Шесть. Разбойник с перерезанным горлом оседает пеплом от короткого удара снизу-вверх.

Пять. Жена пекаря рассыпается в прах, обняв меня за плечи и оскалив пасть.

Четыре. Зомби-лучник с пробитым затылком заглатывает меч и успевает попробовать клинок на зуб.

Три. Здоровенный дровосек снова приходит в себя и, раскинув мощные руки, бросается вперед, подставляясь под меч.

Два. Девчонка лет десяти шипит и оседает на подрубленные колени. Взмах - выцветшие на солнце волосы обращаются в прах вместе с отсеченной головой.

Один. Бой окончен.

Тяжело дыша, я осмотрелся. Туман бесследно исчез, как и вой. Посреди дороги лишь горстки золы и лужицы застывшей зеленой жижи.

Проверив меч, недовольно цыкнул сквозь зубы - кромка потеряла половину прочности. Или мне кажется, или отец Генрих обещал, что он не затупиться? Хорошо, у меня еще остались оселки от Орина.

Поспешно вынимаю камень из сумки и опускаюсь на землю прямо здесь же. Пока вжикаю, затачивая оружие, в голове бешено бьются мысли.

Похоже, вечером здесь шла толпа крестьян. Вероятно, беженцы. И попались им мои разбойники. Ну а дальше - все просто, не всякий сможет справиться с мертвяком. Это у меня напрочь отбит инстинкт самосохранения - годами привыкал бросаться навстречу смерти. Простой крестьянин либо бежит, либо замирает в страхе.

- Их смерть на твоей совести, - прошептал я, осматривая кромку меча.

Второй вопрос - что это был за теплый ветер, разогнавший марево. Распахнув Писание, поискал новые строчки, но кроме количества убитых умертвий, ничего толком не изменилось. Полистал пустые страницы, пока не наткнулся на обещанный отцом Генрихом молитвенник.

- Ага, - выдохнул, читая не столько сами молитвы, сколько описания и пометки на полях.

Стоит ввязаться в бой с проклятыми, и накопить силу веры, смогу не только отпугивать нежить первого ранга, но и развоплощать ее. Вот только для этого книжка должна присвоить мне третий ранг воина. Кроме ощущения, что я могу это сделать - никаких признаков, что сила веры накоплена, не существует.

Спорный момент, конечно, подумал я, откладывая книгу в сумку. Молитвы служат для той же цели - но их действие растянуто по времени, да и дальность от святых мест - снижает эффект. Хотя, имей я в компании церковника, все бы работало, как надо. С другой стороны, будь у меня с собой священник, мне бы и никакая сила веры не понадобилась.

Поднявшись на ноги, отломил кусок хлеба и, запихнув в рот, двинулся дальше. Седые Мхи ждут, точнее, ждут их жители. Если, конечно, не додумались убраться куда-нибудь подальше. Кордонов южнее родной деревни я не встречал, значит, путь для мертвецов открыт.

Мне не жаль проклятых южан, просто этих мертвяков нужно перебить по поручению отца Генриха. Не гоняться же за ними по всему югу?

В таких раздумьях я добрался до брошенной повозки. Одно из колес лопнуло, выстрелив щепками в ближайшие деревья. Удар вышел сильным - почти на палец ушли острые куски в ствол.

Отлично, я был прав, и это какие-то беженцы. Или просто переселенцы, решившие попытать счастья на севере. Мало ли безумцев в наше безумное время?

Лошадей, естественно, не было. Подозреваю, лежат где-то в кустах обглоданные, как мой буланой. А то и просто разбежались, едва хозяева столкнулись с убитыми мною разбойниками.

Осмотрев нехитрый скарб крестьян, я всерьез задумался, что делать с пожитками. Одних только хлеба и зерна здесь на небольшую горку золота. Пекарь явно перевозил все, что смог утащить. Вот только зря сунулся на север - если и удалось  по солнышку миновать Седые Мхи, то первая же ночь в Проклятых Землях стала для его семьи последней.

Но это сейчас я такой умный, сам-то сунулся в родные края, ничего не подозревая о бароне и его жене. Другой вопрос - остановило бы это меня?

Провозившись час с повозкой, оттащил ее с дороги под защиту деревьев и наскоро засыпал свежесрубленными ветками. Не факт, что успею вернуться до следующей ночи, а такие вещи в трудное время бросать никак нельзя. Да, пропущу обязательное посещение святого места, но не думаю, что провизию мне не засчитают в богоугодное деяние.

