- Если меня не будет в живых, - голос министра вдруг стал хриплым, конверт передать фрау Икс, моей супруге...

Держа в одной руке недовольно заворочавшуюся кошку, а в другой пакет, ефрейтор вытянулся так, что его мундир затрещал под мышками.

- Конверт не вскрывать! В случае смерти моей супруги - сжечь! Ясно?

- Ясно, мой господин! Не ясно, что мне делать, если умру я сам?

Министр на секунду задумался.

- Если умрешь - самому ничего не делать!

Матильда протестующе замяукала, пытаясь спрыгнуть на пол. Она крайне легкомысленно отнеслась к специальному заданию господина рейхсминистра...

* * *

Автомобиль резко затормозил. Спинка сиденья мягко подтолкнула Ганса.

- Приехали, - коротко сообщил шофер. Ганс выбрался из машины и, доставая бумажник, осмотрелся. Он стоял у почтенной чугунной ограды, надежно охранявшей от мирской суеты солидный двухэтажный особняк. Дом прятался за густым заслоном пушистых вязов. В просветы между ветвей можно было разглядеть гипсовых атлетов, покорно согнувшихся под балконами. К подъезду вела узкая, выложенная камнем дорожка...

"Приличный домишко отхватила вдова!" - не без зависти подумал бывший ефрейтор. Тщательно пересчитав монеты, он протянул мелочь терпеливо ожидавшему водителю и уверенно зашагал к кованым воротам.

ГЛАВА 2,

разъясняющая, какое отношение к поцелуям имел Ван-Гог

С незапамятных времен со стен этой гостиной сурово смотрели господа в генеральских мундирах, надежно заключенные в прочные дубовые рамы. Самые старые портреты можно было сразу узнать по завитым парикам и бритым подбородкам. Следующее поколение предков единодушно отдало предпочтенье густым бакенбардам и пышным усам. Попадались даже окладистые бороды. Далее длинный ряд портретов будто по команде демонстрировал тонкие, воинственно вздернутые вверх усики, казавшиеся настолько твердыми и колючими, что невольно возникала мысль о крахмале. Презрительные монокли, плотно сжатые губы и властные, крутые подбородки вполне убедительно свидетельствовали, что генералы к этому времени достигли достаточно прочного положения в обществе. Правда, штук пять физиономий, владельцы которых явно предпочитали несерьезные усики-щеточки, отчего военные смахивали на парикмахеров, торговцев подтяжками и даже отчасти на Чарли Чаплина, вносили ощутимый диссонанс в картинный аристократизм генеральского собрания. Но зато художники на этот раз не поскупились на изображения орденов, медалей, атласных лент, шитых золотом и серебром молний, зигзагов, кантов.

Молодой фон Наин не был похож ни на один из фамильных портретов. По утрам, глянув в зеркало и удостоверившись, что медного цвета бачки и короткий, бессмысленно вздернутый нос, не обнаруживавший ни малейшего намека на породистость, остались на положенном месте, юный лейтенант каждый раз с восторгом находил, что очень похож на всемирно известного нахала с гитарой, самым аристократичным в биографии которого было то обстоятельство, что одна пожилая, хорошо воспитанная королева демонстративно покинула его концерт.

Естественно, в свои двадцать три года лейтенант фон Наин чрезвычайно высоко ценил столь значительный подарок, преподнесенный ему природой, и одолевал певца посланиями, домогаясь дарственной фотографии, а едва только появлялась возможность, как он скидывал нудный мундирчик и облачался в уютный бархатный пиджак и потрепанные джинсы - точно такие же, в каких выходил на сцену его кумир.

Кровь предков не бурлила и уж конечно не стучала в рыжую голову молодого фон Наина, призывая его верно служить Фатерланду, но тем не менее контрразведка досталась ему по наследству.

Все многочисленные мужские отпрыски, означенные на развесистом генеалогическом древе семьи фон Най-нов, с совершеннолетия и до пенсии трудились в тихих стенах этого уважаемого учреждения. Хотел этого лейтенант или не хотел, но судьбой ему было предназначено целыми днями томиться в одном из кабинетов отдела "Е" - самого творческого отдела контрразведки, занимавшегося всеми невероятными делами, которые не поддавались никакой классификации и, следовательно, не могли быть вверены заботам других отделов. Так как сотрудникам отдела "Е" приходилось распутывать и запутывать всякие фантастические истории, большей частью поседевшие от времени, к ним прочно приклеилось обидное прозвище "барахольщики", а генерала фон Нойгаузена, возглавлявшего отдел, за спиной называли не иначе, как бароном Мюнхаузеном.

