«Летал он над землею высоко, похищал молодых девушек, уносил от отца-матери далеко-далеко, в такую страну, где нет ни солнца, ни луны, ни звезд. Как только услышит пение девушек, сейчас же подлетает неслышно, выбирает что ни на есть краше, обвивает ее шею зеленым чешуйчатым хвостом и уносит неизвестно куда. Ни одна из девушек, которую он выбрал, не могла спастись от его объятий.

Знали его все девушки и их матери и хоронились по светлицам, когда слышали шум его крыльев, колдовской, как пение русалок, как далекое эхо, как журчанье бегущего по камешкам с горы ручейка. Спастись от него было нельзя; если не похищал эту, то хватал ту, но никогда не улетал без добычи…

Однажды, измученный долгим полетом, змий сел на дуб и заснул.

В это время охотился на медведя княжич Валигора. Один из его отроков заметил спящего змия и оповестил о том княжича. Княжич взял толстые цепи и пошел с дружинниками к дубу. Змий спал как убитый.

«Гадина, — подумал княжич, — задушил ты немало красных девушек!.. Теперь конец твоим пакостям, будешь у меня сидеть весь век привязанным к дубу, пока не околеешь».

Княжич прикрутил змия тяжелыми цепями к сучьям дубовым, на которых он лежал, и ушел с дружиною на холм ожидать, пока проснется змий крылатый.

Проснулся змий и почувствовал, что скручен цепями. Обозлился змий, взмахнул крыльями — и пошло эхо по лесу, от дуба к дубу, от бука к буку, а над лесом точно буря пролетела. Он взмахнул другой раз — и словно сто медведей зараз зарычало, земля задрожала, деревья зашатались, но цепи не лопнули.

Видит змий, что ничего не поделать, и давай просить ветер освободить его.

— Ох ты, ветер, ветер! — взмолился он. — Ты всегда был моим другом, служил мне службу верную, летел ли я из дому, летел ли я домой, сослужи и теперь: лети к княжичу Валигоре и скажи ему, чтоб снял с меня цепи, и я буду его рабом до конца жизни… Знаю, это он привязал меня к дубу, так пусть же сам и развяжет меня…

Полетел ветер к холму, на котором отдыхал княжич с дружиною, и прошептал ему просьбу змия.

Княжич встал и крикнул дружинникам:

— Братцы! Пойдем к змию… Я задам ему работу, и, если он пообещает исполнить ее, я отпущу его, а если нет, пусть сидит привязанный до конца света!..

И княжич с дружиною отправился к толстому дубу, на котором был змий.

А меж тем измученный змий спокойно сидел на дубе, опустив крылья; только пламя вырывалось из пасти, будто в нем горело жало.

— Княжич Валигора! — взмолился змий. — Чем я тебе досадил, что ты невзлюбил меня… За что привязал меня к толстому дубу?.. Развяжи, княжич, и я сослужу тебе верную службу.

— А, разбойник! — грозно крикнул на него Валигора. — Ты похитил всех лучших девушек, и я два года ищу себе жену, но не могу найти!

— Не буду больше, не буду, — взмолился змий. — Довольно уж я натешился, только отпусти меня живым.

— Ладно, — отвечал княжич, — отпущу, но и ты выручи меня… Ты летаешь всюду и знаешь, где живут красивые девушки, отыщи мне одну в жены.

— Изволь, найду, а сам улечу в тридесятое царство замаливать свои грехи.

— Найди такую, чтобы она была весела, как солнце, лицо — точно кровь с молоком, глаза — как две зари, волосы — что лен и добра, как голубка… Отыщи ее и скажи, где она живет.

— Все сделаю по твоему велению, только отпусти душу на покаяние.

Сжалился Валигора, отпустил змия, а змий поклонился ему до земли и сказал:

— Отслужу тебе, княжич, отыщу тебе такую девицу в жены, какой не бывало еще ни у одного короля.

— Ладно, отыщи, буду благодарен, не то опять привяжу цепями.

Змий поклонился и улетел, а Валигора поехал домой.

Дав обет княжичу, змий не забыл его, летал день и ночь над землею, отыскивая такую красавицу, какую хотел иметь Валигора.

