Много лет назад с полета на тарне начался поход, приведший впоследствии к разрушению Империи Ара и обернувшийся крахом правления Марленуса — убара убаров. Именно сюда привез я на тарне любимую мной женщину — не завоеванную рабыню, а гордую, жизнерадостную девушку Талену, дочь самого правителя Ара Марленуса; здесь мы впервые разделили с ней ложе нашей любви и выпили общую чашу.

По щекам у меня бежали слезы.

Вскоре мы миновали частично восстановленные городские стены и оказались среди цилиндров, многие из которых только начинали строиться. Нас тут же окружили воины на тарнах, несущие охрану города, и я приветствовал их поднятием ладони правой руки — общепринятым в Ко-Ро-Ба знаком приветствия.

Наконец я был дома.

А ещё через мгновение я оказался в объятиях отца и своих близких друзей.

Однако уже по горечи первых взглядов, которыми мы обменялись, стало ясно, что никому из нас ничего не известно о судьбе Талоны, дочери убара убаров, ставшей некогда, несмотря на свое высокое происхождение, вольной спутницей простого воина из Ко-Ро-Ба.

О тех днях в Ко-Ро-Ба я вспоминаю с нежностью, хотя не обошлось тогда и без некоторых проблем.

Наверное, и то и другое объяснялось присутствием Элизабет.

Она уверенно высказывала свое суждение о множестве весьма деликатных социальных, гражданских и политических вопросов, обычно считающихся вне круга интересов женщины, и наотрез отказалась носить скрывающую лицо плотную накидку, как того требовала традиция от каждой свободной женщины. На ней по-прежнему были вызывающе короткие кожаные одежды тачакской девушки, и, когда она с развевающимися волосами шагала по высоким мостам города, на неё оборачивались не только мужчины, что в общем вполне естественно, но и женщины — как свободные, так и рабыни.

Однажды, столкнувшись с ней на мосту и приняв её за женщину своей касты, девушка-рабыня оттолкнула Элизабет в сторону, освобождая себе дорогу, и тут же, получив ответный увесистый удар маленького, но крепкого кулачка, оказалась лежащей на дороге, прижатой к камням коленом Элизабет.

— Ах ты, рабыня! — взвизгнула девушка, не ожидавшая получить столь яростный отпор, и, сбросив с себя прижавшую её к земле Элизабет, снова накинулась на противницу.

Они с громкими воплями вцепились друг другу в волосы и принялись немилосердно трепать и пинать одна другую, пока наконец девушка не обратила внимания на то, что не видит на неприятельнице стягивающей шею металлической полосы.

— А где твой ошейник? — изумленно поинтересовалась она.

— Какой ошейник? — с не меньшим удивлением спросила Элизабет, не выпуская при этом из рук волос своей противницы.

— Обычный ошейник, — запинаясь, пробормотала девушка.

— Я свободная женщина, — ответила Элизабет.

Силы, казалось, разом оставили девушку, и она медленно опустилась перед Элизабет на колени.

В глазах её появился ужас.

— Простите, госпожа! — воскликнула она, едва сдерживая готовые вырваться у неё рыдания. — Простите!

Ей было отчего дрожать от страха: наказанием рабу, осмелившемуся поднять руку на свободного человека, служили мучительные пытки, после которых виновного публично сажали на кол.

— Встань немедленно! — гневно потребовала Элизабет у распростершейся перед ней на коленях девушки.

Та неуверенно поднялась.

Они стояли, не спуская друг с друга глаз.

— В конце концов, — не удержалась от смеха Элизабет, — почему только рабыни могут свободно расхаживать там, где им заблагорассудится, и вести себя, как хотят?

— А ты разве не рабыня? — спросил у неё проходивший мимо воин, окидывая подозрительным взглядом её одеяние.

— Нет, не рабыня, — резко ответила ему Элизабет и отвесила звонкую пощечину.

Воин смущенно почесал щеку. На лице у него было написано полное недоумение. Вокруг них начали собираться люди, в числе которых оказалось и несколько свободных женщин.

— Если ты свободная, — сказала одна из них, — тебе следует стыдиться появляться в общественном месте в таком виде.

— Если тебе доставляет удовольствие ходить, завернувшись с головы до ног в простыню, можешь ходить, — парировала Элизабет.

