Профессор замешкался. Не хотелось раскрывать семейную тайну, но если узнают через гестапо — будет хуже для него.

— Есть… Брат в Америке.

— Это очень интересно. Расскажите о нем поподробнее.

— История с моим братом Фрицем запутанная и даже романтичная, — начал Шмидт. — Я никогда не думал, что в нашей почтенной семье, семье Шмидтов, может появиться человек с таким необузданным темпераментом. В общем, примерно лет двадцать назад брат влюбился в молоденькую заокеанскую певицу, приехавшую на гастроли в Берлин. И сделал ей предложение. Я видел ее только один раз — она была чертовски обворожительна. Да еще плюс голос… Брат казался без ума от нее, я не сумел его отговорить и до сих пор казню себя из-за этого. А она приняла предложение! С одним, правда, условием: брат уедет с ней в Америку. Уехал. Я был бессилен его удержать. Потом он прислал мне единственное письмо с сообщением о рождении сына. Больше я о нем ничего не знаю.

Кальтенбруннер сочувственно улыбнулся:

— Редкий случай, чтобы ариец покинул родину из-за женщины. Но я твердо уверен, герр профессор, уже приближается то время, когда все немцы соберутся под одной крышей.

— Да, это было бы хорошо, — согласился Шмидт, в душе всякий раз ругая себя за то, что до сих пор не наладил связи с братом. Фриц достоин забвения за свой опрометчивый поступок, но чем виноват племянник Лебволь? Хотя и наполовину, но он все же немец. Надо пригласить его в Германию, пусть погостит у дяди.

— Поверьте, я был счастлив познакомиться с таким большим ученым, — поднялся из-за стола Кальтенбруннер. — О вас я доложу лично фюреру. А теперь прошу сюда, — открыл он дверь в соседнее помещение.

В зале стоял накрытый стол. Кальтенбруннер взял тарелку, положил на нее бутерброды с красной икрой, малосольным балтийским лососем и поставил перед профессором.

— Предпочитаете французский коньяк, шотландское виски, гавайский ром, русскую водку? — показал он на бутылки и, не дождавшись ответа, наполнил высокие рюмки водкой. — Я уверен, герр профессор, — поднял рюмку Кальтенбруннер, — вы настоящий ариец и сделаете все возможное, чтобы великая Германия заняла уготованное ей ходом истории первое место в мире. За ваше здоровье! — он выпил, закусив ломтиком лимона, обсыпанным солью, и вновь наполнил рюмки. — Фюрер просил меня передать, что ждет от вас, профессор Шмидт, и от вас, доктор Штайниц, огромной помощи. Фюрер надеется, вы дадите Германии новое мощное оружие, которое принесет нам полную победу над всеми врагами рейха, и в первую очередь над русскими варварами. Вам, людям тыла, необходимо помочь солдатам фронта. Это будет помощь вашему сыну, вашей дочери, вашему брату и племяннику. За их жизнь, герр профессор! — с особым ударением, как показалось Шмидту, закончил Кальтенбруннер.

— Да, да, — еще не до конца осознавая услышанное от чиновника, ответил профессор. Только сидя в машине он наконец разгадал смысл его последних слов и понял безвыходность своего положения. Жизнь Регины и Альберта поставлена на карту. По существу, они теперь заложники. Их ждет концлагерь, мучительная смерть, если он вдруг откажется от задания правительства, не захочет создавать дьявольское оружие массового уничтожения мирных людей.

Регина встретила «мерседес» у ворот. Ей не терпелось узнать все подробности приема отца высшим руководством третьей империи, но тот, насупившись, молча прошел мимо и сразу же поднялся в свой кабинет.

— Устал профессор, — объяснил Штайниц подавленное состояние Шмидта.

В кабинете, не раздеваясь, Шмидт сел в любимое кресло-качалку и закрыл глаза. Некоторое время до него доносился звонкий смех Регины и воркующий баритон Штайница, затем все погрузилось в мертвую тишину. Перед ним, постепенно растворяясь в белом тумане, поплыли лица дочери, сына, брата, покойной жены. Но что это? Застывшее чудовище с открытой пастью у самого лица? Да это же ящерица! Ящерица из колбы Штайница.

Больше всех радовался начавшемуся строительству научно-исследовательского центра в Шварцвальде барон Карл Тирфельдштейн. Отпала необходимость вывозить из поместья на интендантские склады в Берлин мясо, масло, молоко, хлеб, овощи: продукты питания теперь требовались здесь, на месте. На его обеспечении находилось огромное количество людей, занятых сооружением и охраной Института по изучению продления жизни человека. Барона меньше всего интересовали проблемы будущего института. Пусть в нем продлевают жизнь или укорачивают ее. Главное, не нужно теперь тратить средства на дорогостоящую перевозку. Экономия получится солидная. К тому же у лесного озера создается лагерь военнопленных, куда можно сплавлять негодные продукты. Еще прибыль! Появилась возможность расширить фермы. Для этого он запросил две сотни дешевых славянских рабочих. Опять доход, и какой!

Особенно заинтересовал барона лагерь военнопленных, на должность начальника которого он во что бы то ни стало хотел поставить своего незаконнорожденного сына Германа, ставшего на днях оберштурмфюрером СС. Влиятельные друзья в Берлине обещали помочь. Правда, за это придется отвалить немало денег. Но игра стоит свеч. Герман будет всегда под рукой, далеко от восточного фронта, и поможет обогатиться за счет лагеря.

В жизни Тирфельдштейну всегда везло, не отвернулась от него фортуна и сейчас. Германские солдаты проливают кровь за процветание третьего рейха, население голодает, а его счета в банке растут. Выходец из старинного немецкого рода, он готовился стать дипломатом, для чего по настоянию родителей уехал учиться во Францию. Университет Тирфельдштейн окончил блестяще, но дипломатическая карьера не прельщала его. Ему больше нравилось заниматься коммерческими делами. И с внезапной смертью отца такая возможность представилась: Тирфельдштейн включился в руководство заводом сельскохозяйственных машин, купленным в свое время на равных паях с французским помещиком мсье Баремдье. Завод находился в предместье Парижа, доход он давал солидный, и барону хватало денег на ежедневные кутежи с привлекательными парижанками. Время летело быстро, он даже не заметил, как подросла юная наследница компаньона Жозефина. Девушка не смогла долго противостоять бурному натиску опытного волокиты. Родившегося сына она, по настоянию барона, в честь его отца назвала Германом, но фамилию оставила свою. Мсье Баремдье надеялся, что Карл женится на Жозефине, но тот не торопился связывать себя брачными узами. Тогда мсье Баремдье открыто потребовал от компаньона не позорить честь его семьи. Барон вынужден был возвратиться в Германию. С собой он увез и сына, решив воспитать его в духе старой немецкой школы. Отказ от женитьбы на Жозефине он объяснил семейной традицией, запрещающей вступать в брак с неарийкой.

Сына барон определил в частный английский пансион, заменив его французскую фамилию Баремдье на немецкую Баремдикер. В будущем он мечтал видеть его дипломатом. Герман проявил незаурядные способности, в совершенстве изучив английский и французский языки. Вернувшись в Германию, он вступил в молодежную фашистскую организацию гитлерюгенд, которая вскоре направила его в военное училище СС. Перед самой войной с русскими Герман Баремдикер стал офицером.

А мсье Баремдье и его наследница Жозефина, вышедшая замуж за офицера французской армии, после оккупации немецкими войсками Парижа оказались за колючей проволокой концлагеря, откуда живыми они выйти уже не смогли. Само собой разумеется, завод сельскохозяйственных машин полностью перешел в руки одного хозяина — барона.

Тирфельдштейн женился на равной себе по знатности богатой баронессе Ирме — покорительнице кенигсбергских аристократов. Брак он считал очень удачным, ибо жене принадлежало два крупных имения: в Пруссии и здесь, в Шварцвальде. Супруги не тяготились семейной жизнью, встречались они редко, предоставляя полную свободу друг другу. Баронесса не желала менять своих привычек, не хотел отступать от разгульной жизни и барон. Он постоянно жил в Берлине, жена — в Кенигсберге. Временами они то один, то другой приезжали в свои имения скорее на прогулку, чем для проверки состояния дел.