Волнение тотчас угасло, и Патриарший снова замер, покойный и темный, осененный невозмутимой листвой. Памятник Крылову старательно делал вид, будто вовсе ничего не заметил. Кругом было пусто. Москва спала.

Чуть колеблемый густо-зеленой водою плотик с двумя спасенными на борту еле заметно двигался по самой середине пруда к каменным ступеням, спускавшимся к воде у подножия одинокого павильона с колоннами, венчавшего пруд. Лунная дорожка погасла, а сама Луна укрылась в тучах, прихорашиваясь перед новым путешествием. Ночь плыла, долгая и тягучая, и Луне предстояло еще много дел и забот.

Дух Пруда поморщился, глядя, как отряхивается, выбравшись на берег, скользкий и бородавчатый Серый жомбик.

- Премерзкое созданье. Вот ведь, гадость какая, - подумал Дух Пруда. Пусть идет своей дорогой. С этой подземной болячкой лучше не связываться...

Довольный своей работой, он заскользил над водой, насыщая теплом пространство вокруг.

- И чего это я мельтешусь от радости? Ведь эти двое - из разных миров: один из-под земли, а другая - наша, московская! Они же не смогут общаться между собой, не зная общего языка. Надо что-то придумать, тут я бессилен... Луна, ау, слышишь меня? Это опять я, Дух Пруда!

- Ну и надоел ты мне сегодня! У меня же Ночь Полнолуния, работы ворох, и все расписано по минутам. Хотя, уж так и быть, скажу тебе по секрету, что мое расписание - одна видимость... Свои планы я изменяю вмиг по собственной прихоти. Да! Никакого распорядка! И никакого унылого однообразия! Вот уж мне оно никак не свойственно, моя сущность - капризы... Особенно в мою Ночь. Здесь я царица! Обожаю путать всем планы, нагонять призраков и смешивать миры, которые в иное время близко не соприкасаются...

- Да уж, да уж... Только что не хотела со мной и словечком перемолвиться, а тут расщебеталась вовсю... Луна, послушай, ведь именно в твою феерическую Ночь ты всесильна! Помоги этим двум беззащитным существам, что тебе стоит... Дай им общий язык, чтобы они могли разговаривать и понимать друг друга.

- Этим? Ах, ну что за глупости! Букашки какие-то... Один, кажется, из моей Подземной страны. Да, это Скучун. А другая - девочка московская. Ты думаешь, если я такими фитюльками буду заниматься, меня хватит на всех? У меня же целый небосвод работы, бывает, голова кругом идет...

- Ничего, Луна, в обморок не упадешь! Ишь какая... - над прудом по кобальтовой своей спирали спустилась Ночь. И сразу затрепетали взволнованные липы, и два ночных ветра - предгрозовой и беззаботный - замкнули пруд воздушным кольцом. - Тебе ведь, Луна, прекрасно известно, что нигде, ни в чем и никогда не бывает мелочей. Все едино вокруг! И самое, казалось бы, главное сейчас через мгновение может стать неважным и наоборот...

- Ах, Ночь! Права, как всегда, даже противно... (Не обижайся, это я от смущения). А я тут разнежилась, разболталась, думала отправиться потанцевать в Царицыно, искупаться - и в дорогу. Довольно Москвы! Она душная!

- Неправда. Она такая, какой мы ее делаем. Мы я все жители вокруг. Хватит кокетничать, подруга, уймись и принимайся за дело. Надо помочь этим крошкам на плоту, у них очень непростой путь.

- Слушаюсь и повинуюсь, как говаривали в сказках! С твоей помощью - ты знаешь - я на все готова...

И тогда Ночь образовала над тихонько плывущим к берегу плотом невидимый полог в виде опрокинутой чаши. А Луна направила искрящийся, зелено-розовый, жемчужный столб света прямо в центр этой незримой чаши, и двое, сидящие на плоту, оказались в фокусе упругого лунного излучения. Какая-то неведомая сила оплела их, пронизала и насытила собою...

В этот момент плот, стукнувшись о нижнюю ступень лестницы, пристал к берегу. Звезды в гулком небе беззвучно дрогнули, кольцо ветров над Патриаршим разомкнулось, Луна исчезла, и все замерло вокруг.

- Ты кто? - спросила Ксюн, выбравшись на землю.

- Я Скучун. А ты?

- А я Ксения, Ксюн. Ты зверь?

- Не знаю... Я Скучун!

- А ты откуда?

- Из Нижнего города. Это Москва?

