— Так мы его заберем? Поучим малость.

— Поехали. — Решительно поднимаясь, я рванулся к выходу.

— Не надо, сами разберемся. — Оттолкнув меня назад на скамью, капитан убедительно заверил: — Нет проблем, сами…

— Ну смотри, — понимающе ухмыльнулся старлей. — Если все в порядке, то какие могут быть вопросы. Мы отчаливаем.

Подождав, когда отъедет машина с проверяющими, Оленин с нажимом еще раз повторил:

— Сами разберемся. Я правильно говорю?

— Неправильно. Не с чем нам разбираться, и так все ясно.

— Ничего не ясно. Скажи мне, что ты хочешь?

— Достать этого молодого ублюдка по имени Стас. Это первое, а второе — завтра вечером откровенно и сердечно с тобой потолковать?

— На какую тему и где?

— Да хоть бы и здесь, часиков в шесть, а тему мы назовем, если ты ответишь мне на первый вопрос: как мне достать Стаса. Только, пожалуйста, не спрашивай, для чего и почему, мне кажется, тут и так все ясно. Со своей стороны обещаю тебя в это дело не впутывать. Мне показалось, ты этого не хочешь.

— Тебе правильно показалось, но какие гарантии ты можешь дать?

— Гарантии пусть тебе дает врач-проктолог.

— Понятно. Стас, как лицо привилегированное, по субботам и воскресеньям ночует дома, только связываться с ним я тебе не советую, можно запросто потерять башку.

— А это уж не твое дело, говори адрес.

— И именно по этой причине адрес я его не знаю. Но из казармы он выйдет часов в одиннадцать, однако этого я тебе не говорил.

— Лады, а теперь обсудим тему нашего вечернего разговора. Она касается той убиенной старушки, чью квартиру мы вместе вскрывали. Ты удивлен?

— Нет, я сразу тебя вспомнил, но зачем это тебе? Чепуха какая-то.

— Возможно, вечером я об этом тебе скажу. А до того времени тебе нужно как можно больше узнать. Кто этим делом занимается, насколько оно продвинулось и какие по этому поводу рассматриваются версии.

— Ну, кто этим занимается, я могу сказать хоть сейчас. Его крутит Серега Лапшин. Кроме этой бабки, у него еще два или три похожих убийства, но пока, насколько это мне известно, все глухо, все вхолостую.

— Ты не торопись, он завтра работает?

— До обеда должен быть.

— Ну вот и отлично, поговори с ним, предложи поближе присмотреться к патронажной сестре, к почтальону, что разносит пенсии, ну, словом, устрой эдакую пресс-конференцию, цель которой — узнать от него как можно больше. Ферштейн?

— Ферштейн-то ферштейн, а только зачем все это тебе?

— Я бывший следователь.

— Я это понял, ну и что?

— Хочу помочь следствию, а при положительном результате и поимке убийцы могу передать тебе лавровый венок.

— Он мне и на хрен не нужен. Своего дерьма хватает. Поменьше бы меня дергали, и на том спасибо, а то, как папа Карло, пашешь по двадцать часов в сутки… Ни выходных, ни проходных. Скоро баба из дому выгонит.

— Наша служба и опасна и трудна… Ну ладно, до вечера.

— Погоди, еще ночь пережить надо. Может, подвезти тебя?

— Не надо, тачку поймаю, бывай.

— Бывай. Да со Стасом-то поосторожнее, а лучше вообще наплюй и забудь.

— Чтобы он во время следующего дежурства опять кого-нибудь избил до полусмерти? Нет, друг, такого не будет.

Во втором часу ночи я приволокся домой и, не обращая внимания на Милкины стенания, помылся и, уже спящий, завалился к ней под бок.

К воротам, где располагался батальон умненьких детишек, не желающих покидать папкиного крыла, я подъехал к десяти часам. Припарковав машину в неприметном месте, я приготовился терпеливо и долго ждать, заранее предвкушая упоение и всю сладость расплаты с юным поганцем. Потихоньку элитные сынки начали просачиваться через железные ворота. Будущие хозяева жизни выходили в основном группками, оживленно переговариваясь на пальцах. От этой жестикуляции глухонемых олигофренов мне стало почему-то грустно. Наверное, потому, что старею и так было всегда — старшему поколению никогда не нравилось младшее. Диалектика! Но все равно это неправильно, когда молодой балбес, набитый деньгами и папиным авторитетом, не знает, кто такой Мусоргский и с чем едят теорему Пифагора.

