Сергей Шашель, лобастый, с тяжелым носом, лет тридцати пяти, производил на Жору впечатление человека рассудительного, обстоятельного и очень неглупого, хотя и немного медлительного. Тонкие, всегда поджатые губы, резкие черты лица, выпирающий подбородок — все это свидетельствовало о воле к власти, о желании и умении подчинить себе других. Даже Сникерс, не обладавший природной проницательностью, чувствовал: Шашелю мало власти в своем городке, он хотел бы расширить удельную криминальную вотчину и, как следствие, источники извлечения доходов…

Удивительно, но вчера по телефону Гладилин разговаривал с Жорой так, будто давно ожидал этого звонка. И желание Сникерса приехать к нему в городок ничуть не удивило авторитета.

«Ты от Злого звонишь или сам по себе?» — последовал естественный вопрос.

«Злой тут не при делах. Я сам», — твердо сказал Жора.

Тогда Шашель поинтересовался осторожно: «У тебя ко мне что-то конкретное?..»

«Да», — твердо ответил Сникерс, и этого «да» было более чем достаточно.

Обогнав длинную фуру, Жора притопил педаль газа и, зафиксировав скорость на восьмидесяти километрах в час, задумался.

Конечно же, начало беседы с Гладилиным он уже отрепетировал. Главное — ничего не таить, всё называть своими словами, без обиняков. Злой, мол, оказался не тем, за кого мы его принимали. А может быть, просто скурвился — время и деньги и не таких меняют. Пацаны в него так верили, а он теперь нас всех через хер кидает. Коммерсюгой стать хочет, в бизнес законный влезть. А нам-то что делать? На заводе гайки крутить?!

Проговорив дебютные предложения шепотом, Жора попытался определить, убедительно ли будут звучать его слова для Гладилина, но не определил. Ведь у того возникнет естественное подозрение: уж не провокация ли это со стороны Злого? Не подослан ли он, Сникерс, чтобы прозондировать, чем дышит сосед и можно ли на него положиться? С одной стороны, дружба, конечно, дружбой, а с другой — всегда надо держать ухо востро. И потом, чуть что — предъява: я тебя, дорогой Вася, сука ты такая, за человека и даже за друга считал, а ты мне гондонов своих подсылаешь…

Вот и получалось, что ему, Жоре, следовало убедить Шашеля в серьезности своих намерений. А для этого нужно предложить нечто более конкретное, чем неудовлетворенность планами Злого.

Но Сникерс уже знал, каково будет его предложение…

Не далее как вчера вечером Злобин, говоря о собственных планах, обмолвился о нале, который предстоит отмыть. Дескать, чтобы вкладывать деньги в «камволку» и спиртзавод, налик, который у него есть, необходимо легализировать. Отмыть наличность, с Васиных слов, можно только в Москве, через какую-то «прачечную»: то ли банк у него на примете имеется, через который деньги в качестве кредита можно оформить, то ли казино, где выпишут липовый выигрыш, то ли еще что-то… Весь злобинский нал, несомненно, хранится где-то в городе: или в квартире, или на даче. Стало быть, так или иначе наличность придется везти в Москву. И тут без разницы, кто это сделает: штатные инкассаторы банка, охранники казино или сам Злой. Скорее всего последнее — вряд ли Злобин, человек очень подозрительный, доверит кому-нибудь постороннему все свое состояние. Но ведь не один же он повезет такую серьезную сумму в столицу! А единственные кандидаты в сопровождающие — он, Сникерс, да еще Кривой и Толстый — такие же, как и Жора, «звеньевые».

Так почему бы не предложить Шашелю…

Унылые лесные пейзажи справа и слева от шоссе сменились заснеженными равнинами, не менее унылыми. Мелькнул дорожный указатель, извещавший, что до конечного пункта следования осталось пятнадцать километров.

Отыскать местожительство Шашеля не представляло большого труда. Да и дорогу Жора помнил отлично — облупленная кирпичная стела с названием соседского городка, небольшой поселок из трех десятков коттеджей, поворот направо по единственной заасфальтированной дороге, третий дом слева.

Все правильно — вон и бордовая черепичная крыша из-под снега просвечивается, вон чугунный узор ограды, вон декоративные сине-зеленые елочки, точно такие, как в Москве, на Красной площади…

Интересно, во сколько же Шашелю эта крутизна обошлась?!

Притормозив, вишневая «девятка» свернула с трассы на узкую асфальтовую дорожку, заботливо расчищенную от снега, и, не доезжая метров пятнадцать до дома под черепичной крышей, остановилась.

Заглушив двигатель, водитель закурил и, слишком глубоко затянувшись, закашлялся.

Он нервничал, и весьма.

Одно дело — выстраивать умозрительные планы. А совсем другое — предпринять шаг, от которого, по большому счету, зависит вся дальнейшая судьба Сникерса.

Жора нервно покрутил ручку стеклоподъемника, потянул носом морозный воздух и, стряхнув пепел наружу, произнес, обращаясь к воображаемому собеседнику:

— Слушай, Серега, такое дело… Я к тебе насчет Злого. Короче, он тут не при делах, я к тебе сам по себе приехал, Вася не в курсах…

На этот раз собственные интонации понравились Жоре. Дозированная просительность, предельная доверительность, подчеркнутое осознание высокого статуса предполагаемого собеседника… Шашель наверняка оценит.

Сникерс взглянул на часы — до встречи, назначенной на девять утра, оставалось семнадцать минут. Но, несмотря на несомненные выгоды будущей встречи, Жора колебался. Никто не может сказать, поверит ему Шашель, не поверит… Не исключено, что Гладилин, не желая портить отношения со Злым, равным ему по рангу и возможностям, наберет его номер и сдаст ренегата тепленьким, как в упаковке. Голова глупого Сникерса ляжет костяшкой на счеты дружественной политики, а Гладилин и Злобин поклянутся во взаимной вечной братской любви… до первого удобного случая безнаказанно урыть друг друга.

Жора извлек ключ из замка зажигания, вышел из салона, покручивая ключ с брелоком на пальце. Успокоение, столь нужное для скорой беседы, не приходило. Наоборот, сомнения усиливались.

Щелчком бросив окурок, он присел на корточки, чтобы завязать шнурок на ботинке. Мелкая лужица на асфальте отражала небо — теперь, когда неожиданно распогодилось, небо выглядело светлым, васильковым и безоблачным, как ранней весной. И, кстати или некстати, в голову Сникерса пришло внезапное сравнение: точно такого же цвета, как это бездонное небо, глаза Злого. Страшный, давящий взгляд, от которого у него, Жоры, пробегают по телу мурашки. Только из-за одного этого вурдалачьего взгляда можно продаться Шашелю, и продаться так, чтобы больше никогда, ни при каких обстоятельствах не видеть жутковатых, словно налитых весенней водой глаз Васи…

— Ладно, хрен с тобой, — пробормотал Жора, усаживаясь за руль. — Семь бед — один ответ.

Меньше чем через минуту вишневая «девятка», подъехав к металлическим воротам, призывно посигналила…

— …Обожди, давай у киоска остановимся — жвачки купишь, клыки свои золотые залепишь…

Темно-зеленый «Фольксваген-транспортер», свернув за угол дома, плавно притормозил у заснеженной палатки, торгующей обычной мелочевкой: шоколадками, презервативами, печеньем, пивом да «Орбитом» без сахара.

Подойдя к киоску, цыган Яша протянул несколько мятых бумажек.

— Жвачки на все. Ага, вон той, зеленой…

Сунув упаковку жевательной резинки в карман куртки, Яша направился к микроавтобусу. Уселся за руль, взял с приборной доски гнутую запорожскую трубку, с удовольствием закурил и протянул упаковку жене.

— Жуй!

Жевательная резинка предназначалась для Гали вовсе не потому, что Яша боялся за кислотно-щелочной баланс во рту жены. «Орбит» покупался с единственной целью — для маскировки ее золотых зубов…

История с Галиными золотыми зубами столь же занимательна, сколь и поучительна.

Подобно многим женщинам своего круга, Галя вышла замуж довольно рано, в четырнадцать лет. Как и принято в традиционных цыганских семьях, брак не регистрировался официально (что позволяло теперь многодетной Яшиной жене числиться матерью-одиночкой и получать соответствующее ежемесячное пособие). Однако жизнь молодоженов не заладилась с самого начала. То ли молодая супруга отличалась нечастой для женщин ее племени строптивостью нрава, то ли Яша Федоров был редкостным тираном и самодуром, но в первой же семейной ссоре грозный муж выбил молодой жене шесть зубов — два верхних и четыре нижних. С одной стороны, беззубая жена — это совсем неплохо. Беззубая жена служит живым укором теще и тестю, воспитавшим такую дрянь, и грозным предупреждением другим молодым женам — мол, вот что вас ждет, если не будете мужей слушать. Но с другой стороны, проваленный рот женщины, которую вынужден видеть каждый день и с которой к тому же делишь брачное ложе, выглядел антиэстетичным даже для цыгана Яши. Да и шепелявость Гали, вполне естественная, донельзя раздражала Федорова. А потому, спустя несколько месяцев после той памятной ссоры, Яша, расщедрившись, повел жену к протезисту. Новые зубы получились знатные, куда лучше прежних. Коронки переливались на солнце, отбрасывая озорные зайчики даже в самые темные и загаженные углы дома, где тогда жили Федоровы. Соседки-цыганки завидовали смертельно — наверное, любая из них не прочь была бы лишиться от руки мужа зубов собственных, чтобы взамен получить от него такие вот, драгоценные.