- Да. А где Нижний город?

- Тут, внизу. Я шел сюда, наверх, я так мечтал... а тут жомбик, и Личинка, и дедушкин дневник... Ой, он промок, наверное...

- Стой, я так ничего не пойму. Давай по порядку.

Они стояли у светлеющего в темноте портика с колоннами над таинственной гладью пруда, чуть не поглотившего их. У ног образовались две аккуратные лужицы.

- Нам бы надо переодеться и просохнуть. Да, ведь тебе переодеваться не нужно, у тебя же шерстка! Вот только сумка насквозь вымокла... Ой, какой же ты зелененький! Как я тебе рада! Вот что: пойдем ко мне домой, там мы познакомимся по-человечески и чего-нибудь перекусим. Мне почему-то ужасно хочется есть!

Ночь затаилась. Притих Патриарший... По пустынной аллее две мокрые тени пробрались в Малый Козихинский переулок и направились дальше, к дому Ксюна.

Глава VIII

- Ой, как здорово! Оказывается, под нами целый мир... A тут об этом никто не подозревает...

Они сидели в комнате Ксюна при свете старинной бронзовой лампы с атласным абажуром, который Ксюн завесила платком, чтобы в щель под дверью в коридор не пробивался свет и мама ничего не заметила. Мама давно вернулась из театра, но, как видно, в детскую не заглядывала, а отправилась спать, уверенная, что все в доме в порядке. Если бы она узнала, что дочкина кроватка пуста, то поднялся бы ужасный шум и тарарам, и вся московская милиция давно маршировала бы по тревоге...

- Скучун, ты чего нахохлился? Ешь, пожалуйста! - Ксюн, за обе щеки уплетая бутерброд с холодной котлетой, разложила перед Скучуном все доступные ей в доме съестные припасы. Однако ее гость сидел съежившись, сжав хвостик задними лапками, ничего не ел и только благодарно и задумчиво поглядывал на свою спасительницу.

- Я все никак не приду в себя. Столько всего произошло... Когда жомбик схватил меня, я решил, что уже умер... Потом появилась ты и начала щипать его и дергать за хвост и оттаскивать меня в сторону... А после я вообще ничего не помню... водоворот какой-то... и мы все куда-то несемся один за другим, а потом опять сцепились и покатились вниз по склону... Бултых! Вода в ушах, в носу, так противно! И я опять умер...

- Все страшное уже позади. Здесь ты в безопасности. То, что ты мне рассказал, - это просто невероятно, ужасно хочется тебе помочь! А теперь успокойся и приляг сюда, на диван. Тебе надо как следует выспаться.

- Нет, Ксюн, страшное не кончилось, оно только начинается. Я знаю. И мне совсем не хочется спать. Время идет, а я еще ничего не сделал для спасения Личинки. Вот только тебя нашел...

- Но это же так здорово, что мы повстречались, правда? Как ты думаешь, мне можно прочесть дневник и "Радость мира"? Ведь Старый Урч сказал тебе, будто древний текст может прочесть только человек с очень чистым и добрым сердцем, а я не знаю, какое оно у меня...

- Как раз такое, Ксюн. Это уж точно. Вот, читай сперва дедовы записки. - И Скучун извлек из сумочки тетрадку.

Какое горе! Тетрадь была совершенно мокрая! Скучун машинально перелистывал страницы, разукрашенные чернильными разводами, уже поняв, что тетрадь погибла.

- Стой, Скучун! Дай-ка мне - мы попробуем ее хорошенько просушить. - Ксюн положила тетрадь под лампу, чтобы согреть страницы в свете атласного абажура. - Подождем немного и посмотрим: вдруг что-нибудь уцелело?

- Ну, давай подождем. Тут у тебя так тепло... У меня дома тоже тепло. Ты увидишь. - Скучун зевнул. - Как много необычного творится вокруг, как хочется все узнать... - Он свернулся клубочком на ковре у ног Ксюна, которая тоже задремала, укутавшись в пушистый плед. - У вас тут на Земле так чудесно! Так ветрено... Вот только вода... совсем... мокрая... - Скучун положил голову на ксюнский войлочный тапок, потянулся, вздохнул. - Как здесь хорошо мечтается... Совсем как во сне...

И он безмятежно заснул, чуть подрагивая хвостиком.

* * *

Комната замерла, даже старинные часы на стене остановились. Ни комариного писка, ни шелеста занавесок у, приоткрытого окна... Казалось, что все вокруг готовилось к чему-то необычайно важному.