— Так, значит! Он оставил тебя следить за мной?

Уэкер ничего не ответил и только злобно поглядывал на меня.

— Боюсь, ему придется долго ждать моего возвращения, — медленно протянул я. — И ему вряд ли понравятся мои новости, когда я вернусь в город.

— Если вернешься.

— Если вернусь. А тебе-то почему будет лучше, если я не вернусь? С какой стороны намазан твой бутерброд, Уэкер? Или ты боишься, что скоро люди начнут задавать вопросы и тебе придется крутиться, как ужу на сковородке?

— Думаю, ему надо тебя убить.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, но ведь ты, Уэкер, уже лично убедился, что я так просто не сдаюсь. Иди, если хочешь, но я бы на твоем месте не торопился. Подожди часок, а потом скажи ему, что видел меня… выбери любое время. — Я усмехнулся. — К этому часу я, может, уже буду возвращаться назад.

Уэкер молча стоял, глядя на меня, а я терял драгоценные минуты.

— Что вы такое не поделили? — наконец произнес он. — По-моему, ты ему как кость поперек горла.

— Спроси у него.

— У таких как он не спрашивают.

Бандит шагнул в сторону, и я поехал дальше, не спуская с него глаз, ни на йоту не доверяя ему. Когда нас разделяла добрая сотня ярдов и поворот, я пришпорил жеребца, и мы вихрем проскакали пару миль, только потом перейдя на шаг. И от меня, и от моего серого красавца валил пар.

Феликс Янт, скорее всего, уже идет по следу. Хороший шанс меня убить. Он наверняка отличный стрелок. Такие должны уметь пользоваться оружием. И наездник он, без сомнения, хороший. Вот только лошадь его — прекрасная восточная чистокровка — совсем не для гор. Мне даже стало ее немного жаль. Угробит ведь лошадь!

Моя цель — Джорджтаун, но мы направились в противоположную сторону, на запад, подальше от высоких, покрытых снегом вершин. Я ехал в пустыню.

Янт ничего не говорил мне о своем прошлом, однако он едва ли жил так, как я. Наверное, он совсем неплохо устроился и хотел продолжать жить так и дальше. Теперь же ему придется на собственной шкуре испытать, что выпадает на долю других — я знал, куда его надо завести. Хоть мне только семнадцать, но испытал я немало на своем веку. Пережил голодные годы, годы, когда приходилось подолгу ездить и оставаться совсем одному. С тех пор как себя помню, куда только ни забрасывала меня судьба, но зато теперь могу выжить даже там, где бродят только койоты.

Известно ли ему, что такое высокогорная пустыня зимой? Приходилось ли бывать в таких безлюдных местах, где лишь изредка встречаются клочки земли, покрытые тонким слоем снега, и где все время дуют пронизывающие ледяные ветры? Если нет, то скоро ему предстоит в полной мере испытать все на своей шкуре, потому что именно туда я держал путь.

В своем верном четвероногом друге я был уверен. Он родом из тех диких мест и прекрасно к ним приспособлен. Что же касается Феликса Янта, то если он хочет получить мой скальп, ему придется пройти через те еще муки, холод и голод.

К западу отсюда простиралась дикая искореженная земля, почти без воды и дождей, земля, где реки текут в глубоких каньонах, а источники прячутся в расщелинах скал. Иногда там можно встретить индейцев, белых же практически никогда, за исключением чокнутого искателя золота или охотника, которому никто не сказал, что золотые деньки добычи пушнины здесь давным-давно миновали.

Я съехал с высокого плато в извилистый каньон, а из него прямо к одинокому приграничному магазинчику. У меня был в запасе час, может, два. Напоив жеребца, я вошел в хорошо натопленную лавку. Длинный как жердь, тощий человек в очках со стальной оправой читал книгу, сидя у пузатой, весело потрескивавшей печурки. Он бросил на меня взгляд поверх очков.

— В такую погоду сюда мало кто заглядывает, — добродушно заметил он.

— За мной гонятся, — объяснил я.

— Закон?

— Нет… враг. Не знаю, насколько враг, но если он идет за мной сюда, значит хочет меня во что бы то ни стало убить.