— Бесстыжая! — в негодовании воскликнула свободная девушка.

— У тебя, наверное, волосатые ноги или уродливое лицо, — сказала Элизабет.

— Ничего подобного, — возразила девушка.

— Вряд ли, иначе ты не закутывалась бы в свою простыню, — съязвила Элизабет.

— Но я действительно красивая, — настаивала девушка.

— Сомневаюсь, — бросила ей Элизабет.

— Нет, я красивая! — обиженно повторила девушка.

— Тогда чего же тебе стесняться? — сказала Элизабет и, шагнув к девушке, к полному её ужасу, сбросила с её лица покрывало.

Все буквально остолбенели. Элизабет, не обращая внимания на её робкие попытки закрыться руками от взглядов собравшихся, принялась стаскивать с неё многочисленные одежды, пока наконец среди тяжелых складок парчи, сатина, шелка и туго накрахмаленного муслина всеобщему обозрению не открылась довольно простая, но хорошо сидящая на стройном молодом теле девушки туника, из тех, которые обычно носят свободные женщины в домашней обстановке.

Девушка действительно оказалась весьма привлекательной. Однако сейчас она стояла, заламывая руки и оглашая воздух пронзительными воплями.

Рабыня в ужасе отошла подальше, словно после подобной экзекуции над свободной горожанкой уж ее-то, рабыню, непременно должны были просто сбросить с моста.

Элизабет окинула свободную девушку оценивающим взглядом.

— Ну что ж, ты довольно красива, — сказала она.

Девушка мгновенно перестала кричать.

— Ты так считаешь?

— На все двадцать золотых монет, — вынесла свое суждение Элизабет.

— Я бы даже дал двадцать одну, — заметил воин, получивший перед этим от Элизабет пощечину.

Разгневанная свободная женщина тут же развернулась и тоже влепила ему пощечину. В этот день парню явно не везло.

— А как твое мнение? — обратилась Элизабет к подобострастно глядящей на неё рабыне.

— О, я не знаю. Мне нельзя иметь своего мнения, ответила рабыня. — Я всего лишь бедная девушка с Тироса.

— Да, тебе не позавидуешь, — посочувствовала ей Элизабет. — А как тебя зовут? — спросила она.

— Реной, если госпоже угодно, — ответила рабыня.

— Да, мне угодно, — сказала Элизабет. — Так как ты считаешь?

— Вы спрашиваете мое мнение? — удивилась Рена.

— Вот именно, — огрызнулась Элизабет. — Должно же у тебя быть собственное мнение на этот счет или ты рабыня с мозгами тряпичной куклы?

Рена улыбнулась.

— Я бы дала двадцать пять золотых, — ответила она.

Элизабет вместе с остальными присутствующими снова окинула свободную девушку критическим взглядом.

— Знаешь, Рена, я думаю, ты права, — сказала она. Затем обратилась к свободной девушке: — А тебя как зовут?

Щеки девушки заалели.

— Релия, — ответила она и, повернувшись к рабыне, поинтересовалась: — Ты действительно считаешь, что за меня дали бы такую высокую цену?

— Да, госпожа, — ответила она.

— Да, Релия, — поправила её Элизабет.

Рабыня испуганно посмотрела на нее, но это продолжалось всего лишь одно мгновение.

— Да, Релия, — запинаясь, произнесла она.

Релия засмеялась от удовольствия.

— Я не предполагала, что свободная женщина может быть такой благородной, как ты, — заметила ей Элизабет и тут же предложила: — Хочешь немного ка-ла-на?

— Хочу, — ответила Релия.

— Отлично, — сказала она, поворачиваясь ко мне, с не меньшим, чем остальные присутствующие на мосту, удивлением наблюдавшему эту сцену. — Мы решили выпить немного. Дай мне денег.

Опешив от неожиданности, я вынул из кармана и протянул ей серебряную монету.

Элизабет взяла с одной стороны под руку Релию, с другой — Рену и объявила:

— Мы сейчас пойдем и купим бутылку вина.

— Подожди, я пойду с вами, — сказал я.

— Нет, ты не пойдешь, — ответила она, ловко поддевая ногой снятые с Релии покрывала и сбрасывая их с моста. — Твое присутствие нежелательно.