— Звучит правдоподобно. Но тебя эта версия перестала устраивать, после того, как вы обнаружили, что мертвый Кортес — не Кортес.

— Естественно. Мне и раньше она не больно нравилась. Ведь трупа Рыкова мы не нашли. А уж когда выяснилось, что тот, кого мы по наивности считали Кортесом….

— Ты считал, — поправил его Лежава. — И не по наивности, а по раздолбайству!

— Пусть так. Тот, которого я, по собственному раздолбайству, считал Кортесом, таковым не оказался. Следовательно, труп Кортеса тоже исчез. Куда, спрашивается? Поскольку Королева и Булгакова спешили помочь раненому, напрашивается один единственный вывод.

— Трупы вывез Гаврилов.

— Не совсем так. «Мосгаз», разумеется, вывез Рыкова. Куда делся Кортес, мы так и не установили, но у меня есть подозрение, что его вывезли по реке. Но по дороге их увидел Иосаян — и случайного свидетеля грохнули.

— И значит, это не Гаврилов?

— Явно не Гаврилов. Тот занимался Рыковым.

— Рыков… Рыков… Когда уже мы избавимся от этого подонка, — пробормотал Лежава.

— И поскольку Гаврилов — свидетель того, что Рыков остался жив — он был убит. Не иначе, самим Рыковым, — добавил Виктор.

— Да с чего ты взял? С чего ты решил, что, во-первых, Рыков жив, а во-вторых, что именно он убил Гаврилова?

— Если он подох, на кой черт его было увозить? Бросили бы труп в подвале! А они мобильный госпиталь вызвали!

— Он вполне мог умереть от полученной раны. Куда его ранили? В живот? Тяжелейшее ранение, шансов мало. Но даже если он и выжил, то верх подлости убивать того, кто спас тебе жизнь.

— Мы о Рыкове говорим, а не о благородном рыцаре. Он мразь и подонок. Чувство благодарности ему неведомо.

— Допустим, ты прав. А зачем вывозить Кортеса? И как это сделали?

— В «Мосгазе» место только для одного раненого. Скорее всего, вызвали другой транспорт. А поскольку этого транспорта нет на видеонаблюдении — значит — река.

— Почему ты уверен, что оба живы?

— Зачем же вывозить трупы? Вот если они были только ранены, то оставлять их было нельзя, так как у полиции могли возникнуть вопросы.

— Проще было Кортеса убрать, — пробормотал Лежава. — Но перед ними стояла задача наказать преступника, то может, они и не захотели убивать того, кто эту акцию организовал. Так что, может, жив не Рыков, а Кортес.

— А может, и оба. Три недели дай.

— Да что ты собрался делать, в этом Париже? Здесь землю рой.

— Видите ли, батоно, штаб-квартира Фонда, которому по документам принадлежит «Мосгаз», находится в Париже. Но работники здешнего филиала, когда мы к ним обратились за разъяснениями, посмотрели на нас как на психических, заявили, что у них на балансе подобное транспортное средство не значится. Проверка документов это подтвердила. Несколько автомобилей, оснащенных как скорые, но никакого «Мосгаза». Осталось потрясти главный офис.

— По поводу? — хмыкнул Лежава. — С чем ты к ним явишься?

— А вот сейчас я тебя удивлю. Погуглив, я выяснил, что не так давно Анна Королева была утверждена общественным куратором Фонда.

Полковник вскинул на майора глаза. Виктор удовлетворенно отметил, что того, кажется, зацепило.

— Однако! Но что из этого следует? Что Королева, находясь в Париже, покрывает человека, который изнасиловал ее и чуть не прикончил, да еще убил ее мужа? И еще чертову уйму народа?

— Я уверен, она много чего знает. Кроме того, Королева упоминала о некоей организации «Il vettore», которая якобы помогала Кортесу ловить Рыкова. Я поинтересовался этой организацией. Вполне себе приличное историческое общество — с чего бы то им помогать ловить беглых маньяков?

Неожиданно полковник, который до сих пор делал вид, что слушает Виктора вполуха, насторожился: — Как, ты сказал, та организация называется?

