Приглашение регистратора — и зашли в зал.

Долгая, монотонная, до тошноты прознающая речь… о счастье, о светлом будущем, о новой ячейке общества. О детях.

Дернулась я в сторону, но отец тотчас схватил за руку. Удержал.

На ухо шепотом:

— Успокойся, — грозно.

— Мне плохо, — шепотом; не вру.

— Потерпи. Осталось недолго.

Еще минуты собственного погребения — и подписи. Кольца — зажимы, кандалы для некогда свободных птиц. И фото — на память. О том, как можно заживо похоронить человека.

Попытка мужа вновь поцеловать меня — но уже увиливаю:

— Мне плохо, — грублю.

Силой вырываюсь из объятий — и на выход.

На свежий воздух. К машине. Уперлась руками в капот. Попытки отдышаться. Не дать и так пустому желудку вывернуть всё наружу.

— Беременна, что ли? — слышу перешептывание где-то сбоку.

Бросаю на них гневный взор. Да сил не хватило на язву.

Очередной пустой, немой вздох — и отвернулась.

— Вань, ты как? — узнаю голос отца. Поспешно подхватил меня под локоть, силой обернул к себе лицом.

Еще один глоток кислорода — и вырываюсь из его рук.

Рыком:

— Нет больше Вани! Для Вас, Николай Артурович, я отныне Ванесса Сереброва! Я выполнила долг! Оставьте теперь меня в покое!

Пара моих фырканий на мужа, сверх короткие «горько» чмоками — и едва меня не стошнило прямо на мужа.

Ушла. С позволения своего нового «Господина» — отправилась в какую-то коморку в ресторане — дабы прийти в себя.

Пару часов сна Невесты, дюжей дозы алкоголя в Жениха — и танец молодых был шикарен. А дальше — откланяться — и поехать домой. Из омута — да в самое пекло.

Если лобзания этого пьяного животного я могла выдержать, то лишь от одной только мысли, что мне придется с ним переспать, меня бросало не только в холодный пот, мандраж, а просто в жестокую истерику. Ужас.

Откровенно трясло. Очередные позывы тошноты просто пеленой меня заслали.

Я сходила с ума. Молилась всем ведомым и неведомым Святым.

Уж лучше бы Шмелев был мой первый… тогда, добровольно, на озере, чем… это мерзкое чудовище.

— У меня живот болит, — отчаянно выпаливаю, когда его ласки стали уже откровенными и за платьем пошло долой белье.

— И что? На нервах, — тихий смех. — Бывает, хорошая моя. Сейчас всё пройдет, обещаю.

— Не надо! — с визгом отдергиваю его руку из-под моего лифа.

— Ты чего? — оторопел, выпучив на меня очи.

Нервически сглотнула я слюну.

Страшно. Страшно что-то не то ляпнуть, но еще страшнее — допустить, то… что…

Хотя оно и неизбежное. В конце-то концов.

Но пусть не сегодня. Не сейчас.

Потом. Потом…

Сегодня и так стресса…

— У меня месячные.

— И что? — еще сильнее таращит глаза. — Ты же моя теперь жена. Так что я ни капли не брезгую.

— Не надо, пож… — но не дал договорить.

Силой впился в губы своим слюнявым ртом.

Грубые движения рук… повалил на кровать.

Когда-то я смеялась над старой книгой по «домоводству», где была расписаны нормы, регулирующие отношения супругов в семье, в том числе и в спальне. Была там одна забавная строка (помимо безоговорочного подчинения во всем мужу, «холенья и лелеянья» его), к которой рождалось у меня уйма рассуждений и предположений, хотя, в основном, шуток: после совершения полового акта с женой, муж должен позволить ей пойти в ванную, не следуя за ней, а дать ей побыть наедине, одной. Возможно, она захочет поплакать.

Отныне я больше над этим не смеюсь.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде, чем я смогла прийти в себя. Собрать осколки прошлого и настоящего, чтобы понять, признать, что произошло, на что согласилась. И что грядет.

И да. Со Шмелевым у меня так ничего и не вышло.

Теперь я знаю уж точно.

Увы. Уж лучше бы он был моим первым, чем этот… гад.

Одеть на себя какую-то грязную (выуженную из стиральной машины) футболку мужа — и вернуться в комнату. Мышью забраться под одеяло — и замереть. Лишь бы не проснулся. Лишь бы вновь ничего не потребовал!

Но вдруг шорох, скрип, дрожание кровати — и приблизился ко мне, обнял, прижав меня спиной к себе.

Окаменела в ужасе.

Господи, молю! Только не сегодня! Только не продолжение ада!

— Ты девственницей была, да? — выстрелом, внезапное.

Поежилась от жути.

Не знаю, отчего больше (или чтобы не тешить его самолюбие, или чтоб не отдать сокровенное ему, или чтоб хоть как-то, возможно, отбить охоту, вызвать отвращение — пусть лучше он разведется со мной!) ляпнула. Да так, что и сама не сразу поняла, что произнесла:

— Нет.

Обмер в удивлении.

Жуткие, пугающие мгновения — и вновь продолжил:

— А с кем тогда? Давно? Или сколько их там… было? — в голос сквозило недоверие, непонимание.

— Один, конечно, — провернулась в его хватке, заодно отодвигаясь на пионерское расстояние, расстояние взгляда. Но тотчас и осеклась, увела очи в сторону. — Мы тогда на даче были. Выпили. Одни остались. На чердаке. Ну и…

— ХВАТИТ! — гневно, — живо оттолкнул меня от себя. Перевернулся на другой бок. — Шлюха, — громом.

Убийственные мгновения тишины, приговора… пока не засопел.

А по моему разуму разлилось жидким, раскаленным металлом осознание того, куда еще дальше мы продвинулись. И кому я досталась.

Хотя… наверно, и я не лучше.

Ведь искренне презираю его.

Еще и девяти утра не было, как радетельный друг, Свидетель наш со свадьбы, Георгий Матросов, он же Жора, прискакал к своему горячо любимому другу.

По стопке для опохмела — и пошли «разогревать мотор», дабы проследовать во вчерашний ресторан для продолжения пира.

А в моей голове набатом сегодняшняя ночь, да и разговоры с Никой.

Под предлогом за таблетками для желудка, в аптеку.

Срочное. Противозачаточное.

Там же и глотнула на сухую.

И снова попытки строить вид, что не я это готова все спалить вокруг дотла. Что каждое живое существо в этом зале… ненавижу и презираю до глубины души. Особенно его — моего «золотого» муженька, что так и норовил украдкой Свидетельницу потискать, раз жена… несговорчивой моральной уродкой оказалась.

Но ночь… расставила вновь всё на свои места.

И снова я в ванную — заливаться слезами… и ненавистью к самой себе.

Благо, третий день — вместе с дружками укатил на озеро. На рыбалку. С ночевкой.

Дожила до понедельника — и к платному гинекологу с самого утра.

Едва ли не на колени упала, моля спасти от жуткой участи, но так, чтобы муж не догадался.

Для чего-то серьезного — требовались анализы, а потому пока — спермицидный крем.

И надежду в придачу.

Учеба. Кроме всего этого ада… еще и поступление на носу. Будто со свадьбой никак подождать не могли. Будто завтра планета скукожится, и засосет ее в Черную дыру.

Но черт с ним. Как уж есть.

Учеба. Вновь учеба — панацея от мыслей, слез и страха. И снова попытки забить голову всем, чем только можно, лишь бы уйти от реальности…

Пришел лишь под вечер Лёня. Пьяный, помятый, замученный.

— Ты что… работу прогулял? — с опаской отозвалась я к нему, едва тот помыл руки и подался в сторону кухни.

— Тебя забыл спросить, — грубо рявкнул. Но тотчас прокашлялся. Взял стакан, набрал из бутылки воды. Разворот и, опершись на столешницу, окинул с ног до головы взглядом: — А ты чем занималась? Зачем к врачу бегала? — глоток спасительной влаги.

В ужасе окоченела я, уставив на него очи:

— А ты откуда знаешь?

— Я всё о тебе знаю. Ты же теперь моя жена.

Побежали мурашки по телу.

Лжет, не лжет?

Пристыжено опустила глаза. Ва-банк:

— Я же говорила… живот болит.