О да, из всех городов, где за последний год резвилась Соня Ивановна, Париж был лучшим, и не потому, что она говорила на его языке, просто Лондон, Женева, Брюссель или даже Ницца не поднимали ее дух так, как Город Огней. Он был гвоздем любого туристического путеводителя мира, но чепуха все, что там пишут, чепуха... Париж – это не кафе на тротуарах, не парки и сады, удивительные прогулки по Сене, рестораны, клубы, музеи. Даже не всепроникающие ароматы еды и, конечно, не климат – он хуже, чем в Мадриде, Афинах или Риме.

Париж – это метро, пронизывающее тело города и повсюду раскидавшее свои выходы, разливанное море вин, рекламы всевозможных товаров, маленькие рынки, brasserie [19] на углу, магазинчики вокруг каждой площади, улицы, забитые народом по вечерам, сумасшедшая толкотня вокруг Бобура [20], помпезная пышность бульвара Сен-Мишель – единый городской монолит, как будто созданный для людской радости и суеты, но в то же время – энергетический центр, метрополия европейской экономики.

В сравнении с Парижем Москва казалась Сибирью, Вена – музейным экспонатом, Лондон – хмурым призраком, а Брюссель... Как это сказать по-французски? Бельгией...

...Поезд вылетел из темноты туннеля в пещеру заштатного Северного вокзала: шум, суета, раздраженные пассажиры, волочащие свой багаж. Разноязычная болтовня, смешанный запах озона, жирной жареной колбасы, крепкого табака, бензина, пота – Сонина ностальгия, вся эта меланхолия исчезла в глубинах памяти.

Было лето – время развлечений, – и впереди были две недели свободы. Она была молода, солнце сияло, и перед ней был Париж.

На адаптацию к разнице во времени у Джерри ушли сутки: Андре Дойчер помог ему с этим справиться.

Андре дал Джерри поспать четыре часа и ровно в час пополудни явился к нему вместе с официантом, который принес кофейник крепкого кофе. Андре распахнул гардины, чтобы солнечный свет разбудил Джерри, и вручил ему чашку кофе и пригоршню пилюль. Тот взглянул на эту медицину с явным подозрением.

– Двести единиц комплексного витамина В, грамм витамина С, пятьсот миллиграммов экстракта колы и триста – фенилолина, все честь по чести, – уверил его Андре. – Если хочешь посильнее, тоже имеется. ЕКА не требует от людей, чтобы они мочились в бутылочки, нам на все это наплевать.

Пилюли, две чашки кофе и горячий душ (ванная была размером с номер в обычном отеле) – и Джерри почувствовал себя почти человеком.

Когда Джерри в голубом купальном халате (отель «Риц») вышел из ванной, Андре сказал:

– Ну пока ты одеваешься, обсудим важное дело. Что едим на ленч? Ты предпочитаешь cuisine fine, cuisine bourgeoise, fruits de mer? [21]

– Ты... э-э... может, знаешь местечко, где подают яичный бенедиктин? – пробормотал Джерри, притворяясь искушенным в таких делах.

Андре Дойчер наигранно возмутился:

– Полно тебе, Джерри! Первая еда мужчины в Париже должна быть достойным событием. Иначе мы оскорбим честь Франции и не потратим деньги ЕКА.

– Тогда выбирай сам, Андре, – сказал Джерри. – По правде говоря, я понятия не имею, что такое cuisine fine.

Вместо «ситроена» у отеля стоял маленький красный «альфа-пежо» – спортивная модель с откидным верхом. Этот тупорылый старомодный демон на бензиновом ходу принадлежал самому Андре.

– Экологический атавизм, peut ?tre [22], – признал он, – но я предпочитаю bagnole [23] с треском, как говорите вы, американцы.

Как бы в доказательство, он учинил сумасшедшую гонку – с опущенным верхом. Автомобиль ворвался в поток машин и выехал на улицу, по ней – к проспекту, с одной стороны которого был парк, а с другой – аркады с магазинами. Они промчались по проспекту на большую площадь, по которой, обгоняя друг друга, неслись сотни машин, – все это напоминало грандиозное убийственное дерби, где никто не мог взять верх. Дальше, дальше – по мосту через Сену; на другой бульвар; потом в невообразимый лабиринт узких улочек; еще один бульвар; еще улочки; снова на проспект, но уже идущий вдоль набережной, и по нему к стоянке, которая, казалось, разместилась точно поперек перехода.

Джерри проснулся окончательно – да разве и могло быть иначе? – и, когда Андре провел его по шаткой лестнице к странного вида шатру, из которого вкусно пахло едой, он понял, что ужасно голоден.

– «Цыгане», – сообщил Андре.

Джерри подумал, что здесь не обязательно будет цыганская кухня – название еще ничего не значит.

Столики, накрытые белыми скатертями, располагались по всем правилам, на открытом воздухе; маркизы были свернуты, чтобы на столы светило солнце. Официанты во фраках так и сновали, то появляясь, то исчезая под таинственным шатром. Метр, который, казалось, знал Андре в лицо, выбрал им столик с великолепным видом на готические шпили и контрфорсы Нотр-Дам, по другую сторону реки.

– Настоящий цыганский ресторан, – сообщил Андре, когда им подали меню с витиевато написанными от руки французскими словами, для Джерри непонятными, как арабская вязь. – У них нет постоянного адреса. Бродят по Парижу, где-то проведут месяц, где-то – сезон. Сейчас они здесь, потом – в Люксембургском саду, на речном пароме или на Монмартре, и никто не знает, где они объявятся после того, как свернут шатер; их адреса нет в почтовом справочнике, они даже отказываются сообщить, куда переедут. Ходит слух, что в этой бродячей кухне стажируются шеф-повары других ресторанов, но здесь утверждают, что это мистификация.

Андре сделал заказ – сплошь деликатесы. Крошечные сырые устрицы в гнездышках из жареной гречки, лапша с грибами, печеный перец в белом крепком вине с зеленым луком, маринованным в уксусе. Тонкие ломтики кабаньего мяса под соусом из свежей малины с приправой из зеленой фасоли с тмином; красный стручковый перец, жареный лук, крошечные печеные картофелины, пропитанные каким-то маслом с тминным привкусом, а к ним – икра, очень крепкое бордо, и сверх всего суфле трех видов: шоколадное, апельсиновое и ореховое, каждое в своем соусе. Сыры. Печеные орехи. Кофе. Коньяк. И гаванская сигара Андре.