— Откуда ты взял, Болех, эту пленницу?

— Это сирота, милостивый король, — отвечал тот, подходя, и принялся рассказывать ему о приключившемся.

Их беседа вывела Люду из оцепенения.

Она подняла на короля свои прекрасные голубые глаза и пристально взглянула на него, будто узнавая. Затем окинула взглядом весь двор, и ей показалось, что рыцари, кони и тот, кого называли королем, были знакомы ей, что она уже видела их где-то… Она силилась припомнить.

Вдруг девушка закрыла лицо обеими руками и вскрикнула:

— Боже, Боже!..

В ее воображении возник образ, который еще так недавно был вызван силою заклинаний… Она узнала воинов, коней и короля… Король — это тот самый человек, который представлялся ей ехавшим впереди отряда воинов, когда она в памятный ей вечер смотрела в оконце своей девичьей светелки, и которого она видела стоящим на верхушках деревьев в саду ее отца.

«Суженый» явился ей во второй раз.

Однако никто из окужающих не понял ее внезапного возгласа.

Болеслав подошел к Людомире.

— Успокойся, красавица! — заговорил он. — Мы не причиним тебе зла. Правда, может, ты опасаешься нас, но мы не так злы, как ты думаешь.

Девушка хранила молчание, она дрожала.

— Как же нам звать тебя, милая?

— Люда, — тихо ответила она.

— Ну, успокойся, моя днепровская русалка! — И король положил руку на ее плечо. — Я сейчас пошлю людей привезти твоего отца… Где ты желаешь его похоронить?

Людомира подняла на него голубые глаза.

— Не… знаю…

— Где хочешь, там и похороним.

— У могилы Аскольда… а то на Выдубичах, — отвечала она. — Там ему будет спокойнее.

Ободренная вежливостью и добротою Болеслава, Люда немного успокоилась.

Король велел ее поместить в верхних горницах терема, намереваясь отослать к родным, когда немного утихнет военный шум.

Как только прошел первый страх, вызванный ее присутствием среди незнакомых людей и она уже могла дать себе хоть какой-то отчет во всем происшедшем, у нее возникло чувство, повергшее ее в изумление. Она увидела вокруг богатство, роскошь, точно волшебная рука перенесла ее в заколдованное царство, чтобы она скорее позабыла только что пережитые ею страдания. Ее нарочно окружили всем этим таинственным блеском? А как же еще объяснить эту перемену? Горенка в тереме была украшена мрамором и позолотою, потолок и стены расписаны цветными узорами. Все было так царственно, великолепно, будто какая-то королевна жила в этом заколдованном тереме и лишь на время покинула его, чтобы поохотиться в ближайшем лесу.

Воображение дорисовывало эту таинственную картину, на которой была изображена сама она. Разгоряченная фантазия девушки нуждалась в ответе на собственную мысль, она копалась в своей памяти, но не могла его найти. Вдруг ей подумалось, что это Изяслав приказал привести ее насильно в его дворец, чтобы замучить, как замучил ее отца, и тогда снова перед нею возникла та ужасная картина, которую она видела в Дебрях. Потом Люда решила, что ее похитил змий крылатый и унес в хоромы королевича Валигоры. Ей даже померещилось далекое пение: это ее убаюкивали для того, чтобы она уже никогда не проснулась.

По-прежнему загадка оставалась неразгаданной.

Вдруг она как бы пробудилась от волшебного сна и спросила себя: «Где я?» Подойдя к окну, прислушалась и глядела, глядела — кругом незнакомая местность… Вдалеке блестела какая-то река, вероятно Днепр; шумели в синеве вершины деревьев, и совсем рядом шел разговор на непонятном ей языке. И снова в ее головке зарождался безответный вопрос: «Где я?»

Неуверенность, неизвестность и тревога сменяли одна другую; перед глазами мелькали таинственные картины, написанные на громадном кровавом полотне поляны, где она отыскала тело повешенного отца. Среди прочих волнений девичьего сердца ей как будто кто-то шептал: «Не бойся… это он, твой суженый, запер тебя здесь… Это королевич Валигора, искавший для себя самую красивую жену… Это он ехал за нею во главе вооруженного отряда, нашел и привез в свои хоромы… Чего тебе бояться! Посмотри, какое здесь богатство и роскошь, сколько золота, тебе будет здесь хорошо… О ком тебе тужить? У тебя был лишь отец, но его уже никто не воскресит…»

И она на минуту успокаивалась.

Потом опять, откуда-то из глубины сердца, что-то накатывало… Неужели совесть?..

Уже смеркалось, а она сидела одна в полумраке светелки и руками сжимала голову, а какой-то голос все шептал настойчиво: «Возвращайся домой, здесь тебе не место! Ты оставила девичий терем в отцовском доме… вернись… не доверяйся обольстительному пению русалок. Они увлекают тебя в хрустальные дворцы подводного царства, усыпляют твою совесть роскошью, приручают, а потом схватят и защекочут и вместо хрустальных дворцов похоронят тебя на дне Славутича… Теперь они манят к себе, а потом, когда ты проснешься, столкнут в глубину, и ты никогда не увидишь горячего солнца, голубого неба и сада, окружающего дом твоего батюшки, где ты играла ребенком и засыпала в тени деревьев, убаюкиваемая матерью и Добромирой».

Этот невидимый голос сжимал ее сердце и грудь тоской, исторгал рыдания и говорил на понятном ей одной языке: «Вернись, вернись!..» Заслушавшись, она продолжала сидеть в темноте.

Вдруг дверь тихо отворилась, и в комнату вошли на цыпочках покорные служанки и спросили: не прикажет ли она чего-нибудь? Она не знала и даже не думала о них, они сами пришли, точно их нарочно для нее прислал волшебник.

Этот долгий и тяжелый день слез, страха и волнений уложил девушку в постель, она — заснула. И снился ей прежний, знакомый сон: ее суженый, тот самый, которого видела она, возвратившись с посиделок, в окошечке своей светелки, видела, как он проезжал над деревьями отцовского сада, видела потом на крыльце Красного двора, окруженного воинами, закованными в доспехи. Ей грезилось, что это королевич Валигора, который похитил ее, унес и спрятал в заколдованных хоромах… Там она жила одна, и ей там было спокойно и хорошо, она чувствовала себя счастливою возле королевича. Убаюкиваемая приятным сном, девушка проспала до утра…

Людомира поселилась на Красном дворе. Хотя Болеслав обещал отослать ее домой, как только стихнет шум в городе, он этого обещания не выполнил.

Пережитое так повлияло на девушку, что она не могла себе дать отчета в своем положении, ее охватили равнодушие и тоска — она не могла ни о чем думать.

В продолжение нескольких дней, кроме девушек, прислуживавших ей как королевне, никто к ней не входил. Из окна она видела только широкий Днепр, уходивший далеко-далеко к горизонту, да на дворе — движение коней и солдат. И больше ничего.

Через несколько дней она пожелала вернуться домой, просьбу свою передала через одну из девушек.

Вскоре после этого в терем к ней вошел красивый рыцарь, и она осталась с ним наедине.

Неизвестное ей доселе чувство овладело ею, когда она встретилась взглядом с этим человеком. Ей опять показалось, что это он и есть, суженый, предсказанный бесчисленными сказками и песнями, на которых она была воспитана. При виде его она не могла вымолвить ни слова. Ею овладел страх, она не знала, что делать, а кто-то все нашептывал ей, что это и есть ее суженый, и он король ляхов.

Несмотря на свое суровое лицо, он так ласково, так нежно говорил с ней, что его слова казались песнями.

— Ты хочешь вернуться? — спросил он.

— Мне скучно здесь, — отвечала она, глядя ему прямо в глаза, и голос ее дрожал от волнения.

— Подожди еще, — ласково сказал король, привлекая ее к себе и целуя. — Потом, быть может, тебе не будет скучно.

Она не отвергала его поцелуев, хотя до этой минуты ее лица и даже лба не касались ничьи губы. Ей показалось, что от его поцелуя по ее лицу пробегает огонь, и в волнении она не знала, что ответить.

— Милостивый… господин… — только и пролепетала она.

И они встретились взглядом и будто все сказали друг другу.

— Останься, дитя мое… — проговорил король. — Ты можешь вернуться в любое время, когда захочешь.