Как-то он летел над городом, стоявшим на холме; внизу текла река; на горе много церквей блистало на солнце золотыми крестами; княжеские да боярские хоромы белели в садах. Это был Киев не Киев, Переяславль не Переяславль, Белгород не Белгород; никак змий не мог смекнуть, что это за город. Вдруг он увидел, что в тенистом саду при хоромах сидит красная девица и кудельку прядет. Взглянул змий на девушку и замер, точно его жало присохло к гортани, и если б не обещание, данное княжичу, он похитил бы ее для себя. Он все летал да летал, а ветер Посвист, его старый друг, передавал его мысли красавице…»

— Значит, она была красивая? — спросили девушки.

— Даже очень! — отвечал старик.

— А какая, какая?..

— Да вот такая, как Люда Коснячко.

Все посмотрели на молодую девушку, которая зарделась как маков цвет, но, будто не слыша этих слов, продолжала прясть.

«А Посвист все шептал да шептал девушке: „Недолго тебе сидеть в терему… Придет княжич, расплетет твою косыньку, возьмет тебя в жены, и ты будешь ходить в злате-серебре… Он такой красавец! Коли взглянешь на него, не захочешь и глядеть на других боярычей, улыбнется — отдашь жизнь за него; а словечко молвит — будто Боян целый день тебе пел…“

И шептал ей ветер такие сладкие слова, что девушка перестала прясть, положила веретено на колено и слушала Посвиста словно зачарованная.

А меж тем змий, оставив своего старого друга возле девушки, полетел через леса, реки и горы сказать княжичу, что нашел ему желанную жену.

Взволновав сердце девушки, ветер полетел дальше, но его слова все еще звучали в ушах красавицы, и она не могла ни прясть, ни петь, ни работать. Шли дни и недели, а девушка не напряла даже одного веретена, все ожидала, когда к ней приедет обещанный княжич.

И дождалась…

Княжич не засылал сватов к девушке, а приказал дружине седлать коней, оседлал коня сам, и поехали они все вместе по степям, лесам, долинам и оврагам, пока не достигли какого-то города — не то Киева, не то Переяславля, не то Белгорода… Подручный Посвиста летел впереди и показывал ему дорогу.

Княжич сразу узнал свою суженую и, схватив ее и посадив на коня, повез к себе в хоромы…»

Путята замолк на минуту и погладил бороду.

— Да разве уж конец? — спросил кто-то.

— Нет, они поженились, — улыбаясь, прибавил Путята. — И я на свадьбе их был, мед-пиво пил, по бороде текло, да в рот не попало.

Была уже полночь, когда Путята кончил свою сказку. Девушки разговорились, расшумелись и начали перебрасываться словечками с парнями.

Вскоре вошла хозяйка дома и, став посередине гридницы, поклонилась прежде девушкам, а потом юношам.

— Спасибо вам, красные девушки, и вам, ясные соколы, что пришли, послушали песни, ласковы были, нас не забыли; а коли жить будем — и мы вас не забудем, — тараторила она в рифму, затем опять поклонилась, и гости начали расходиться: сначала ушли мужчины, за ними девушки.

Особенный взгляд Вышаты, брошенный на Люду, не прошел без внимания, не столько со стороны самой девушки, сколько со стороны ее подруг. Возвращаясь домой, они говорили:

— Ой, Люда, скоро тебя отнимут у нас!

— Кто отнимет?

— Разве не видала? Был Вышата на посиделках в прошлый раз, был и сегодня и так уж смотрел на тебя, точно, окромя тебя, никого и не было.

— Это вам так кажется…

— Жди сватов, жди!

Люда не обратила на это внимания, а если и обратила, то не ответила. Ее головка была занята другими мыслями: она думала о змие, его друге Посвисте и княжиче Валигоре…

Простившись с подругами у своего дома, она вошла в калитку; на пороге терема ее встретила Добромира.

— Что ты так запоздала, моя кралечка? — сказала женщина. — Я уж хотела бежать за тобою.

— И хорошо, что не пошла, мамушка![1] Меня подруги проводили до калитки.

— Ну, слава Богу, что пришла… Был ли Путята?

— Да, был… И знаешь ли, мамушка, какую он рассказал нам сказку! Просто все диву дались…

— Какую, какую? — усмехнулась старушка.

— О змие крылатом и княжиче Валигоре.