— «Il vettore», По-итальянски означает «перевозчик». Уж не знаю, что они там перевозят, но ни у нас, ни в Интерполе на них ничего нет.

— Перевозчик… перевозчик…

— Ты слышал о них?

— Мелькнуло смутное воспоминание. Не знаю, есть ли связь. Я тогда еще старлеем был. Расследовали ограбление народного артиста СССР — Михаила Жукова — помнишь такого?

Еще бы Виктор не помнил — знаменитый актер, харизматичный и брутальный, игравший героев и военачальников.

— Ну так вот…

— Вот предварительный список украденного, — старший лейтенант Лежава протянул следователю листок бумаги. Тот пробежал его глазами:

— Так… «Натюрморт с ананасом», неизвестный голландский художник, канделябр серебряный тройной… подсвечники бронзовые одинарные две штуки… магнитофон кассетный «Panasonic» производства Япония… бриллиантовый парюр… Что такое парюр?..

— Комплект украшений, — всхлипнула хозяйка — Нелли Петровна Жукова, супруга народного артиста, по виду — настоящая грандесса, полная, величавая, с пышной прической из выбеленных густых волос. — Кольцо, серьги и браслет. Антикварная вещь. Мне Мишенька подарил на серебряную свадьбу.

Мишенька стоял рядом и печально кивал крупной львиной головой.

— Понятно, — следователь Чумак грустно вздохнул. Кража у народного артиста сулила большие неприятности. Совсем скоро начнутся звонки сверху, вызовы к начальству и неприкрытые угрозы сослать «на землю» в случае, если следователь по мановению вышестоящего перста не найдет все похищенное и «нажитое непосильным трудом». Но все эти «приятности» еще маячили в обозримой перспективе, а пока Чумак продолжил изучать длинный список. «Надо будет его разбить на группы, — подумал он. — Украшения, произведения искусства, техника… А что это?..»

— Что еще за дохоко?

Именитый актер чуть не заплакал: «О-о! Это самый ценный экземпляр моей коллекции — сакральное бронзовое копье».

— Какое копье? — переспросил следователь в недоумении.

— Сакральное… то есть священное… период Яёй[164]… принадлежало самой Химико…

Следователь, разумеется, ни черта не понял, но пометочку себе сделал, чтобы позже ликвидировать пробел в образовании.

— Как оно к вам попало, если не секрет?

— Это что, допрос? — оскорбился Жуков.

— Да упаси бог! — следователь замахал руками. — Но в списке обязательно нужно указать происхождение украденной вещи — ну, чеки, например, из магазина или комиссионки. А здесь, в списке происхождение этого… дохоко… не указано. Так откуда?

Жуков немного успокоился и тяжело вздохнул: — Осенью тридцать девятого я служил на Халхин-голе[165]. Слышали про такой?

— Разумеется, я же учился в школе!

— Я захватил в плен японца, офицера Квантунской армии. Это его копье. Он отдал его мне за то, что я позволил ему учинить сэппуку.

— Что учинить? — переспросил следователь.

— Харакири, — встрял старлей. — Он вспорол себе живот.

— Именно, — кивнул народный. — Не мог пережить позора плена. А копье осталось у меня. Кстати, потом всю войну со мной прошло. Ни одной царапины. Однажды осколком пульнуло — и тот застрял в вещмешке, ударившись о дохоко. Вот, у меня здесь фотография есть…

На цветном снимке следователь увидел узкий кусок позеленевшего металла, смутно напоминающего копье с очень тонким лезвием. А рядом пачку сорокакопеечной «Явы»[166], очевидно, для того, чтобы обозначить размеры копья — сантиметров тридцать пять в длину, может, чуть больше.

— Когда вы обнаружили кражу?

— Я с дачи вернулась сегодня в полдень, дверь открыта, в квартире все вверх дном, — хотя следователь обращался к Жукову, отвечала его супруга, а народный лишь согласно кивал головой.

— Кто знал, что вы на даче?

— Господи, да все знали, и соседи, и друзья! Но и те, и другие — приличные люди, не шушера какая-нибудь.

И это было правдой — в доме на улице Горького простые люди — по выражению мадам Жуковой «шушера» — не жили. Исключительно генералы, дипломаты, директора предприятий и — народные артисты.