Мой длинноносый козел выпрыгнул в компании двух парней, почти сразу с ними распрощался и стремительно двинулся в мою сторону. Такого оборота я не ожидал и чисто рефлекторно перевернул козырек. Неужели эта толстопузая участковая сволочь меня продала? От досады я даже заскрипел зубами. Тысячу раз правы мои знакомые, когда говорят о моей несусветной глупости.

— Мужик, подбрось до Парковой, — через стекло неожиданно заявил Стас. — Не обижу.

— Садись, — отворачивая морду, кивнул я, судорожно соображая, что за всем этим кроется — случайное ли совпадение или продуманный расчет? — Сколько дашь?

— Поехали, говорю же, не обижу, — нагло ответил мерзавец, и я понял, что платить он не собирается. — Давай пошустрее.

— Поехали, — нарочито беспечно ответил я, — домой, что ли?

— Какая тебе разница, тебе сказано куда, вот и езжай, помалкивай.

— Ну, тогда пристегнись, — понимая, что пацан попал как кур во щи, усмехнулся я. — Поедем с ветерком.

— Но-но, папаша, ты не очень-то, — заерзал наглец. — Сбавь обороты, дорога скользкая. Завязывай, тебе говорю, козел старый.

— Не боись, зайчик, дядя Костя свое дело знает. Пристегнись только покрепче.

С трудом вписываясь в рискованный поворот, я вышел на трассу и еще немного добавил газа. Бледный мерзавец одной рукой уперся в приборную доску, а другой судорожно вцепился в ручку двери. Мимо мелькали удивленные лица водителей, которых я обходил то справа, то слева. Ясное дело, что долго такая езда продолжаться не могла. Первый же гаишник непременно сядет мне на хвост. Но мне в таком темпе нужно было продержаться совсем немного, буквально пару километров, а там, за спасительной развилкой, дорога разделялась — одна уходила в город, а другая сворачивала в лес, куда я и стремился. Но именно на этой развилке и стоял гаишник с радаром и радостной улыбкой на лице. Засек он меня сразу, поэтому дергаться дальше мне никакого смысла не было.

— Ну что, отъездился, старичок-лихачок, — восторжествовал юнец. — Не бойся, попробую тебе помочь, только сам сиди и не дергайся.

С этими многообещающими словами он вылез из машины и, подойдя к хранителю дорожного спокойствия, начал возмущенно жестикулировать, тыча ему в нос красную корочку. Гаишник долго сопротивлялся и отрицательно мотал головой, потом вдруг как-то сразу согласился и даже на прощанье пожал моему мерзавцу руку. Это меня насторожило и очень расстроило. Особенно когда мой спаситель небрежно хлопнул дверцей, сел рядом и приказал:

— Все в порядке, только больше так не гони. В другой раз я тебя выручать не собираюсь.

— А что ты ему такое сказал, что он нас почти сразу отпустил?

— Не твоего ума дело. Крути, Гаврила, до Парковой. Что с рожей-то, кто тебе ее так смачно расквасил? Может, помочь?

— Не надо, сам разберусь, — чувствуя, как почва и злость ускользают из-под моих ног, ответил я. — Куда на Парковой-то?

— К десятому дому подрулишь.

— К какому? — удивился я, вспомнив, что именно там мы были вчера в гостях.

— Ты что, папаша, глухой? Видать, круто тебя вчера нахлобучили. Весь фейс расквасили, я тащусь! Убойный тебе хирург попался. Все, батя, приехали, к третьему подъезду причаль. Ой, а бабки-то я позабыл. Ну да ладно, как-нибудь сочтемся, не переживай, папаша, компрессы на ночь делай, полегчает.

— Да ничего, какие уж тут деньги… — останавливаясь, сокрушенно согласился я и ребром правой ладони несильно, но резко стукнул его по кадыку.

Парень вытаращил глаза, тщетно пытаясь открытым ртом поймать хоть капельку воздуха. Я не торопясь обошел машину, отстегнул ремень безопасности и выволок моего клиента на снег.

— Козел, сс ума сс-ошш-ел! — приходя в себя, прохрипел он. — Убью!

Не теряя времени на ненужные разговоры, пальцем в шею я вновь обесточил гаденыша и, перекинув его руку через плечо, затащил в подъезд. В просторном светлом тамбуре подсадил его на приступок к батарее и, похлопав по щекам, спросил: