересекли город, и приехали в другой район-колумбарий. Страшненький панельный пейзаж за окном моих «жигулей» был все тот же… Универсальность новостроечных декораций ошеломляла: и дом оказался таким же. И подъезд. И квартирная хозяйка. И сама квартира, где Катька снимала комнату.

Не оказалось только самой Катьки. Она ушла куда-то за десять минут до нашего появления.

Мы с Шахом остались ждать.

Мы просидели в машине почти час, когда зазвонил «Эриксон» семьянина Владика. Телефон, собственно, позванивал довольно часто. Какие-то голоса, мужские и женские, спрашивали Владислава Игоревича, Влада или господина Завьялова. Ничего удивительного в этом нет: у человека, занятого в бизнесе, есть масса контактов… И далеко не все знали, что Владик исчез.

На этот раз позвонила Вера.

— Сергей, это ты? — спросила она.

— Я… извини, но телефон я прихватил случайно. Сегодня же верну. Куда его тебе привезти?

— Господи, о чем ты? Очень хорошо, что ты его взял… Сергей, мне только что позвонила женщина… Она сказала, что Владик убит…

— А что за женщина?

— Не знаю, сказала, что ее зовут Кэт.

Вот, значит, как!.. Кэт… радистка Кэт… Яволь, геноссе Борман…

— Сергей, ты слышишь меня?

— Да, я тебя слышу. Что еще она сказала?

— Она сказала, что Владик убит.

— Это я понял. Что еще? Соберись, Вера.

— Если я хочу знать, кто его убил и где его тело… тело… его тело…

Веру «заклинило», и она зарыдала… И тут уже я ничего поделать не мог. Оставалось только ждать, пока она успокоится.

Я сидел в машине, слушал плач тридцатисемилетней женщины с потухшими глазами, курил и смотрел, как ветер гонит вдоль улицы опавшие листья. Мне хотелось вышвырнуть в окно телефон, вышвырнуть вон Шаха… Что ты делаешь? Что ты делаешь со мной, Вера?

Плакала женщина, похрапывал задремавший Шах, ветер шуршал опавшими листьями… Звук напоминал нежный шорох капрона, когда ты проводишь по нему рукой… Тебе шестнадцать. Ты робок и дерзок. Ты полон надежды и думаешь, что впереди еще целая жизнь… А флот домов-«кораблей» все плывет. Куда он плывет?

— Извини… извини меня, Сережа… Я больше не буду.

— Ничего, все в порядке…

— Его убили, Сережа… Эта женщина за две тысячи долларов может рассказать, кто убил и где находится… тело.

— Понятно, — сказал я. — Вера, тебе нужно прямо сейчас идти в милицию, к лейтенанту Иванову. Рассказать ему все это, и тогда…

— Я только что от него, Сережа!

— Что сказал Иванов?

— ЕМУ НИЧЕГО НЕ НАДО. Он пишет бумажки. Он пишет какие-то бумажки и говорит по телефонам. Помоги мне, Сергей.

— Хорошо, что-нибудь придумаем…

Я позвонил Зурабу.

— Князь, — сказал я, — у девок была возможность позвонить этой радистке Кэт?

— Кому? — спросил Зурабчик меланхолически.

— Катьке этой.

— Нет, конечно. Как можно, Сергей?!