Старуха кивнула.

— Да, ты почувствовала. Но ты не хочешь признаться в этом. Ты спешишь навстречу беде с распростертыми объятиями. Может быть, такова Божья воля?

Она воздела правую руку ладонью вверх, а затем сотворила крестное знамение.

— Почему вы стараетесь напугать меня? — воскликнула Миранда, стараясь рассмеяться.

— Не напугать, крошка, но предостеречь, — она вытянула корявую руку и коснулась пряди золотых волос Миранды. Старуха осторожно, почти нежно подержала в сомкнутой руке блестящие вьющиеся волосы. Она закрыла глаза. — Ты должна верить… — ее голос поднялся до самой верхней ноты, став напевным… — Вокруг тебя тьма и зло и кровавая вода. А еще любовь. Две любви, но ты не узнаешь их вовремя.

Она открыла глаза и прядь волос выпала из ее руки.

— Ты думаешь, старая Зелия сумасшедшая, да? Ты лежишь здесь обнаженная и твои золотые волосы похожи на паутину и ты не понимаешь, о чем я говорю. Да, ты еще дитя и твоя душа слепа, будто у крота в норе под лужайкой… красивой тихой лужайкой.

Черные глаза блестели в осуждающем сожалении. Странная женщина повернулась и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

— Она сумасшедшая, — прошептала Миранда. Она вылезла из постели и заперла дверь. Раньше ей не приходилось делать это, ведь в их доме на ферме не было замков. Затем она натянула ночную рубашку и заплела волосы в тугую косу. Она вновь вскарабкалась на высокую постель, но в этот раз прихватив с собой Библию, подаренную отцом, которую она не удосужилась почитать раньше.

Она горячо помолилась, а затем из-за ощущения вины прочитала девяностый псалом со всей страстью, на которую только была способна.

Вскоре Миранда узнала, что можно жить в доме, в котором находится целое семейство с двадцатью слугами и в то же время быть совершенно одинокой. Николас весь день был занят делами имения, а остальное время делил между своим кабинетом на вершине высокой башни и оранжереей, где он занимался садоводством — своим хобби. Это влечение разделялось в те времена многими богатыми землевладельцами, но приводило в большое недоумение Миранду: она вполне понимала людей, выращивающих растения для пользы, то есть еды или обмена, но была не в силах понять интерес к декоративным и на ее взгляд совершенно бесполезным кустам.

Николас гордился, что каждое третье дерево, которое можно было встретить в этой местности принадлежало ему. Многие из них он вывез из Европы и Востока на собственном пароходе прямо на причал Драгонвика — душистый кедр, плакучий кипарис, иудино дерево[6], китайское гинкто, с листьями удивительной формы, и изящный бронзовый японский клен — эти растения еще могли находиться в открытом грунте: однако пальмы и алоэ, олеандры и орхидеи помещались в двух роскошных оранжереях рядом со столовой.

У Джоанны были свои стремления, если чревоугодие и редкие попытки рукоделия — вязание крючком кошельков или вышивание — можно назвать стремлениями. Огромный вес делал Джоанну ленивой, и она большую часть времени проводила в своей комнате, если, конечно, не было гостей.

Миранда восприняла это ощущение отчужденности в доме точно так же, как приняла удивительное открытие, что муж и жена занимают разные спальни. Здесь в Драгонвике все казалось ей странным и удивительным, и трудно было решить, что удивляет ее больше. Таков был образ жизни аристократов, высшего общества, которому завидовала и к которому она стремилась.

Ее единственная обязанность заключалась в попытках научить чему-нибудь Кэтрин. Каждое утро после завтрака обе они уходили в классную комнату, где Миранда терпеливо повторяла:

— К-О-Т, кот. Р-О-Т, рот. П-О-Т, пот. А теперь повтори их по буквам, дорогая.

