Кровь бешено стучала в висках, невыносимая тянущая боль разливалась по всему телу. Такая знакомая — он давно уже перестал ее бояться. Она приходила всегда в минуту тревоги и опасности. Приходила из глубины веков, из бездны забвения.

Когда он поравнялся со стулом Твистера, который, уткнувшись подбородком в сжатые кулаки, завороженно следил за колесом рулетки, раздался пронзительный женский вопль.

Детектив резко обернулся на крик, нащупывая пистолет. Блондинка, сидящая напротив, тщетно пыталась упрятать пышную грудь под сползающее платье. Чезарио действовал стремительно: бросок, и, скользнув по коже запястья, стилет уже исчез в рукаве. Твистер сидел в той же позе. Телохранитель мельком глянул на него и перевел взгляд на Барбару. Чезарио, подавая ей стакан, видел, как он улыбается.

Мимо них поспешно пробиралась к выходу разъяренная блондинка, разрезая мерный гул, стоящий в зале, своим высоким раздраженным голосом:

— Они не могли оторваться, говорю тебе! — кричала она маленькому толстяку, семенящему вслед. — Не могли! Их срезали! Кто-то…

— Тише, крошка! Умоляю… На нас смотрят!

— Да плевать мне! — взвизгнула блондинка, величественно и оскорбленно устремляясь дверям.

Стальной обруч стиснул грудь, перехватило дыхание. Он склонился к Барбаре.

— Может не стоит проводить последнюю ночь в Лас-Вегасе, среди этого скопища идиотов?

Она подняла глаза.

— Предлагаешь что-нибудь другое?

— Остаться с тобой вдвоем.

Она на миг смешалась: бешеная волна желания, исходящая от него, словно накрыла ее с головой. И все же, озорно прищурясь, не удержалась, чтобы не поддразнить:

— Все из-за блондинки! Столько секса — и на одного…

— Неправда! — он взял ее за руку.

Ладонь была горячая, влажная и чуть дрожала. Она внимательно взглянула на него.

— Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно! Просто надоело… Осточертели эти люди, которым нужны только деньги… Хочу быть с тобой! Услышать в тебе жизнь!

Внезапно у нее пересохло в горле. Обжигающая волна стремительно поднималась, захватывая все ее существо. Явственно, будто и на самом деле, она почувствовала его крепкие руки, близость молодого сильного тела… Стиснув его ладонь, она подняла лицо. Никогда прежде она не испытывала ничего подобного.

— Сначала выпьем холодного шампанского, — тем временем продолжал он, — а бренди пусть пока согреется.

Она поднялась с места, сразу ощутив, как слабеют ноги и все плывет перед глазами. Пытаясь улыбнуться, прошептала чуть слышно:

— А потом снова шампанского?..

Джордан смотрел на Твистера. Четвертый раз подряд шарик падал на черное. Теперь перед Твистером была груда жетонов почти на девять тысяч долларов.

— Не спугни удачу, Джек, отложи что-нибудь на завтра, — сказал он улыбаясь и тронул игрока за плечо.

Тот как-то странно подался вперед, локти заскользили по столу, сдвигая жетоны… Распластавшись он безжизненно уронил голову на руки.

Пронзительно вскрикнула женщина. Джордан поднял его голову: широко распахнутые глаза уже остекленели.

— Убрать его, — проговорил Джордан сдавленным голосом.

Телохранители работали быстро. Без лишних движений подняли тело и отнесли в кабинет распорядителя… Был момент общей истерики, но только момент.

Ровные монотонные голоса менеджеров и крупье успокаивали:

— Все в порядке, господа! Все в порядке. Парню стало плохо. Просто упал в обморок. Ничего страшного, господа!..

Таков Лас-Вегас: шальные деньги, вечная надежда на завтра… Вскоре все забыли о человеке, сидевшем с ними за одним столом… Все, не считая крупье, который без зазрения совести положил в карман пять тысяч долларов из выигрыша Твистера.

Проводив взглядом людей, поспешно выносивших недвижимое тело, Барбара обернулась к Чезарио — и замерла…

Страшное напряжение исказило его лицо: глаза горели, рот — судорожно кривился.

По ее спине побежали мурашки.

— Что с тобой?!

