– Я девушка скромная, – сказала Эйлин, нажимая кнопку звонка, спрятанную среди медных выкрутас, – но такого дома больше нигде нет.

За дверью мрачно ударил чуть не Биг Бен, и спустя несколько мгновений на пороге появилась средних лет дама в асимметричной красно-зеленой юбке и такой же блузе без рукавов. Ровный искусственный загар, прическа, напоминающая римский шлем.

– Эйлин! – воскликнула она и поцеловала дочь в обе щеки. – Киска-кис! А это кто? – Она недоверчиво повернулась к Бобби.

– Это Боб Рид, мой однокурсник из Беркли, он навещал родных на Востоке, и сейчас едет назад, и я сказала, он может у нас остановиться, пока мы не двинем дальше, и все будет в порядке...

– В комнате Тода, – промолвила миссис Спэрроу довольно холодно.

– Ну, мам, – застонала Эйлин. – Я же не притворяюсь девственницей.

– В комнате Тода!

– Все в порядке, миссис Спэрроу! – поскорее сказал Бобби. – Ваш дом – ваши правила.

– Какой приятный молодой человек! – Миссис Спэрроу одарила Бобби вымученной улыбкой и пустила их в дом.

На большом кожаном диване в затемненной гостиной сидел напротив видеоэкрана подстриженный воинственным ежиком человек в зеленой куртке без рукавов и защитного цвета шортах.

– Привет, па! Это Бобби, он возвращается в Беркли. Он остановится у нас. Бобби, это папа.

Мистер Спэрроу поднялся с дивана и пожал руку гостю.

– Дик Спэрроу. Я смотрю тут новости, все неплохо! Вы не против – досмотрим до конца? – Был он высок, широк в плечах и выглядел весьма спортивно, несмотря на намечающееся брюшко.

Бобби сел в дальний от хозяина угол дивана, Эйлин расположилась между ними. Диктор вещал с экрана с мрачной торжественностью в голосе:

«У мексиканского правительства есть всего месяц для необходимых внешнеэкономических операций по выплате долга либо для предложения приемлемой альтернативы...»

– Альтернативы! – завопил Дик Спэрроу. – Например, пять миллионов тонн дерьма?

На экране возник авианосец в окружении крейсеров и эсминцев.

«Одновременно, – продолжал диктор, – в Сан-Диего прибыли подразделения Тихоокеанского флота. Как нам сообщили, они получат подкрепления морской пехоты и восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии...»

На экране разрывы снарядов терзали песчаные дюны; морская пехота высаживалась на берег; самолеты-штурмовики на бреющем полете расстреливали безжизненное побережье.

– Что происходит? – изумленно спросил Бобби.

– Что происходит? – Дик Спэрроу пристально на него посмотрел. – Где ты был, мальчик?

– Уф. Я... был в пути!

Спэрроу неодобрительно покачал головой.

– Происходит то, что мы наконец решили войти!

– Войти? Куда войти?

– Ты что, серьезно, парень? Ты не знаешь? Мы шлем в Залив [65] наших маклеров! Правительство скупило мексиканский долг по двадцать центов за доллар; по-моему, это еще дорого. Сейчас фасольникам придется раскошелиться. А если они не потянут, а они не потянут, у них нет денег даже на собственную армию, мы заберем Залив в качестве компенсации!

«В Мехико президент отказался от комментариев, – вещал экран. – Министр обороны Мексики уверяет, что территориальная целостность страны будет защищена...»

– Хлопушками! – погрозил экрану Дик Спэрроу. – Фасольники не продержатся и недели, ставлю в Вегасе шесть против четырех!

Военно-дипломатические демарши хозяина были прерваны его супругой: миссис Тони Спэрроу вошла с подносом – бутылка, солонка, низенькие бокалы и тарелочка с нарезанным лимоном.

«Одновременно в Страсбурге Европарламент принял...»

– Долбаные европешки! – завопил Дик Спэрроу. – Они тоже свое получат!

«В напряженной гонке на приз Американской Лиги, – спокойно продолжал ведущий, – Конакава одержал победу в девятом заезде, и таким образом Майами...»

