Чэнь начал перебирать фотографии. Тело убитой на берегу – обнаженное, потом закрытое одеялом. Несколько крупных планов. На последнем фотограф увеличил ее лицо. Снимок был сделан в морге; тело закрывала белая простыня.

– Что вы думаете? – Юй медленно подул на горячий чай.

– У меня есть две возможные версии. Но до того, как мы получим результаты вскрытия, ничего нельзя утверждать наверняка.

– Судмедэксперты обещали прислать отчет после обеда.

– Вы не считаете, что она из местных – скажем, из какой-нибудь близлежащей деревушки?

– Нет. Я уже звонил в окружной комитет. У них никто не пропал без вести, никого не объявляли в розыск.

– А может, убийца родом оттуда?

– Тоже вряд ли. Как гласит пословица, «кролик не ощипывает молодые побеги возле собственной норы». Но убийца, видимо, хорошо знаком с окрестностями канала.

– Значит, у нас пока две версии, – начал Чэнь.

Юй выслушал рассуждения начальника не перебивая.

– Первая версия, по-моему, маловероятна, – заявил он.

– Но ведь не мог же убийца доставить труп к каналу на себе, – сказал Чэнь.

– А может, он таксист. У нас уже были подобные дела. Помните Пань Ваньжэнь? Изнасилована и убита. Сходства много. Только там труп нашли на рисовом поле. Убийца признался, что сначала не хотел убивать ее, но потом испугался, что жертва узнает его машину.

– Да, помню. Но, если убийца изнасиловал жертву в машине, зачем потом запихивать труп в пластиковый мешок?

– Ему ведь надо было довезти труп до канала.

– Спрятал бы в багажник, и все.

– А может, у него в машине просто оказался такой мешок.

– Может, вы и правы.

Юй закинул ногу на ногу:

– Если убийству предшествует изнасилование, мотивом является сокрытие личности насильника. Жертва может опознать либо его, либо машину. Значит, версия с таксистом подходит.

– А что, если преступник и убитая были знакомы? – спросил Чэнь, вертя в руке фотографию. – Труп сброшен в канал; никто не увидит связи между исчезновением жертвы и убийцей. Возможно, это объясняет и мешок. Он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, как он затаскивает труп в машину.

– Личные автомобили могут позволить себе немногие – в основном руководящие работники. Им положены машины с шофером. Вряд ли они дали бы шоферу подобное поручение.

– Тоже верно. В Шанхае не так много личных автомашин, но их количество стремительно растет. Такой вариант исключать нельзя.

– Если убийца был знакомым жертвы, тогда мы первым делом должны задаться вопросом: почему он ее убил? Тайная связь с женатым мужчиной? У нас были подобные дела, но в таком случае женщина почти наверняка оказывалась беременной. Утром я звонил доктору Ся. Беременность он исключает. – Юй закурил, не предложив огня начальнику. – Конечно, все возможно – я имею в виду вашу теорию. Если так, мы почти ничего не можем сделать до тех пор, пока не установим ее личность.

– Значит, если следовать вашей версии, нам следует проверить таксомоторные парки?

– Можно, но это будет нелегко. Еще десять лет назад такси в Шанхае было мало – можно было часами стоять на улице и не увидеть ни одного. Сейчас одному Небу известно, сколько их. Они носятся повсюду, как саранча. По-моему, их больше десяти тысяч, не считая частников. С частниками еще тысячи три набежит.

– Да, многовато.

– И еще вот что. Мы даже не знаем, из Шанхая жертва или нет. А что, если она приехала сюда из другой провинции? Если так, пройдет очень много времени, прежде чем мы получим какие-то сведения о ней.

От сигаретного дыма воздух в крошечном кабинете стал сизым.

– Итак, что же нам, по-вашему, следует делать? – спросил Чэнь, распахивая окно.

Юй выждал несколько секунд, а потом вдруг спросил:

– А нам обязательно браться за это дело?

– Вопрос, конечно, интересный…

– Я поехал на место происшествия, потому что в отделе больше никого не было, а вас найти не удалось. Но мы ведь особая бригада.

Так оно и было. Номинально их бригада расследовала только дела, которым в управлении присваивали «особый» статус – иногда по запросу из другой провинции, а иногда по запросу других отделов, но чаще всего по несформулированным политическим причинам. Например, в рейде на частный книжный магазин, где продавались пиратские CD-диски, не было ничего сложного или «особого», однако такое дело могло привлечь широкое внимание общественности. О борьбе с пиратством часто писали в газетных передовицах. Иными словами, дело получало гриф «особого» в угоду тем или иным политическим нуждам. Убийство же безымянной женщины, чье тело было выловлено в заброшенном канале, следовало передать отделу преступлений на сексуальной почве. По всем признакам это был их профиль.

Вот чем объяснялось нежелание Юя приниматься за расследование, хотя он первым принял звонок и осмотрел место происшествия. Чэнь снова перебрал снимки и выбрал один.

– Надо обрезать и увеличить эту фотографию. Может быть, кто-нибудь ее узнает.

– А если нет?

– Ну, тогда подробно все обсудим – то есть если дело оставят за нами.

– Да уж, обсудим. – Юй с недовольным видом вытащил чаинку, застрявшую между зубами. Кому охота возиться с заведомо безнадежными делами?

– Скольких человек мы можем бросить на эту работу?

– Немногих, товарищ старший инспектор. – Юй покачал головой. – Народу у нас мало. У Цин Сяотуна медовый месяц, Ли Дун только что вышел в отставку и открыл фруктовую лавку, а Лю Лунсян в больнице с переломом руки. В данный момент в так называемой особой бригаде остались только мы с вами.

Язвительность Юя не укрылась от внимания Чэня. Он понимал, почему следователь так относится к нему. Мало того что его совсем недавно повысили, так еще и дали квартиру! Недовольство сотрудников вполне понятно. Например, сам Юй поступил на службу раньше Чэня, закончив полицейскую школу. Кроме того, Юй – потомственный полицейский. Его отец тоже раньше служил в управлении. Но старшему инспектору Чэню хотелось, чтобы о нем судили по его достижениям на занятом посту, а не по способу, каким он получил повышение. Неплохо было бы взяться за это расследование. Настоящее убийство! С другой стороны, Юй прав. Людей у них не хватает, а «особых» дел скопилось много. Они не могут себе позволить взять еще одно дело, которое подвернулось им просто случайно. Убийство на сексуальной почве – ни улик, ни свидетелей. По всем признакам типичный висяк.

– Я посоветуюсь с секретарем парткома Ли, а пока мы изготовим копии снимка и разошлем их по участкам. Это необходимая процедура – кто бы ни принял дело к производству. – Помолчав, Чэнь добавил: – После обеда, если будет время, я съезжу на канал. Вчера, когда вы осматривали место происшествия, наверное, было уже довольно темно.

– Что ж, там красиво. Вид, можно сказать, поэтичный. – Юй встал и раздавил окурок в пепельнице. Он даже не пытался скрыть сарказм. – Кто знает, вдруг вы сочините там пару великолепных строчек.

– Трудно сказать.

После ухода Юя Чэнь некоторое время сидел за столом и размышлял. Вражда со стороны заместителя его огорчала. Очередной укол – то, что он как бы между прочим упомянул о страсти Чэня к поэзии. Однако невозможно не признать, что критика Юя отчасти справедлива.

Чэнь не собирался становиться полицейским. Во время учебы в Пекинском институте иностранных языков он считался лучшим студентом и вдобавок признанным поэтом. Он собирался всерьез посвятить себя литературе. За месяц до выпуска он подал заявление в магистратуру по специальности «английский язык и американская литература». Мать одобрила его решение: ведь покойный отец Чэня был известным профессором неоконфуцианской школы. Однако Чэню сообщили, что его ждет многообещающая работа в министерстве иностранных дел. В начале восьмидесятых в вузах существовала система государственного распределения; поскольку Чэнь входил в почетный список лучших студентов, его личное дело затребовали в МИДе. Он никогда не мечтал о дипломатической карьере, несмотря на то что такое положение считалось просто сказочным для филолога, который специализировался по английскому языку. Вдруг, в последнюю минуту, все круто изменилось. В ходе анкетной проверки, проводимой органами общественной безопасности, выяснилось, что одного из дядюшек Чэня в пятидесятых признали контрреволюционером и казнили. Несмотря на то что Чэнь ни разу в жизни не видел дядюшку-контрреволюционера, подобное родство для кандидата на дипломатическую должность считалось недопустимым. Поэтому Чэня вычеркнули из мидовского списка и направили на работу в управление полиции Шанхая. Первые несколько лет он переводил для нужд управления американское пособие по процедуре допроса, которое никто не хотел читать, и составлял политические отчеты секретарю парткома Ли, которые не хотел писать сам Чэнь. И только в последние два года Чэнь на самом деле работал полицейским. Сначала он трудился на низовой должности, и вдруг его повысили и назначили старшим инспектором. Однако ему поручали только дела с грифом «особые», переданные из других отделов. Юй, как и многие другие сотрудники управления, был недоволен. Недовольство подпитывалось не только стремительным карьерным ростом Чэня вследствие новой кадровой политики, но также тем, что новоиспеченный старший инспектор продолжал «баловаться сочинительством». Литературная деятельность рассматривалась многими коллегами Чэня как уклонение от прямых профессиональных обязанностей.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: