Но вот хрустнула сухая ветка на тропинке, и одновременно вынырнули из лесного мрака Мирослава и Тугар Волк. Мирослава подошла прямо к старому Захару, а боярин остановился неподалеку от костра.

— Отец, — сказала Мирослава Захару, — я видела твоего сына!

— Моего сына? — спросил Захар спокойно, словно об умершем.

— Да! С помощью этого перстня я прошла в монгольский табор и видела его. Будем надеяться, отец, что он скоро будет опять на свободе.

— Трудно, доченька, трудно! Но кто это еще пришел с тобой?

— Это я, старик! — сказал, становясь перед ним, Тугар Волк. — Узнаешь ли меня?

— Лицо твое узнаю, ты был боярин Тугар Волк. Что привело тебя к нам?

— Я пришел к вам, старики тухольские, послом от великого Бурунды-бегадыра, начальника монголов.

— Чего же хочет от нас Бурунда-бегадыр? — спросил Захар.

— Бурунда-бегадыр послал меня сказать вам, что сила его велика и неодолима, что напрасно вы ставите засеки в ваших проходах, напрасно строите машины для метания камней — ничего вы не поделаете против его силы.

— Видно, твой Бурунда начинает нас бояться, коли вздумал нас пугать. Это добрый знак. Продолжай.

— Нет, старик, не следует тебе пренебрегать словами начальника монгольского. Его угроза — это половина кары, а его кара страшна, как кара божья! Слушай же, что велит еще сказать вам Бурунда-бегадыр моими устами. Цель его похода — Угорский край, владения Арпада, который был подданным великого Чингис-хана, а теперь не хочет признавать его владычества. Чтобы покарать непокорного, послал великий Чингис-ха «свою рать на запад солнца. Ваше ли дело задерживать эту рать в ее походе? Бурунда-бегадыр, начальник одной части этой рати, желает по-доброму расстаться с вами. В его руках ваш общинник, а твой сын, старик. Вот что приказывает он сообщить вам: разрушьте свои засеки и выпустите монгольское войско из вашей долины, а в обмен за это он готов отдать вам своего пленника живым и здоровым. Рассудите как следует, сколь выгодна вам милость Бурунды! Сопротивление ваше напрасно: так или иначе, а монголы развалят ваши засеки и пойдут своим путем. Но они не хотят терять времени в вашей долине, не хотят проливать вашу кровь и готовы отдать вам пленника за то, что вы их пропустите. В противном случае, разумеется, его ждет неминуемая смерть, притом в страшных мучениях, а вас ожидает кровавая бойня, в которой, несмотря на все ваши ухищрения, вы будете разбиты. Выбирайте же, что лучше для вас.

Со вниманием слушали тухольские старейшины эти слова Тугара Волка, и на некоторых они действительно произвели впечатление. Заметил это Захар и сказал:

— Честные братья, хотите ли вы обсудить откровенно предложение Бурунды, или, может быть, единодушно выскажетесь о нем?

— Обсудим, обсудим! — ответили старики, и тогда Захар попросил Тугара Волка отойти на минуту. Боярин с гордым видом отошел, сопровождаемый своей дочерью.

— Захар, — сказал один из общинников, — здесь речь идет о жизни и смерти твоего сына. Не лучше ли нам отказаться от неравной борьбы и спасти юношу?

— Здесь не о моем сыне идет речь, — сказал Захар твердо. — Если бы вправду о нем шла речь, я сказал бы вам: у меня нет сына, мой сын погиб в бою. Но здесь речь идет о наших соседях, горцах и загорянах, которые спустились нас защищать и теперь должны будут все, неподготовленные, погибнуть от руки монголов. Потому я говорю вам: не заботьтесь о моем сыне, а решайте дело так, как если бы он лежал уже в гробу!

— Но все-таки, Захар, борьба с таким множеством монголов — неравная борьба.

— Ну, так погибнем все до единого в бою, а пусть идут монголы тогда по нашим трупам, куда хотят. Тогда мы хоть исполним свой долг! А нынче заключать с ними соглашение, да еще такое — получить одного юношу в обмен за гибель наших соседей, — это было бы позором, было бы изменой! Да и кто еще знает, так ли неравна борьба с монголами? Положение наше крепкое, монголы заперты в каменной клетке. С малыми потерями мы можем отбивать и самые отчаянные их приступы. Да что там, и этого не понадобится. Этой же ночью мы выпустим на них своего союзника, против которого никакая человеческая сила не устоит, будь она даже в десять раз сильнее монгольской.

— Так ты советуешь нам отвергнуть предложения Бурунды?

— Решительно и бесповоротно.

— И отдать твоего сына на верную гибель?

— Не вспоминайте о моем сыне! — с болью воскликнул Захар. — Кто мне в такое время напоминает о нем, тот восстает в союзе с отцовским сердцем против моего разума! Разум говорит: отвергнуть соглашение! А что говорит мое сердце — это уж мое дело.

— Так пусть же будет по-твоему! — сказали старцы. — Если бог судил ему погибнуть, то мы с этим ничего не поделаем, если же нет, то он и так вырвется из пасти лютого ворога.

Позвали боярина, и Захар поднялся, чтобы сообщить ему ответ общины. Со смертельной тревогой в сердце смотрела на него Мирослава: она, бедная, все еще надеялась, что тухольцы захотят выкупить ее Максима^- Умно, конечно, по-своему умно расхваливал ты нам, боярин, соглашение с твоим начальником. Мы и не удивляемся тебе: твоя обязанность была так говорить, во всем выполнять волю того, кому ты служишь. Послушай же теперь, что на это отвечает наш мужицкий, общинный разум. Если бы дело касалось только меня и твоего бега-дыра, то я с радостью отдал бы ему все, что имею, даже свою собственную старую голову, за освобождение сына. Но ты предлагаешь нам неравный обмен, от которого выиграть могу только я и мой род, а потерять должна не одна только община, а все те общины, через которые лежит ваш путь. Возможен ли такой обмен? Какая корысть нагорным и загорным общинам в моем сыне? А выпустив вас из этой долины, мы нашлем гибель на эти соседние, связанные с нами, общины. Мы обязались защищать их от вашего нападения, и в ответ на наше слово они прислали нам свою помощь — пятьсот отборных молодцов. Долг наш держаться до последней минуты — так мы и поступим. Возможно, что бог судил вам победу над нами и мы не остановим вас; но знайте, что только через труп последнего из тухольцев вы сможете выйти из этой долины. Но, кто знает, может быть, победа суждена нам, а тогда знайте и вы, что, войдя в нашу долину, вы все вошли в могилу, что даже трупы ваши из нее никогда уже не вырвутся. Или мы погибнем, или вы все — другого выбора нет. Вот наш ответ.

Лицо Захара пылало дивным огнем при этих грозных словах, — так что боярин, заглядевшись на этого высокого старца с простертой вперед рукой, не мог найти ни слова в ответ. Он видел, что напрасны все дальнейшие разговоры, и потому молча повернулся и пошел обратно в сторону лагеря. Мертвое молчание стояло на поляне, только огонь трещал да доносился беспрестанный стук топоров, — там мастерили убийственные орудия против монголов.

— Отец! — воскликнула вдруг горестно Мирослава. — Отец, вернись! — и она побежала за ним и схватила его за руку: детская любовь еще раз заговорила в ее сердце своим могучим, неприглушенным голосом. — Вернись, батюшка! Останься здесь, среди своих! Стань рядом с ними в борьбе с захватчиками, как брат среди братьев, и они простят тебе все прошлое! А там — на что ты можешь там надеяться? Они предадут тебя, опьянят посулами и зарежут! Батюшка, не ходи больше к монголам, там смерть тебя ждет!

Боярин, видимо, заколебался, но только на мгновение. Потом прижал Мирославу к груди и сказал тихо, полусурово, полуласково:

— Глупая девушка, не время еще мне! Еще не окончательно надежда у монголов рухнула. Надо пользоваться тем, что в руках. Но если бы там не удалось…

— Нет, батюшка, — прошептала сквозь слезы Мирослава, — оставь эти мысли! Кто знает, может быть, тогда будет слишком поздно!

— Не бойся, не будет слишком поздно. Оставайся здесь и братайся, если хочешь, с тухольцами, а я должен итти туда. Не забывай, девушка, что там… этот… твой Максим, и кто знает, быть может, мы еще друг другу пригодимся. Будь здорова!

Тугар Волк скрылся в перелеске, торопливо шагая по тропинке к костру над обрывом, чтобы по склону скалы спуститься в монгольский лагерь. При свете костра он еще раз оглядел почти готовый камнемет, попробовал канат и, покачав головой, сказал: «Слаб» — после чего, сопровождаемый тухольской стражей, спустился по узкой, уходящей вкось, тропе в долину.