В дальнем конце военного аэродрома почти сливался с травой транспортник защитного цвета. Утром на нем прилетел с проверкой генерал из Москвы. Самолеты заходили на посадку со стороны моря. Сначала под выпущенными шасси бежали синие волны, потом — раскаленная белая взлетно-посадочная полоса. В правительственном санатории, где отдыхало множество знакомых генерала, имелись отменные теннисные корты.

Главную стоянку занимал красивый шестиместный реактивный «Барритрон». «Наверное, какой-нибудь военный араб с гаремом, — уязвленно подумал генерал. — Не могут научиться пользоваться оружием, навести порядок на Ближнем Востоке!» Когда генерал усаживался в присланную из округа черную «Волгу», из окна кабины «Барритрона» ударила песня. «Марш-марш левой! — разнеслось над аэродромом. — Я не видел толпы страшней, чем толпа цвета хаки! Марш-марш правой!» Генерал придерживался на этот счет иного мнения. «Должно быть, одна из жен — советская», — решил он. Такой песне не полагалось звучать на военном аэродроме. Даже из иностранного самолета.

Трава напоминала выгоревший брезент. Осенний крымский ветер был горяч, словно нажрался бензина. В траве возились скворцы. Они летели в Северную Африку. На них нацелился специальный распугивающий локатор. То ли потому, что не было полетов, то ли по какой другой причине локатор бездействовал, не вселял в скворцов ужас.

Солнце садилось. Воздух был красным. Предметы отбрасывали длинные тени.

Зала ожидания при военном аэродроме не предусматривалось. Для улетающих и провожающих прямо на траву был поставлен стеклянный куб со скамейками вдоль стен. Пол" застелили синтетическим ковром. Сейчас куб светился.

Там находились двое: молодой человек и девушка. У молодого человека было довольно невыразительное лицо. Он был одет в пятнистые, псевдодесантные брюки с многочисленными карманами, мятую тенниску, стоптанные резиновые тапочки отечественного производства. Девушка была вызывающе красива, изысканно одета. По идее ее никак не мог интересовать непримечательный молодой человек в пионерских тапочках, не иначе как обманом пробравшийся на военный аэродром. Место девушки было среди богатых людей, там, где не встретишь ничего отечественного, за исключением разве лишь черной и красной икры. Однако девушка стояла рядом с подозрительным молодым человеком, и на лице ее не было досады или скуки.

— Сколько тебе лет, Митя? — вдруг спросила девушка.

— Двадцать девять, — молодой человек отворил стеклянную дверцу. В куб ворвался ветер.

— Неплохо, — сказала девушка, — иметь в двадцать девять лет свой самолет в такой стране, как наша. — Она хотела уточнить: самолет и пятерых лакеев, но сдержалась, так как не была окончательно уверена, что все эти люди лакеи. Некоторые так точно не лакеи. В подобных случаях — когда не было ясности — девушка предпочитала помалкивать.

— Да-да, — рассеянно подтвердил молодой человек, — только самолет у меня был уже шесть лет назад.

…Он тогда заканчивал аспирантуру мехмата. Ему сообщили, что военное ведомство интересуется его темой. Он пожал плечами. Это было ему в высшей степени безразлично. Он как раз завершал теоретическое обоснование Закона единого и неделимого пространства, собирался опубликовать основные тезисы в математическом журнале.

Бородатый генерал (это был первый и последний бородатый генерал из всех им виденных) отыскал его в Хлебникове — в бабушкином доме на берегу водохранилища. Вместе с ним приехал полковник с железными бесцветными глазами. Был июль, стояла чудовищная жара. Митя увидел из окна двух военных у калитки, длинную черную машину, едва втиснувшуюся в узенькую дачную улицу. «Хорошо, бабушка уехала в Москву, — подумал он, — черная машина, военные — это бы ей не понравилось…»

Полковник стал задавать нелепые вопросы: что за машинистка, в скольких экземплярах перепечатывала работу? Генерал изъявил желание искупаться. Они пошли к воде. Оставшись в широченных сатиновых трусах, генерал произнес: «Поздравляю вас с защитой кандидатской диссертации, — потом добавил: — А если хотите, докторской, как вам будет угодно». Митя молчал. Это интересовало его, но не в первую очередь. «Вы уполномочены единолично присуждать ученые степени? Вдруг я захочу стать академиком?» — «Не придирайтесь к словам, — неожиданно добродушно засмеялся генерал, — я хоть и ученый, но военный, привык, понимаете, решать вопросы по-быстрому. Особенно вопросы второстепенные. — Он поплыл на спине. Борода то исчезала, то вылезала из воды. Позже генерал расскажет Мите, каких трудов стоило ему отстоять бороду. Вопрос решался на уровне заместителя министра. — Есть вещи более серьезные. Вы, конечно, знаете цену своей идее. Вы стоите на пороге открытия, которое может изменить жизнь человечества. Расщепление атомного ядра в сравнении с ним игрушка. Атом — это энергия, Земля, сегодняшний день. Ваше открытие — время, Вселенная, будущее. Сейчас вы теоретизируете. Это прекрасно. Но все должно проверяться, испытываться на практике. Нужна база, причем база могучая. Я здесь затем, чтобы предоставить в ваше распоряжение ресурсы… не лаборатории, нет, не какого-нибудь опытного производства, даже не института. Государства, слышите, государства! А если речь идет о таком государстве, как наше, значит, ресурсы почти что всего мира!»

Тогда-то и появился у него самолет.

…Прощание затягивалось. «Барритрон» уже подрулил к кубу. Молчание, бесцельно уходящее время, казалось, не тяготили молодого человека. Не тяготили они и девушку, хоть было очевидно: она не из тех, кто теряет попусту время.

— Чего ты ждешь, Митя? — спросила девушка.

— Ровно в восемь мне откроют коридор на высоте семь тысяч двести.

— Тебе… коридор?

— Я сам поведу самолет.

— Ты умеешь?

— Это не очень трудно. Хочешь, когда вернусь, слетаем в Батуми?

— Почему именно в Батуми?

— Не знаю. Просто пришло в голову.

— А сейчас ты…

— В Калининград, на побережье Балтийского моря,

— А потом?

— Во Владивосток, на Тихий океан. Если потребуется.

— Этот… как его… Фомин взял с меня расписку, что я не буду выспрашивать тебя о работе, но ты объясни: в чем суть эксперимента?

Однажды я восстал против Фомина, — словно не расслышал ее Митя. — мне тут же принесли секретную американскую режимную инструкцию по группе доктора Камерона. Этот тип занимается там примерно тем же, чем я здесь. Не знаю, настоящую или поддельную. Там сказано, что, как только возникнет реальная опасность захвата Камерона или любого другого члена группы агентами иностранных разведок, гангстерами, террористами, ученого следует немедленно пристрелить.

— Стало быть, Фомин твой добрый гений? Ты должен благодарить его, что до сих пор жив?

— Фомин, к сожалению, неизбежен, как физические отправления, — сказал Митя. — Суть эксперимента вот в чем: я придумал штуку, она определенным образом воздействует на пространство, как бы скручивает его в спираль. Мы берем предмет в Калининграде, и в это же самое мгновение, а в идеале еще и раньше, он оказывается во Владивостоке. Ты поняла? Вроде невидимой искры в зажигании. Мотор начинает работать раньше, чем поворачивается ключ.

— И этот таинственный предмет, — усмехнулась девушка, — конечно же ракета, неуловимая для обороны противника?

— Это интересует их. Меня — Закон.

— Ну и что за предмет… выбрали?

— Еще не выбрали. Что-нибудь небольшое. Живое — мышь, крысу — рано. Железное — неинтересно. Надо среднее. Вот думаю.

— Хочешь подскажу? — спросила девушка. — Только это уже передано из Калининграда во Владивосток и обратно в Калининград. Да и во все другие города. Даже если эксперимент не удастся, это пребудет везде.

— Интересно.

— Банка икры минтая. Как раз — среднее. Жрать нельзя, а считается едой.

— А что? Это идея. — серьезно ответил Митя. — С меня причитается.