Сглотнула скопившуюся слюну. Неосознанно облизалась.

— Ключи, что ли, не искала? Не бродила там, где могла их посеять?

— Н-нет… — растеряно. — Да и это вряд ли… Я н-не рассеянный человек.

— Ну… — тихий смех, но тотчас оборвал себя, — со всеми когда-то бывает это в первый раз.

— Н-наверно… — робко.

— Давно уже ждешь? — отдернул взгляд в сторону взволнованно. Прокашлялся. Шумный вздох — и снова глаза в глаза: — Вернее, давно поняла, что ключей нет?

— Д-да… еще светло было. Часа четыре дня.

— Ну не ночи же, — смеется уже более открыто, смело.

— Не ночи, — глупо повторяю, а сама уже давно и мыслями, и душой утонула в его глазах, забывая обо всём на свете.

— И что теперь? Сидеть здесь будешь? Или к кому из знакомых подашься? Соседи?

Едва осознанно качаю отрицательно головой. Не сразу нахожу силы на звук, захлебываясь его приятным, притягательным запахом (смесь сигарет и парфюма — что впервые не отталкивает):

— Нет… у меня здесь нет знакомых.

— Недавно переехали?

— Мама местная. А я — недавно.

— Откуда?

— Из областного…

Ухмыльнулся вдруг. Колкие минуты — и поведал свои мысли:

— Все рвутся туда, а ты — оттуда…

Будто очнулась от оплеухи. Подалась немного назад, спрятала взор, давясь горечью воспоминаний.

— Меня батя, — сглотнула слюну; обида полосонула горло, — вместе… со своей новой женой… сюда отправили. Чтоб не мешала.

— Прости… — едва слышно, пристыжено. Опустил очи.

— Да ничего, — натягиваю улыбку на устах. — Видимо, заслужила.

— Но с мамой же лучше?

— Не с моей, — мотаю головой. Глаза в глаза.

— Может, еще поладите?

Печально рассмеялась я, отведя взгляд в сторону.

И снова качаю головой, вкушая уже на полную разбушевавшееся разочарование своей судьбой:

— Если только на работу устроюсь… и стану выгодной инвестицией ее тепла и внимания.

— Ну… не руби с плеча. Может, все еще поменяется. Всё-таки… ты ее ребенок.

Не выдержала я — взорвалась злостью, негодованием:

— Шутишь? — гневное, резвое мое. Очи в очи, окончательно вырываясь из дурмана его влияния. — Да даже сейчас… где она? Думает обо мне? Беспокоится? Ну-ну. И хорошо, если к утру явится. И вообще, если бы я задавилась — она бы только рада была: одной проблемой меньше. Да и квартиру можно было бы… снова сдавать, — паясничая, закачала я головой, передразнивая ее скрытые нападки на меня последние дни, особенно когда вот… с крышей этой случилась беда.

Странное, палящее молчание пролегло между нами.

Спрятала я от неловкости взор. Даже не знаю… зачем всё это наговорила, всё грязное белье вывалила. Да еще кому?

— А звать-то тебя хоть как? — неожиданно отозвался "помощник", видимо, учуяв, на какую лихую мои мысли свернули.

Криво, но не без благодарности, улыбнулась я. Еще рачительнее прячу взгляд:

— Ванесса. Ванесса Соколова. Батя зовет… Ваней.

— Ваня? — заржал вдруг мой "защитник".

Отчего резво выстреливаю ему взором в глаза. Улыбаюсь:

— Ага. Глупо, да? — чувствую, как вновь заливает стыд мои щеки.

— Да че сразу?.. — смеется еще громче. — Не глупо. Просто… необычно. Пацана, что ли, хотел?

— Да нет, — пожала я от неуверенности, неловкости плечами. — Просто… Ванесса… как-то… ну, сам понимаешь, пока выговоришь. А так… Ванька… да и Ванька.

— Ох, Ванька ж ты моя, — шумный вздох и вдруг потрепал меня за волосы на макушке, из-за чего в момент поежилась я, невольно отдернулась в сторону. — Ладно, — вновь отозвался. — Пошли… с нами посидишь. Не тут же… куковать.

Схватил пакеты и, не дожидаясь одобрения, обнял меня за талию — и давлением подал на выход. Подчинилась.

— А учишься где? Или будешь? — обронил вдруг, когда стали спускаться по лестнице.

— Да в школе. В одиннадцатый пойду. В этой… местной, что за садиком.

— О-о-о, — вдруг взревел. — Так ты, возможно, даже в одном классе с моей сеструхой будешь учиться! С Некитом.

— Да? — удивленно вздернула я бровями. Хотела, было, обернуться, взглянуть ему в лицо, но не дал. Шаг вперед, выпадом — и открыл дверь, пропуская, проталкивая меня наружу. — Благодарю, — тихо. — Некит? — невольно рассмеялась я, особенно с учетом его замечания к моему имени "Ваня".

— Ага, — ржет. — Вероника, Ника. Бирюкова. Но она в "В". А ты? Или не знаешь еще, куда попала?

— Да, вроде, в "А", — пристыжено прячу взор.

— Отличница, что ли?

— Да нет, — спешно пытаюсь оправдаться, чтоб не надумал лишнего, что я какая-то фанатичка, сдвинутая на учебе "задротка". — Просто там… гуманитарный уклон, а мне бы… ну, — мнусь, заикаясь, давясь от неловкости. — На юриста потом хочу. Туда к нам, в город, в универ.

— А… ну эт дело хорошее.

— Тем более у меня папа там работает. В смысле, работа у него с этим связана…

Черт! Заикаюсь, бред несу, словно какая умственно отсталая.

Замерли на крыльце. Взор по сторонам "Помощника".

— Вроде, чуть стих дождь…

— А, да… наверно.

— Я, кстати, Рожа, — поставил вдруг один из пакетов на землю и протянул мне руку.

Поспешно пожимаю ее в ответ.

Черт!

Током стукнуло — тотчас испуганно отдернулась.

— Прости, — рассмеялся мой новый знакомый, заливаясь смущением.

Вторю ему теми же чувствами:

— Это ты прости… Я, видимо… от дверного звонка подцепила, — идиотически ржу.

Гогочет:

— Ага, — язвительное, хотя и доброе. — А я от пакетов.

— А Рожа… это? — несмело интересуюсь, пряча от неловкости глаза.

— Это Рогожин. А так я — Федя. Фёдор.

— Федя, — невольно повторила.

Украдкой взгляд из-под ресниц.

И снова эти его очи, добрые, манящие, околдовывающие — убаюкивающие океаны, вторящие озорной, не менее доброй, заряжающей теплом и веселым настроением, улыбкой…

Быстрым шагом вдоль моего дома, в сторону первого подъезда, а там и вовсе нырнуть в чужой двор. В центре стояла самодельная беседка, а в ней уж столпилось народу — тьма-тьмущая, больше, чем обычно старушек на лавочках у подъезда. И тут было куда больше тех, кто "стоя приобщался к обществу", да и хорошо, если вообще удавалось попасть под крышу, а то — нет-нет, да невольно оттесняли бедняг под ядрёный «душ» безжалостных туч.

Резвые шаги — и умостил, положил под лавку на бетонный выступ Федя мои пакеты.

Взор на меня, мнущуюся за спинами ребят.

— О-о-о! Рожа, — вдруг взревел кто-то, перебивая мысли. — Ну наконец-то! А то мы думали, ты там навеки с этой мамзель жить остался.

— Язык прикуси, а, — гневное Федора. Шаг ко мне ближе — обнял за плечи и затащил под навес. — А ну батьку место уступили! А то расселись тут, — захохотал, — наглота да босота!

— Ой, а то ты другой?! — женское, сквозь тихий смех.

Подчинились: сдвинулись вбок, спихнув самого крайнего с места. Что-то гаркнул, выругался тот, но тотчас осекся. Смирился.

— А девушке? — язвительное «Рожи», кивнув на меня.

— А девушку я готов взять на себя, — спешно отозвался тот, кто сидел сбоку. Враз разворот — и протянул ко мне руки.

— Клешни убери, — гогочет Рогожин, явно не без угрозы.

— А че… не поделишься, что ли? — смеется наглец.

— А она че, хлеб? Чтоб им делиться…

Ухмыльнулся. Смолчал собеседник.

Еще напор, движение — и уже следующий невезучий кеглей слетел со скамьи.

— Ну вы и толстож*пые! — слышно сквозь смех.

— Со своим стульчиком ходи! Вон как… Марковна: везде и всегда готова. Даже в очереди, на почте.

Ловко перебрался через скамью Рожа и обернулся ко мне.

— Иди давай ко мне.

Поддаюсь.

Его помощь, всеобщие усердия — и забралась, расселась. Невольно вплотную прижалась к Нему. Тепло вмиг захлестнуло меня, отчего буквально в секунды начало откровенно трясти. Тщетно пытаюсь сдержаться, не выдать себя. Наивную. Глупую. Перепуганную…