Дик Спэрроу хлопнул по кнопке, и экран погас. Он разлил по стаканчикам крепко пахнущую жидкость, лизнул руку, посыпал это место солью, снова лизнул, опрокинул стопку и впился в лимон.

– За великую Калифорнию! – провозгласил он.

– Папа скупает пустыню к северу от Энсенады, – пояснила Эйлин.

– Уж можете в это поверить! – подтвердил хозяин. – А что, Бобби, у твоих родителей есть деньги? Я могу устроить вам сотню акров всего в семидесяти милях от Ла Паса, но надо поторопиться, потому что лучшее давно продано, а когда наши мальчики войдут...

– Папа!

– Давай-ка, сынок, выпей! – Дик Спэрроу вручил Бобби стопку и солонку. – За смелых парней, которые принесут нам богатство! За большую Калифорнию! За большие события!

Бобби поморщился, но все же посолил руку, лизнул ее и опрокинул в себя весьма крепкую жидкость, после чего тоже впился в лимон. И не стал отказываться, когда хозяин разлил по второй. Бобби понял, что здесь это будет ему необходимо.

...Обед состоял из огромных порций салата – в основном из незнакомых Бобби тропических фруктов, жареного цыпленка в остром коричневом соусе, шоколадного торта и жутких сентенций оголтелого господина Дика Спэрроу.

После обеда миссис Спэрроу показала ему комнату Тода на втором этаже, увешанную плакатами и фотографиями военной техники. Потом они вчетвером посмотрели кошмарный фильм «Война за свободу» – еще одну версию современной истории, согласно которой Америка одержала победу во Вьетнаме благодаря вполне законному применению тактического ядерного оружия. Дик Спэрроу не умолкал; он орал насчет недвижимости в Латинской Америке, европейского загнивания, американского возрождения, золотого будущего Калифорнии и чтоб япошек поставить на место.

Наконец супруги Спэрроу удалились, оставив Бобби и Эйлин одних.

– Ну и дела, – пробормотал Бобби.

– Папа хорош, а?

– Как ты все это терпишь?

Эйлин рассмеялась:

– Не так уж и терплю. С чего б я, по-твоему, училась в Беркли?

– Пробудем в Л-А еще три дня, и я кое-что тебе здесь покажу; будешь знать, по крайней мере, какая чаша тебя миновала, – сказала Эйлин после завтрака. – Начнем с университета.

Они прошли немного пешком, спустились в подземку и вышли через две остановки напротив входа в обширный кампус[66].

– Все задумано так, – пояснила Эйлин, – чтобы приучить студентов пользоваться подземкой, но уважающий себя троянец скорее погибнет, чем поедет на чем-нибудь, кроме собственной машины.

– Троянец?

– Это название бейсбольной команды. Наверное, по имени какого-то древнегреческого шовиниста? А еще это марка презервативов, правда?

Лос-Анджелесский университет являл собой огромное скопление низких зданий и невысоких башен; походило это скорее на заводскую территорию, чем на студенческий центр, как представлял его Бобби. Мрачного вида мексиканцы средних лет за несколько долларов возили студентов из здания в здание на велосипедах с колясками.

– Почему они сами не ездят? – спросил Бобби. – Университет действительно огромен!

– На велосипедах-то? – воскликнула Эйлин. – Это тебе не третий мир, здесь живут американцы. Гринго!

Побродив по городку, они позавтракали чем-то отвратительным в одном из университетских кафетериев.

– Это отобьет у тебя последнее желание тут учиться, – сказала Эйлин.

Бобби уже начал кое-что понимать. Гигантский кампус был набит битком: в нем училось около шестидесяти тысяч человек, по большинству – выходцы из стран третьего мира. Аккуратно подстриженные, в джинсах или шортах и фирменных «троянских» рубашках, они группами, с мрачным видом, маршировали из здания в здание. Поражало количество студентов в военной форме – многие оплачивали четыре года учебы четырехлетней службой в армии.

– Это не совсем то, что я ожидал увидеть... – пробормотал Бобби.

– А что ты ожидал?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Это больше похоже на какую-то фабрику.

– Так оно и есть! – согласилась Эйлин. – Фабрика по превращению инженеров, техников, солдат и всех прочих в колесики Большой Машины Зеленых Бумажек.