Девочка была послушная и старалась изо всех сил, но она была слишком медлительная, а ее память очень слабой. Ее внимание все время рассеивалось. Постепенно она даже привязалась к Миранде, которая всегда была добра к ней, но тем не менее по-прежнему предпочитала общество свой любимой Аннеты, которая кормила ее сладостями и рассказывала сказки. Так что у Миранды было мало обязанностей, и в первые недели ее занимала только сама новизна ее жизни. У нее не было возможности поддерживать отношения даже с Николасом, единственным человеком, придававшим ее существованию в Драгонвике какой-то смысл, хотя она была благодарна ему за ту щедрость, которую он проявил по отношению к ней.

На следующий день после ее приезда, в дверь к Миранде постучала сама Магда, экономка, вооруженная портновским метром, бумагой и карандашом. Она не объяснила ничего, за исключением того, что ее послал «минхер». Ее губы были плотно сжаты. Делая замеры, она грубо поворачивала девушку то в одну, то в другую сторону.

Через несколько дней, когда Миранда чинила дыру в своем ужасном шерстяном платье, раздался стук в дверь, и в комнату вошли экономка с лакеем. Они принесли множество свертков, коробок и маленький сундучок, обтянутый кожей.

— Минхер распорядился доставить из Нью-Йорка, — хмуро ответила Магда на изумленное восклицание девушки. Женщина не обратила ни малейшего внимания на этот восторженный вскрик, а только быстро и старательно распаковывала свертки и открыла сундучок. Одежду она раскладывала на постели.

Здесь было два шелковых платья, одно зеленое с черными бархатными оборками и одно розовое вечернее платье, украшенное тончайшим кружевом. Еще было утреннее платье из голубого кашемира, накидка, зеленая шляпка, две пары маленьких туфелек, веер слоновой кости, украшенный бисером ридикюль. Но были здесь и более интимные предметы туалета, на которые Миранда уставилась в большом смущении: цветное неглиже из муслина, льняная ночная рубашка с великолепными кружевами, нижние юбки, лифчики и даже пара корсетов на китовом усе.

— Но как мистер Ван Рин мог… я хочу сказать… Не мог же он заказать для меня все эти вещи? — воскликнула девушка, густо покраснев. Но при всей неловкости положения, она не могла не восхищаться изяществом прелестных вещичек, которые Магда меланхолично раскладывала на кровати.

Магда бросила на девушку презрительный взгляд.

— Не думаете ли вы, что патрун будет лично заниматься чем-то подобным? Он просто послал распоряжение мадам Дюкло в Нью-Йорк. Прошлым летом у нас гостила француженка-сирота из Нового Орлеана. Патрун поступил точно так же.

— О-о, — протянула Миранда и покраснела еще больше. Во всем этом имелся неприятный привкус благотворительности, и ее щепетильность янки была покороблена. Да и могла ли она принять подобные вещи от джентльмена… даже если это ее кузен? Но это же чепуха, торопливо сказала она себе. Он будет оскорблен, если она поднимет шум и откажется от одежды, он сочтет ее глупой деревенской девчонкой. А эти наряды такие красивые.

Она погладила розовый атлас вечернего платья, и, к своему удовольствию, обнаружила, что под его тяжелыми складками находится небольшой кринолин в форме колокола, о котором она давно мечтала.

Мадам Дюкло никогда не забывала ни об одном письменном распоряжении Николаса Ван Рина. « Пришлите полный гардероб для молодой леди, светловолосой, достаточно высокой со следующими мерками…»

Модистка так же прислала оклеенную плющом коробочку, в которой находилось несколько красивых пузырьков: бальзам для волос, крем «Sirop de Bo-

ubie», предназначенный «для улучшения даже самой нежной кожи», зубной порошок из фиалкового корня, рисовая пудра и флакон духов из гелиотропа.

— Они пахнут как мамин сад в летнюю ночь! — воскликнула Миранда, вдыхая чудесный аромат. — О Магда, до чего же это прекрасно!

Женщина не отвечала. Она стояла на коленях перед шкафом, аккуратно складывая женское белье. Воинственное положение ее широких плеч выражало девушке резкое неодобрение.

— За что ты так не любишь меня, Магда? — импульсивно воскликнула девушка. — Что я такого сделала?