Никто не вдохнет в тебя жизнь, андалузка, тебя от креста не захочет избавить. Твои поцелуи - в ночи безрассветной среди виноградников спящая заводь.

Но тени растут у тебя под глазами, и в смоли волос пробивается пепел, и грудь расплывается, благоухая, и никнет спины твоей великолепье.

Горишь ты бесплодным огнем материнства, скорбящая дева, печали пучина, высокие звезды ночные, как гвозди, все вогнаны в сердце твое до единой.

Ты - плоть Андалузии, зеркало края, где женщины страстные муки проносят, легко веерами играя. И прячут под пестрой расцветкой нарядов, под сжатой у самого горла мантильей следы полосующих взглядов.

Проходишь туманами Осени, дева, как Клара, Инее или нежная Бланка; тебе же, увитой лозой виноградной, под звуки тимпана плясать бы вакханкой.

Глаза твои, словно угрюмая повесть о прожитой жизни, нескладной и блеклой. Одна среди бедной своей обстановки глядишь на прохожих сквозь мутные стекла. Ты слышишь, как дождь ударяет о плиты убогонькой улочки провинциальной, как колокол где-то звонит одиноко, далекий-далекий, печальный-печальный.

Напрасно ты слушаешь плачущий ветер никто не встревожит твой слух серенадой. В глазах, еще полных привычного зова, все больше унынья, все больше надсада; но девичье сердце в груди изнуренной все вспыхнуть способно с единого взгляда.

В могилу сойдет твое тело, и ветер умчит твое имя. Заря из земли этой темной взойдет над костями твоими. Взойдут из грудей твоих белых две розы, из глаз - две гвоздики, рассвета багряней, а скорбь твоя в небе звездой возгорится, сияньем сестер затмевая и раня.

САНТ-ЯГО

(Наивная баллада)

I

Нынче ночью прошел Сант-Яго по светлым дорожкам неба. Это дети, смеясь, рассказали тоненьким струйкам речки.

Далеко ли небесный странник держит путь по бескрайним тропинкам? Он едет заре навстречу на коне, что белее снега.

Дети-крошки, резвитесь на воле, раскидайте свой смех по ветру!

Мой сосед рассказал про Сант-Яго и про двести рыцарей храбрых в одежде из яркого света с гирляндами звезд зеленых; а конь-то хорош у Сант-Яго, это же месяц двурогий!

Мой сосед рассказал мне также, что слышал он сонной ночью серебряный шелест крыльев, в волнах тишины потонувший. Почему же река замолкла? Это ангелы-рыцари скачут.

Дети-крошки, резвитесь на воле, раскидайте свой смех по ветру!

В эту ночь луна убывает. Слушайте! Что там, в небе? Почему так сверчки распелись и залаяли вдруг собаки?

- Слушай, бабушка, где ж дорожка? Слушай, бабушка, я не вижу!

- Посмотри, ты увидишь: лентой вьется струйка блестящей пыли, серебристое пятнышко в небе покатилось. Ты видишь? - Вижу.

- Слушай, бабушка, где ж Сант-Яго? - Вон он скачет со свитой своею, вон плюмаж на высоком шлеме, жемчуга на кольчуге тонкой, а солнце на грудь его село, а луна поклонилась в ноги.

Всю-то ночь над долиной веют из тумана сплетенные сказки.

Дети-крошки, резвитесь на воле, раскидайте свой смех по ветру!

II

Та старушка, что в хижине бедной живет на краю деревни, со своим кривым веретенцем, с парочкой черных кошек, в сумерках теплых, сидя со своим чулком у порога, дрожащим голосом, тихо, под шелест листвы потемневшей, рассказывает соседкам и ребятишкам сопливым о том, что в давние годы как-то случилось с нею.

Однажды, такой же ночью, как эта, безветренной, тихой, она увидала Сант-Яго шел он по землям неба.

- Как, бабушка, был одет он? спросили два голоса разом.

- Он в бархатной был тунике и с посохом изумрудным.

И лишь на порог вступил он, проснулись мои голубки и крылья свои развернули, а пес мой лизал ему ноги. Был так ласков небесный странник, словно луна зимою, и наполнился дом и сад мой запахом трав душистых.

- Что ж, бабушка, он сказал вам? спросили два голоса разом.

- Проходя, он мне улыбнулся и звезду в моем сердце оставил.

- А куда ты ее положила? спросил проказник-мальчишка.

- Да, наверно, она потухла, это ж сказка! - сказали другие.

- Дети, дети, она не погасла, я в душе ту звезду сохранила.

- А в душе - это звезды какие? - Да такие же, как на небе.

- Дальше, бабушка! Что же дальше? Этот странник - куда ушел он?

- Он ушел далеко, за горы, и голубок увел, и собаку. Но мой сад он наполнил жасмином и цветущими розами, дети. И созрел на зеленых ветках виноград, а наутро в амбаре я нашла зерно золотое. Очень добрый был этот странник!

- Повезло тебе, бабушка, в жизни! заключили два голоса разом.

Задремали усталые дети, на поля тишина опустилась.

Дети-крошки, пройдет ли Сант-Яго в ваших снах по туманным тропинкам?

Ночь июльская, ясная ночка! Скачет, скачет Сант-Яго по небу!

А тоску, что я в сердце прятал, я развею по белой дорожке, чтобы дети ее потопили в светлых водах реки прозрачной, чтоб сквозь звездную ночь далеко чистый ветер ее развеял.

АЛМАЗ

Острая звезда-алмаз, глубину пебес пронзая, вылетела птицей света из неволи мирозданья. Из огромного гнезда, где она томилась пленной, устремляется, не зная, что прикована к вселенной.

Охотники неземные охотятся на планеты на лебедей серебристых в водах молчанья и света.

Вслух малыши-топольки читают букварь, а ветхий тополь-учитель качает в лад им иссохшею веткой. Теперь на горе далекой, наверно, играют в кости покойники: им так скучно весь век лежать на погосте!

Лягушка, пой свою песню! Сверчок, вылезай из щели! Пусть в тишине зазвучат тонкие ваши свирели!

Я возвращаюсь домой. Во мне трепещут со стоном голубки - мои тревоги. А на краю небосклона спускается день-бадья в колодезь ночей бездонный!

НОВЫЕ ПЕСНИ

Шепчет вечер: Я жажду тени! Молвит месяц: Звезд ярких жажду! Жаждет губ хрустальный родник, и вздыхает ветер протяжно.

Жажду благоуханий и смеха, песен я жажду новых без лун, и без ирисов бледных, и без мертвых любовей.

Песни утренней, потрясающей грядущего заводи тихие. И надеждою наполняющей рябь речную и мертвую тину.

Песни солнечной и спокойной, исполненной мысли заветной, с непорочностью грусти тревожной и девственных сновидений.

Жажду песни без плоти лирической, тишину наполняющей смехом (стаю слепых голубок, в тайну пущенных смело).