Я подошел к прилавку, перечислил все, в чем нуждался, — пол-окорока ветчины, сухофрукты, мука, соль, бобы, ну и все остальное, без чего не обойтись. Дальше приобрести все это будет уже негде. Кроме того, я купил сто патронов 44-го калибра.

— Бывал там раньше?

— Бывал.

— А он?

— Наверное, нет!

— Запад, юг и север, — задумчиво протянул старик. — Ни одного белого миль на сто… нет, пожалуй, даже на двести.

— Никого в Ли-Ферри?

— Его убили. Или забрали куда-то. Думаю, там сейчас никого. — Он внимательно посмотрел на меня. — Ты очень молод. Кого-нибудь прихлопнул?

— Еще нет. И надеюсь, не придется.

— Если он здесь впервые, тебе не надо его убивать. Пустыня сама сделает это… Так говоришь, ты тут бывал?

— Да, с папой. В первый раз совсем маленьким. Ростом не выше прицела вон того винчестера.

Он медленно закивал головой.

— С высоким человеком? Джентльменом?

— Мой отец. Он всегда был джентльменом… и всегда человеком.

— Что ж, удачи тебе, сынок. Храни Господь твои припасы… Я видел, как ты подъезжал. Хорошая лошадь.

— Серый здесь родился. Папа отловил его из дикого табуна за холмами Прекрасной Алисы.

Передо мной расстилалось огромное, словно безбрежное море, пространство, где нет ни волн, ни даже ряби, где жесткая трава не кланялась ветру, где только редкие кедры многозначительно пошевеливали своими низкими плоскими ветвями…

Я въезжал в пустыню. Вокруг царило полное безмолвие. Его нарушал только мерный перестук подков моего скакуна по твердой земле, на которой практически не оставалось следов.

Что заставляет человека поступать так, а не иначе? Иногда я задумывался над этим, и прежде всего из-за папы. Но мне никогда даже не приходило в голову, что он от кого-то убегал… убегал, пока не стало поздно. Конечно же время от времени я отмечал, как часто мы переезжали, порой даже бросая хорошую работу и насиженные места, но только теперь начал задавать себе вопрос: убегал ли папа от кого-то конкретно или его мучила проблема, которую он не хотел решать?

Он никого не боялся. Чего-чего, а храбрости и отваги у него не отнять. Мне не раз приходилось видеть его в опасных ситуациях — всегда спокоен, собран, он полностью владел положением. А уж стрелял — любой позавидует.

Что же с ним случилось в молодые годы? Из-за этого Феликс Янт теперь преследует меня. Никаких сомнений — он явился за мной. Более того, в глубине души меня жгло подозрение, что именно он убил папу, и никто другой!

Правда, меня слегка смущала наша непонятная тяга друг к другу. И дело совсем не в том, что мы, возможно, родня. Иногда, слушая его, я предвидел, что он дальше скажет, прежде чем он открывал рот, и это тоже казалось мне странным, так как мы были совершенно разными людьми.

Меня озадачивало и кое-что еще: например, ему не нравилась моя манера говорить. Он еще не понял, что я с детства усвоил местный жаргон, жертвами которого становились все жители Запада независимо от того, как прекрасно они владели языком прежде. Даже люди с образованием, не желавшие, чтобы их считали зазнайками, перенимали эту манеру говорить, осваивали диалект, чтобы не казаться белыми воронами. Мы употребляли множество сокращений, индейских и испанских слов, которые со временем сами собой становились частью нашей обыденной речи.

Иногда Янт, явно еще не привыкший к Западу, озадаченно сводил брови и бросал на меня недоуменный взгляд, пытаясь понять, что я этакое сказал. Хотя, на мой взгляд, необычные слова, которые мы так часто употребляем, давно уже стали настолько привычными, что все уже перестали их замечать.

Итак, я въезжал в пустыню. Пока еще не совсем в пустыню, а в засушливые места, где есть вода, но мало кто знает, как ее найти. И все преимущество у того, кто прокладывает след. Он может идти, куда хочет, останавливаться, когда надо; а у меня не возникло ни малейшего желания облегчать Янту жизнь.

Сначала я не особенно старался от него скрыться. Хотел только выиграть время, поэтому мы взяли хороший темп и довольно долго держали его. Серый, рожденный в этих краях, мог весь день идти на перемежающихся рысях.