"Виктор Горт, 41 года, профессия - Художник, специальность - голограф. Цель полета: "Поиск - только и всего..." (приведен дословный ответ пассажира).

"Сол Рустинг, 58 лет, служащий Департамента записи изменений в составе Общества. Подвержен меланхолии, острым приступам страха перед неизбежностью смерти. Цель полета - лечение".

Я поудобнее устроился в кресле, чтобы исподволь поразмышлять над полученными сведениями, хотя, повторяю, они вряд ли могли мне понадобиться.

Рабочий пост третьего пилота находился во вспомогательной ракете "Эфемериды". То был корабль-малютка, предназначенный для кратковременных выходов в космос по разного рода служебным нуждам и приема-высадки транзитных пассажиров; он обладал весьма ограниченным запасом автономии и, соответственно, радиусом действия. В этом полете ракетой не пользовались. "Эфемерида" прямым курсом, без промежуточных остановок шла по маршруту Земля - Зеленый острое. Поэтому основная часть пути была пройдена нами в режиме субпространственного полета. Сегодня вечером лайнер вышел из этого режима и теперь тормозил, приближаясь к пункту назначения.

"Зеленый остров"... Хорошее имя придумал для планеты тот парень, что около двух десятков лет назад первым высадился на ее поверхность. Название ассоциировалось со свежестью пробудившегося дня, журчанием ручья в низине, над которой стоит деревянный домик, и звонким запахом сосен. Так оно и было. Зеленый остров, одну из девяти колонизованных планет, где изначально существовали условия для развития сложно организованной органической жизни (а на некоторых - и сама жизнь, к сожалению, неразумная), было решено сохранить в девственной нетронутости. Человечество испытывало растущий голод по природе, которой не коснулась преобразующая рука НТР... Поздно, увы, спохватились.

Логика - с усилием выговариваю это слово & данном контексте! технического прогресса привела к тому, что естественные заводы по производству кислорода - леса были уже не в силах выполнять свое назначение. Началось, в глубокой древности, с примитивных фильтров на дымовых трубах, а кончилось мощными бесчисленными установками по выработке кислорода. Человечество дышало воздухом, о каком оно прежде и мечтать не могло. Но дикая прелесть непальских джунглей, и суровая царственность таежных лесов, и захватывающее дух приволье великих северных пустынь остались жить только в виде бережно хранимых остатков природы - как щемящее напоминание человечеству о далеком невозвратимом прошлом. Потому и решено было сохранить Зеленый остров таким, каким его открыли. И потому летела сюда с околосветовой, постепенно гаснущей скоростью "Эфемерида": она несла на борту людей, каждому из которых было, но разным причинам, необходимо доверчивое и молчаливое общение с Природой, не оглушенной еще гремящими раскатами технической цивилизации.

Автомат голосом гостеприимной хозяйки сказал:

- Стол накрыт. Прошу всех в кают-компанию. Я опустил за собой дверь ракеты, не подозревая, что в следующий раз мне придется сделать это в условиях неожиданных, необычных, грозных.

Мы впервые по-настоящему собрались вместе, и я решил приступить к обязанностям космостюарда не откладывая. Дождавшись, когда автоматическое контральто закончит чтение меню, я поднялся, немного смущаясь, сказал:

- Меня зовут Бег... Бег Третий. Я - третий пилот "Эфемериды", однако, по просьбе ее командира, выполняю в этом полете обязанности космостюарда. Готов вам служить.

- Очень приятно! - громко и весело отозвался Тингли Челл. - А я Практикант Общества. Ищу, как говорится, свою музу, но она что-то не дается мне в руки.

Он бойко набрал несколько цифр на диске заказа и с аппетитом принялся за еду. В общем, этот круглолицый парень с хорошо развитой мускулатурой стал мне ясен сразу (во всяком случае, таково было мое твердое мнение). Что ж, подумал я, судя по всему, звезд с неба он в обозримом будущем хватать не будет, зато особых хлопот с ним не предвидится.

Сол Рустинг, видимо шокированный вульгарностью Тингли, бросил на него укоризненный взгляд, чопорно мне представился, вновь сел, прямой, как спинка кресла в присутственном месте; он был худощав, мал ростом и трогательно лыс.

Кора Ирви матерински улыбнулась, сочувственно спросила:

- Ведь третий пилот - это очень важная работа, не правда ли? В вашем возрасте - и такая ответственность!

Я заставил себя ответить обворожительной улыбкой.

Виктор Горт, которого я сразу узнал по многочисленным портретам в газетах, посмотрел в мою сторону коротко и цепко - даже неприятно стало. (Кстати, почему массовый читатель так и не принял многочисленных попыток полностью заменить газету более современными формами информации? Она осталась такой же, как пятьсот лет назад, лишь синтетика заменила бумагу.)

Пятым мог быть только Петр Вельд, и он не преминул заметить:

- Что-то слишком много "третьих"... Не так ли, пилот?

Коричневые складки на дубленом лице играли ехидством. До чего неприятный тип! И почему я не сказал сразу, что лечу просто стажером?.. Затем этот большой и тяжелый человек добавил:

- Мой предок летал с Бегом Первым на "Золотом колосе". Будем знакомы: Вельд, космический мусорщик.

Обида исчезла. Я благодарно подумал: этот свой, настоящий... Оставалось определить отношение к Виктору Горту.

Высокий, юношески стремительный (а иногда напротив - поразительно вялый) в движениях, он не вызывал симпатии. Наверное, оттого, что привык воспринимать окружающих в первую очередь с позиции профессионального наблюдателя, холодного ценителя, смотреть на людей, животных, вещи как на возможные объекты съемки. Таково было мое первое впечатление; я же привык ему доверяться.

Виктор Горт был избранником Общества: оно присвоило ему категорию Художника, а Художников в мире насчитывалось куда меньше, чем Ученых. Я знал, что в древности принято было и тех, и других исчислять сотнями, тысячами. В те времена - варварские, иначе не назовешь, - существовали особые объединения, и многие мечтали состоять в них - возможно, по той причине, что при распределении жизненных благ это давало преимущества, имевшие тогда огромное значение. Когда пресловутые привилегии потеряли смысл, число жаждущих называться Художниками и Учеными значительно сократилось. Однако и из этой горстки Общество отбирало лишь единицы людей, мыслящих творчески, а не просто усвоивших определенный, пусть гигантский, объем знаний. Само по себе знание, как сумма сведений из той или иной области, уже не представляло особой, тем более исключительной, ценности: ведь каждый легко мог получить любые нужные данные из общедоступных хранилищ информации. Категория Ученого или Художника не только не давала человеку никаких преимуществ - она неизмеримо усложняла ему жизнь, обязывая к величайшей ответственности перед Обществом. Кроме того, люди начали понимать, с какой мукой сопряжен самый процесс творчества.