— Где именно воевал? — заметно раздражаясь, уточнил цыган.

— На войне… денщиком…

— Тьфу, бля, дебил! — негодующе пыхнул трубкой Яша. — Я тебя чему учил? Ты должен говорить, что прошел всю войну, от Сталинграда до Берлина, был у Рокоссовского личным адъютантом, горел в танке, стал Героем Советского Союза, а теперь тебя невестка из дому выгнала, жить негде… Еще раз!

— Горел в танке адъютанта Рокоссовского, которого невестка из дому выгнала, — убитым голосом произнес бестолковый нищий — несомненно, хозяин предложил усвоить непривычно много информации.

— Галя, — приподнявшись со ступенек, крикнул Федоров, — по дороге Гришей займешься, если наизусть не запомнит, будет голодным и без водяры сидеть. А если ты, Гришка, еще раз ордена-медали пропьешь — вторую руку тупой ножовкой отпилю. Понял?

А из дома уже выходил другой «батрак» — высокий мужичок неопределенного возраста, одетый в грязную болоньевую куртку, явно с чужого плеча. В отличие от «ветерана» Гриши, наград у него не было. И руки были на месте, а то как бы он прижимал к груди грязный бесформенный сверток, напоминающий запеленатого младенца?

Отпустив старика, цыган принялся инструктировать обладателя болоньевой куртки. Перво-наперво приказал прикрыть младенцу лицо полой одеяла, чтобы не было видно, что это не ребенок, а большая гуттаперчевая кукла. Затем предложил повторить «легенду».

— Люди добрые, помогите беженцу из Таджикистана, басмачи из дому выгнали, жену убили, сыночку на молоко не хватает… — заученно заскулил «батрак».

— Неплохо, неплохо, — одобрительно кивнул цыган Яша, — только пожалостливей надо…

Минут через десять у темно-зеленого микроавтобуса собралось человек семь «батраков». Инвалиды и здоровые, старые и не очень, мужчины и женщины, они неуловимо походили друг на друга выражением лиц. Тупая покорность судьбе читалась в глазах каждого. Яков уже заводил двигатель «транспортера», когда Галя выкатила на крыльцо инвалидную коляску с молодым безногим мужчиной в засаленном пятнистом камуфляже, в меховом треухе на коротко остриженной голове, с картонной табличкой на груди: «ЛЮДИ ДОБРЫЕ! ПОМОГИТЕ ИНВАЛИДУ ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ СОБРАТЬ НА ПРОТЕЗЫ!» На руках безногого громоздился темно-вишневый футляр с аккордеоном. Это был Митечка — один из самых прибыльных «батраков» семьи Федоровых. Митечку и его аккордеон быстро погрузили в микроавтобус, и через минуту темно-зеленый фургон медленно выкатил на заснеженную новоселовскую улицу.

Первым пунктом остановки стал железнодорожный вокзал, где Яша поставил «ветерана» Гришу. По всей вероятности, перспектива остаться без еды и водяры подействовала на безрукого впечатляюще, потому как «легенду» он по дороге к «точке» заучил твердо.

— Дорогие россияне, братья и сестры, помогите Герою Советского Союза! — набрав в себя побольше воздуха, принялся причитать старик спустя минуту после того, как занял место у главного входа. — Я на войне кровь проливал, у Рокоссовского адъютантом служил, в танке горел, а теперь вот невестка из дому выгнала, Христа ради живу…

Мужичок в болоньевой куртке, с муляжом младенца в руках, занял привычное место в людном подземном переходе напротив универсама «Московский». Правда, тут с «беженцем из Таджикистана» случился небольшой казус. Едва он примостился на ступеньках, к нему сразу же подошел уличный мент-старшина и потребовал документы. К счастью, темно-зеленый микроавтобус еще не отъехал, и Яша решил вопрос быстро и даже без денег.

— Гражданин начальник, можно вас на два слова! — пыхтя своей запорожской трубкой, приветливо позвал он милиционера.

Они спустились на несколько ступенек подземного перехода, и «таджикский беженец» уловил лишь несколько слов, сказанных Федоровым: «…родственник ко мне приехал… кормить нечем… документы пока у Жоры-Сникерса… сами спросите, если что…» Несомненно, имя-пароль «Сникерс» произвело на старшину очень серьезное впечатление, пробормотав что-то невразумительное, милиционер поспешил отстать от «беженца».

И Яша, сев за руль «транспортера», покатил дальше.

Гнусная старуха пропойного вида, с лицом, покрытым отвратительными красными струпьями, была сброшена у Петропавловского собора.

Другая старуха, не менее гнусная, без струпьев, но с обгрызенными костылями, была поставлена на паперти Екатерининской церкви.

Слепой в синих очках с облезлой собакой-поводырем занял не менее прибыльное место у входа на Колхозный рынок.

Двое чумазых детишек в рваных курточках были выпущены на заснеженной улице Горького, напротив гостиницы «Метрополь». После двух часов приставаний к прохожим детишки должны были самостоятельно добраться до железнодорожного вокзала, сесть в московскую электричку и пройтись по вагонам, а к вечеру вернуться на прежнее место.

Даже жена Галя — и та была задействована в попрошайническом бизнесе: Яков отвез ее к автовокзалу, где мадам Федорова обычно предлагала прохожим «погадать, всю правду сказать».

А инвалидная коляска с безногим Митечкой была поставлена у небольшого рыночка в микрорайоне Спиртзавод. В руках Митечки оказался аккордеон, и Яша, поправив на груди инвалида табличку, строго наказал:

— Если опять бандиты появятся, веди себя тихо, не скандаль, чтобы на мою голову неприятностей не было. И на своей гармошке почаще играй, частушки какие-нибудь повеселее, позабористей… Ну?

Митечка ненавидяще посмотрел на цыгана, но перечить не стал. Растянул меха, вдохнул полные легкие морозного воздуха…

завел тенорком инвалид самопальную частушку, и Яша, одобрительно улыбнувшись, направился к своему «Фольксвагену-транспортеру».

А Митечка, спев еще несколько частушек, отставил аккордеон, зло посмотрел на отъезжающий микроавтобус и, сплюнув на ноздреватый снег, выдохнул из себя:

— Сука ты сука… Попался бы ты мне три года назад…

Люди, хорошо знавшие Илью Корнилова по прозвищу Дембель, были убеждены: если этот человек принимает серьезные решения, то они почти всегда бывают единственно правильными. Врожденное чувство справедливости, присущее Илье, и было тем компасом, по которому Дембель сверял свою жизнь…

Рассказ матери о субботних событиях на рынке ржавым гвоздем засел в голове Ильи. Простой, неиспорченный рабочий парень, полтора года проведший на неправедной войне, он никак не мог взять в толк: по какому праву какие-то сопляки с природным спрямлением мозговых извилин матерят женщину, которая по возрасту годится им в матери? И почему какие-то там бандиты, пусть даже крутые-крутые, не только требуют «местовые», но из-за кризиса постоянно повышают суммы?

Всю неделю Дембель угрюмо молчал, размышляя и сопоставляя. Да и говорить-то, собственно, было некогда: по нечетным числам он ходил на станцию Сортировочная, разгружал с мужиками товарные вагоны, после чего беспробудно спал почти сутки. А субботним утром шестнадцатого января, в день очередного сбора бандитами «местовых», он неожиданно заявил матери:

— Ма, давай я сегодня с тобой на рынок пойду!

— Да что ты, Илюшенька! — всплеснула руками мать, сразу же поняв, чего ради сын хочет идти на рынок. — Ты что, с бандитами разобраться хочешь?

— Да нет, просто на работу твою посмотреть, — обезоруживающе улыбнулся Дембель. — Помнишь, когда я в четвертом классе учился, нас на твою камвольную фабрику на экскурсию водили? Так вот и теперь вроде как на экскурсию схожу.

— Сынок, ты ведь с Сортировочной своей еще не отоспался, устал, поди, полежал бы перед телевизором, — попыталась было урезонить Илью мать.

— Лучше на свежем воздухе постоять, пользы больше, — отмахнулся сын.

Понизив голос до заговорщицкого шепота, мать привела последний аргумент, долженствующий, по ее мнению, оставить сына дома:

— Я даже тебе с батей разрешаю водочки выпить… Только дома останься! Прошу сынок, ради меня. А?