Однако работа в отделе "Е" обладала и рядом преимуществ. Во-первых, Мюнхаузен имел безошибочный нюх на бесперспективные дела и умел их вовремя топить в бездонных архивах. Благодаря этому отдел "Е" доставлял руководству гораздо меньше неприятностей, чем другие подразделения, и поэтому был на хорошем счету. Во-вторых, генерал считал, что в работе контрразведчика все зависит от вдохновения. А поскольку никто не знал, по каким дням вдохновение снисходит на того или иного сотрудника, Мюнхаузен не слишком скрупулезно контролировал деятельность подчиненных. Но являться к девяти считалось у него совершенно обязательным.

Это сильно удручало молодого фон Наина. Просыпаться в восемь утра было для него сущим наказанием. Со временем лейтенант, правда, приспособился вставать в четверть девятого, но бритье пришлось перенести на службу, С бритья и начинался каждый его рабочий день.

Плотно закрыв дверь своего маленького унылого кабинетика, лейтенант снимал китель, аккуратно вешал его на спинку стула, доставал из нижнего ящика стола старенький "Браун" и затем в течение пяти минут под трудолюбивое стрекотанье электробритвы спокойно обдумывал предстоящие дела.

Обычно главной его заботой был обед. В обеденное время можно было повидать симпатичнейшую переводчицу отдела "А" Лотту Шмидт. Вот уже месяц, как фон Наин - к сожалению, без особого успеха - вел холодную войну с одним напомаженным бандитом из радиостанции "Национальная волна". Этот тип повсюду таскался за Лоттой. Но все-таки раза три фон Наину удалось с ней поболтать. Однажды она даже обещала при случае дать ему номер домашнего телефона.

В тот счастливый день, когда лейтенант решил во что бы то ни стало подстеречь девушку где-нибудь в коридоре и первым перехватить ее на пути в кафетерий-контину, обедать вообще не пришлось: фон Наина неожиданно вызвал к себе Мюнхаузен.

- Вот что, лейтенант, - сказал старик и стал энергично протирать платком затылок, мощно выпиравший из тугого воротничка. - Надеюсь, я вас не слишком до сих пор загружал?

- Не слишком, - нехотя признал лейтенант.

- А вот теперь пора и поработать, - завершил свою мысль генерал.

Мюнхаузен, немало прослуживший вместе с отцом фон Наина, прекрасно относился к рыжему лейтенанту. И парень, разумеется, не мог отказать старику.

- Пора, - со вздохом согласился он.

- К нам поступил запрос суда. Госпожа Икс, вдова бывшего рейхсминистра, подала прошение о возвращении ей личных архивов покойного мужа. Она собирается писать мемуары. Сам рейхсминистр, как вам известно, кончил прискорбно...

- Хуже некуда. - Лейтенант понимающе кивнул. - Поскольку господин Икс до сих пор числится военным преступником, его личные бумаги все еще хранятся в нашем архиве. Я не вижу причин, чтобы отказать фрау Икс. Семейные мемуары нравятся любознательной публике и имеют хорошее воспитательное значение. Но, мой юный друг, на всякий случай надо будет просмотреть все эти бумаги, а затем переправить их в суд. Пусть там решают.

- Будет сделано, господин генерал, - тоскливо откликнулся фон Наин. Он уже понял, какое скучное занятие ему предстоит.

- По всей вероятности, в архиве немало документов на английском и французском языках, - продолжал Мюнхаузен, хитро прищурившись. - Вас будет сопровождать переводчица фрейлейн Лотта Шмидт...

Лейтенант покраснел так, что даже уши запылали, а генерал, будто ничего не замечая, продолжал:

- Я надеюсь, передачи "Национальной волны" из-за этого не прекратятся.

Фон Наин растерялся. Он не знал, куда смотреть. А Мюнхаузен, откровенно улыбаясь, закончил: