Вернулся Иван минут через пятнадцать, неся в пригоршне какое-то растение с большими и широкими листьями.

- Еле нашел.

Он осторожно перебинтовал ноги Николаю. После этого оба с аппетитом принялись за хлеб, галеты, консервы и вареную картошку. После перевязки к Николаю снова вернулось бодрое настроение.

- Чем хороша наша профессия, - посмеиваясь, говорил он, старательно работая челюстями, - природа близко. Спрыгнул - и готово. А главное - каждый раз на новом месте.

- Ты бы еще в новые места хотя бы старые запасные портянки не забывал брать. С мозолями и новые места не в радость.

Николай поморщился:

- Нет в тебе, Иван, никакой романтики. Не можешь ты о нашем деле красиво говорить.

- По мне так, - задумчиво сказал Иван, - если ты пользу от своей работы на ощупь потрогать можешь - это и есть романтика. Посмотреть на нашу работу - ничего приятного. И опасно, и трудно. Прыгаем неизвестно куда. Поклажу таскаем. В ожогах постоянно. Мозоли. А ведь никого из нас с этой работы палкой не выгонишь. Потому что сами видим пользу от нее. Ну да хватит об этом… Готов? Пошли.

И снова карабкались, прыгали, сползали, перелезали, подлезали…

Часа через два Иван неожиданно остановился.

- Чуешь? - спросил он, раздувая ноздри большого с горбинкой носа.

Николай принюхался. Пахло смолой, свежестью, хвоей. Лишь с трудом улавливался слабый запах гари. Если бы не предупреждение Ивана, никогда не обратил бы на него внимания.

Вышли они в тыл пожара. Ветер гнал огонь в противоположную сторону, но пламя, тесно прижавшись к земле, ползло и навстречу ветру.

Парашютисты торопливо зашагали вдоль фланга пожара к его фронту, где и предстояло сражение с огнем. Чем дальше они шли, тем мрачнее становился Иван. Ниже опускались лохматые брови, а большие глаза с надвинутыми, чуть вспухшими верхними веками все больше темнели.

Оправдались его худшие опасения: пожар захватил большую площадь. Пламя, подталкиваемое ветром, двигалось вперед быстро. Оно то прижималось к земле, то взлетало вверх, стараясь зацепиться за ветки, то растекалось узенькими ручейками, то вдруг сливалось в один широкий, буйный поток. Серый дым стлался по земле, потом, поднимаясь вверх, плотно окутывал стволы деревьев. Продравшись сквозь густые ветки, дым торжествующе плыл в небо.

- Да, такой ветками не захлещешь, - вздохнул Николай, когда они вышли на фронт огня.

- И думать нечего.

Николай скинул ношу, взял в руки лопату, поплевал на ладони и сказал с готовностью:

- Не думать так не думать. Будем рыть заградительную полосу. Начнем?

Он вопросительно посмотрел на Ивана. Тот усмехнулся.

- Хочешь еще и на руках мозоли поскорее натереть?

- На то я и пожарный.

- Уж если натирать, так с пользой. Считать-то ты умеешь?

- На бухгалтера не учился.

- А надо бы. Из тыла мы голову пожара не видели. Значит, он уже захватил не меньше четырех гектаров. Четыре гектара это двести на двести. Значит, нам нужно вырыть двести метров по фронту да еще по сто метров на флангах. Это четыреста метров заградительной полосы. Сколько же один боец может за день вырыть?

Николай огорченно вздохнул:

- Сто.

- Так сколько же нам нужно времени, чтобы вырыть такую полосу? Считай, пожарный, не учившийся бухгалтерии.

Николай промолчал. Вот ведь в теории все изучал, а на практике применить не можешь. Словно ученик, который выучил все правила грамматики, а пишет с ошибками.

- Будем искать готовый, барьер? - спросил он наконец.

- Да.

Оставив пожар, оба углубились в лес.

Тропа, которую они нашли, была узкой, превратить такую в заградительную полосу нелегко. Но другой не было.

- Будем рыть, - сказал Иван.

Они аккуратно сложили снаряжение и, поплевав на ладони, вонзили лопаты в мягкую лесную подстилку. В сторону полетели перепревшая хвоя, шуршащие шишки, ломкие ветки. Из-под лесной подстилки показалась сероватая почва, тот самый подзол, в котором огонь не может найти себе пищи, подзол, наткнувшись на который должен был остановиться пожар. Это был союзник парашютистов. Но как трудно было вскрыть его на широкой полосе.

Николаю казалось, что в жизни не было ничего другого, кроме этого: нагнуться, вонзить лопату в лесную подстилку, отбросить ее в сторону, снова нагнуться и снова вонзить лопату… Нагнуться… Вонзить… Отбросить… Нагнуться… И так до бесконечности.

В голове гудело, смозоленные пятки горели, густые черные волосы лезли в глаза, и Николай со злостью откидывал их назад.

Иногда молодой боец разгибался, чтобы дать хоть секундную передышку спине, и с завистью думал о том, что где-нибудь летит над пожаром самолет, выпуская на него длинный шлейф специальной жидкости, в которой задыхается пламя, где-нибудь тракторы опахивают огонь плугом. А им с Иваном достался старый способ борьбы - рукопашная. Но другого в таких условиях не придумаешь. И оба рыли, рыли, рыли…

А пожар уже подходил. Он давал о себе знать яркими вспышками пламени в зарослях вереска и кучах сухого валежника, стремительными рывками огня. Попадая в густые ковры мхов, пламя бежало вперед, огненными блюдцами растекалось возле оснований стволов.

Закончив полосу, Николай и Иван вышли навстречу пожару, чтобы ослабить его перед решительным сражением.

Со стороны это походило на забавную игру. Стоило показаться хоть маленькому огоньку, как оба парашютиста бросались к нему и начинали захлестывать длинными ветками. Язычки пламени прятались, чтобы тут же показаться в другом месте.

Николай горячился, несколько раз попадал в окружение и с трудом прорывался сквозь сплошной фронт огня. На лице у молодого бойца было написано ожесточение.

Иван работал спокойно, осмотрительно, успевая при случае помогать товарищу.

Когда они расходились далеко друг от друга, то по временам перекликались. «Держись, Николай!» - «Держись, Иван!» - «Держусь!» Голоса, охрипшие от дыма, вплетались в треск и шум пожара.

Пожар скоро оттеснил бойцов к заградительной полосе. Языки пламени озверело наскакивали на серую полосу подзола и замирали перед ней, лишенные пищи. Но огонь и не думал сдаваться. Через заградительную полосу летели угольки, горящие ветки; в тех местах, где они падали, поднимались струйки дыма. Чем ближе подходили главные силы пожара, тем труднее было держаться. Наткнувшись на сопротивление в центре, огонь начал обходить заградительную линию с флангов. Теперь все чаще неслось:

- Держись!

- Держу-у-усь!

С начала этого неравного боя прошло несколько часов. Но оба парашютиста уже потеряли счет времени. И только по тому, что стих ветер и огонь с меньшей яростью стал набрасываться на полосу, они поняли - наступает вечер. Это прибавило сил - значит, скоро подойдет подкрепление, ночью пожар ослабнет, справиться с ним будет легче.

Парашютисты решили сделать небольшую передышку. Осунувшиеся, усталые, они впервые за несколько часов спокойно посмотрели друг на друга. Николай с удивлением обнаружил, что Иван по-прежнему подтянут, даже сапоги у него не очень грязные.

У самого Николая вид был растерзанный. Рубашка вылезла. Черные волосы свалялись на лбу и закрывали глаза. Ворот комбинезона нараспашку.

- Заправься, - сказал Яровой, придирчиво оглядев его.

- Сойдет! - отмахнулся Николай. - Кто меня здесь видит?

- Огонь видит. Я вижу. Пожар любит, чтобы к нему с уважением относились. Он разболтанных не уважает. Покажи ноги.

- Ничего, разбегался.

- Давай, давай. Если есть возможность, нужно перебинтовать.

Николай стянул сапоги. Иван присел перед ним на корточки. Николай знал, какие сильные и тяжелые пальцы у Ярового, но сейчас, когда Иван перебинтовывал ему ноги, они были легкими и нежными. Боли почти не чувствовалось.

Закончив, Иван поднялся:

- Ты посиди немного. Передохни. А я пока посмотрю, что там делается.