Но уродующее напряжение уже исчезло, и он смог улыбнуться.

— Просто подумалось: все здесь просчитано… Как ни крутись, ничего не выиграешь.

Теперь ноющая боль сконцентрировалась в паху. Столь мучительно, что он едва сдерживался.

— Пойдем. Нечего тут делать.

Беккет уже уходил, когда на столе заверещал телефон. Пришлось вернуться. Звонил Джордан. Голос в трубке подрагивал:

— Они убили Твистера…

Беккет медленно опустился в кресло.

— Это невозможно!

— Стилетом. Как и Адамса, — от отчаяния Джордан с трудом ворочал языком. — Очень жаль, Джордж. Не могу представить, мы все время были рядом, не оставляли ни на секунду… Сегодня там было столько людей!..

Внезапно Беккет все понял.

— Слушай, перезвони через час. Нужно срочно связаться с Майами.

Он бросил трубку и тут же поднял снова.

— Соедините меня со специальным агентом Стенли в Майами-Бич.

«Они знали, кто свидетели! — думал он, ожидая связи. — Знали с самого начала. Все хлопоты и предосторожности — все впустую!»

Они знали.

В комнате было совсем тихо. Ни звука — лишь легкое дыхание Барбары возле плеча. Он лежал навзничь, глядя в потолок широко открытыми глазами. Как много лет прошло — почти забытое чувство… Война! С тех пор он не испытывал ничего подобного!

Все остальное было суррогатом, жалким суррогатом смерти… Чувство опасности, страшного волнения, ощущение могущества и власти, разлитое во всем теле, сознание таящейся в нем и рвущейся на волю смертоносной силы — неистовой и жуткой, повелевающей твоей судьбой!..

Он улыбнулся в темноте и потянулся к ночному столику за сигаретой. Пачка была пуста. Выскользнув из постели, он подошел к шкафу с одеждой и закурил.

Через раскрытую дверь террасы проступали серые полосы рассвета.

— Чезарио, — шепотом позвала Барбара.

— Да? — он обернулся, хотя и не мог ее видеть.

— Открой вторую бутылку шампанского, — хрипловатым со сна голосом попросила она.

— Мы ее уже открыли.

— Но я хочу пить! — повторила она голосом капризного ребенка. Что же мне делать?

Он засмеялся.

— Похоже, что ничего.

Она села. Тихо зашуршали простыни. Чезарио вышел на террасу и облокотился о перила.

Ночь еще не ушла, но небо уже бледнело на востоке. Он молча вглядывался в темноту и не обернулся, когда она подошла и прижалась, опустив голову на его обнаженную спину.

— Скоро утро. — Да.

Она потрогала губами его плечо.

— Какая у тебя нежная кожа. Кто бы поверил, что под ней — сила и страсть победителя автогонок!..

— Должно быть, это от вина, которое я пил в детстве! Говорят, вино Сицилии улучшает кровь и кожу, — усмехнулся он.

Она всматривалась в его лицо и снова видела в нем нечто непонятное для нее.

— Скажи, Чезарио, — недоуменно произнесла она, — почему ты всегда говоришь: «Я умираю!», когда занимаешься любовью?

— Так уж у нас говорят… Итальянцы называют это — «маленькая смерть».

— Но зачем, тот миг, когда что-то рвется из тебя и рождается, называть «смертью»? — не унималась она.

Улыбка испарилась с его лица.

— Разве это не одно и тоже? Разве не всегда рождение — начало смерти? И разве тебе не бывает больно?

Она удивленно покачала головой:

— Нет… Я только чувствую, как радость растет изнутри, поднимается волной… — она помолчала и подняла глаза. — А вдруг именно это и разделяет нас? Не могу отделаться от чувства, что ты бесконечно далеко… Я совсем ничего не знаю о тебе.

— Глупости, — отмахнулся он.

— Нет, Чезарио, нет! Помнишь, я испугалась, как ты смотрел, когда выносили того беднягу из казино? В этот миг я словно слилась с тобой, словно ты вошел в меня прямо там, в зале. Потом все задвигались — и ты ушел… Он был мертв, правда?

— С чего ты взяла?

— Он был мертв… — прошептала она. — Я смотрела на тебя и поняла: ты знал. Еще никто вокруг не знал, только ты…