Где возьму лошадей, чтобы тащить повозку - я не думал. Как говорил наш сотник, пусть конь думает - у него голова большая. А солдат должен быть занят делом.

В приподнятом настроении я двинулся дальше, держа меч в руке. На спине теперь болтался круглый деревянный щит, обшитый кожей - не знаю, как он попал к крестьянам, но судя по следам от ударов, явно его хозяину он больше не пригодится.

Лес снова ожил, запели ночные птахи, зашевелились звери. Проклятье, опустошающее земли баронства, словно отступило, обращая кошмарную ночь в обычное темное время суток, когда еще можно гулять по лесу, выискивая притаившуюся среди медленно теряющих крону деревьев подружку.

К Седым Мхам я пришел часа за два до рассвета. И, продев руку в крепеж щита, тихо прошептал проклятье. Деревня была заполнена мертвецами.

Они слонялись между домов, тыкались в стены, бестолково шипели и пялились друг на друга остекленевшими глазами. В самой середине армии умертвий стоял худой мужчина в черном балахоне. Вытянув руку в мою сторону, он что-то прошипел и умертвия двинулись ко мне.

- Господи, помоги, - пискнул я, слыша, как нарастает тот самый леденящий душу вой.

Мертвецы с воем и шипением бодро семенили, толкая и мешая друг другу. Колдун взмахнул рукой и исчез в черном пятне беспросветного мрака. Я же медленно отходил назад под защиту деревьев, не спуская глаз с наступающей армии.

Меч полыхнул золотым огнем, бросая блики на подобравшегося скелета первого ранга, сжимающего в кулаке рукоять кинжала. Шаг вперед, широкий замах, хрустнули кости - левая кисть, выставленная в защиту, шлепнулась наземь. Глаза мертвеца злобно полыхнули изумрудным огнем, он раскрыл пасть. И осыпался пеплом - удар носком в колено и дробящий тычок рукоятью в лоб отправили неприкаянную душу на тот свет.

Дальше все слилось в жестокую непрекращающуюся схватку. Мертвые подступали все ближе, заставляя вертеться волчком и размахивать мечом вокруг. Но жадные до плоти когти и зубы то и дело цепляли вожделенное мясо.

Кто-то слишком умный вырвал щит прямо с руки, оставив лишь ручку. С треском оторвался металлический правый наплечник, тут же с торжественным шипением зубы гнилого зомби впились в руку. Ударив кулаком в дыру носа, стряхнул врага, но твари нажимали, лишая подвижности.

- In nomine Patris et Filli et Spiritus Sancti[1]! - протрубил глас с неба.

Черные облака раздвинулись, рассекаемые золотым лучом, рванувшим ко мне. Короткая вспышка  подавляющего своей мощью света испепелила сразу десяток навалившихся умертвий.

Не желая терять времени, я подскочил с земли, сжимая клинок и, глухо рыча, рванул навстречу отшатнувшимся врагам. Свет, снизошедший с небес, придавал сил и уверенности. Я двигался быстрее, за мгновенье уходя от удара, чтобы тут же контратаковать рассыпающим золотые искры мечом.

Столб света ошеломил мертвецов, но они скоро придут в себя, понял я, добивая четвертого врага. В глазах умертвий появлялось все больше осмысленности и злости. Испуганное шипение вновь приобрело угрожающие нотки.

Добив пятого и последнего, попавшего под воздействие божественного вмешательства, отпрыгнул назад, разрывая дистанцию. Но жидкая грязь под ногами заскрипела, заставляя проскользнуть еще немного. Упустив равновесие, я вонзил меч в растаявшую жижу, замедляя движение.

Мертвяки сунулись толпой, спеша разорвать меня на трофеи. Самый резвый - у него еще оставалось мясо на ногах -заглотил лезвие клинка, мягко толкнувшего затылочную кость изнутри, и осел на землю уже пылью. Следующего я встретил толчком ноги в корпус, дробя гнилые ребра. Добить его не дали - набросились сразу втроем.

Снова отпрыгнув назад, махнул мечом слева направо, не давая сунуться следом. Прочеркивая восьмерку клинком, выждал, пока троица замедлиться и рванул вперед. Плечом оттолкнув крайнего справа, всадил клинок среднему под челюсть. Поворот рукояти - толчком разорвать череп на части... И левый всаживает острые когти мне в живот.