Разучатся читать, писать, молиться,

Скупую землю станут ковырять

Да приговаривать, что время - деньги,

Бессмысленно толпиться в Пантеоне,

Тесовый мрамор жвачкой заплевав,

Выдумывать машинки для сапог,

Плодить детей и тупо умирать,

Почти не сознавая скучной славы

Обманчивого слова "пионеры"!..

Проспите лучше, Молли, до полудня.

Быть может, вам приснится берег Темзы

И хмелем увитой родимый дом...

Апрель 1926

665

Блеснула лаком ложка,

И лакомка-лучок

Сквозь мерзлое окошко

Совсем, совсем немножко

Отведал алых щек.

Неметена избенка,

Не вытоплена печь.

Звенит легко и звонко,

Умильнее ребенка,

Неслышимая речь.

Кто в небе мост поставил,

Взрастил кругом леса?

Кто, обращенный Павел,

Наставил и прославил

Простые чудеса?

Намеков мне не надо.

О, голос, не пророчь!

Повеяла прохлада,

Пастух загонит стадо,

Когда настанет ночь.

Хрустальная лачуга.

Благословенный дом.

Ни скорби, ни испуга,

Я вижу рядом друга

За тесаным столом.

Апрель 1926

666

Золотая Елена по лестнице

Лебедем сходит вниз.

Парень, мнущий глину на задворках,

Менее смешон, чем Парис.

Тирские корабли разукрашены

(Белугою пой, Гомер!)

Чухонские лайбы попросту

В розовой заводи шхер.

Слишком много мебели,

Шелухой обрастает дом.

Небесные полотеры шепотом

Поставили все вверх дном.

В ужасе сердце кружится...

Жарю, кипячу, варю...

Прямая дорога в Удельную,

Если правду заговорю.

Покойники, звери, ангелы,

Слушайте меня хоть вы!

Грошовыми сережками связаны,

Уши живых - мертвы.

Ноябрь 1926

667

Базарный фокус-покус

Живет не дольше дня,

А все же мне сдается,

Что любишь ты меня.

У лужи удит рыбу

Ученый дурачок...

Возьмися за Спинозу

И взглянешь на крючок.

Один крючок на стенке,

Другой плывет в воде...

До одури понятно,

И что, и как, и где!..

Фантазия рисует

Проворней маляра.

Куда-то ускакали

И завтра, и вчера.

И русая прическа,

И узкие бока...

Поправит портупею

Поручика рука.

Вдали играют трубы:

Тра-ра, тра-ра, тра-ра.

Поют из-за плотины

И завтра, и вчера.

Совсем ведь непохоже,

А верно все до слез,

И карточные бредни

Мой ветерок разнес,

Декабрь 1926

668. ПАМЯТИ ЛИДИИ ИВАНОВОЙ

Завет, воспоминание, испуг?

Зачем опять трепещут тополя?

В безветрии истаял томный звук,

Тепло и жизнь покинули поля.

А грезилась волшебная страна,

Фонтаны скрипок, серебристый тюль,

И не гадала милая весна,

Что встретить ей не суждено июль.

Исчезла. Пауза. Безмолвна гладь.

Лишь эхо отвечает на вопрос,

И в легком духе можем отгадать

Мы веянье уже нездешних роз...

Апрель 1927

669

О. А. Черемшановой

Был бы я художник, написал бы

Скит девичий за высоким тыном,

А вдали хребет павлиний дремлет,

Сторожит сибирское раздолье.

И сидит кремневая девица,

Лебедь черная окаменела,

Не глядит, не молвит, не внимает,

Песня новая уста замкнула,

Лишь воронкою со дна вскипает.

По кремню ударь, ударь, сударик!

Ты по печени ударь, по сердцу!

То-то искры, полымя, безумье!

Грозная вспорхнула голубица,

Табуны забыла кобылица,

Разметала гриву на просторе,

Засинело греческое море.

Черное вихрит богомоленье,

Стародавнее воскресло пенье,

Перекинулся пожар по крышам.

Что увидим, друга, что услышим?

Дикий зной сухой гитаны,

В кастаньетах треск цикады,

Бахрома ресниц и шали,

Роза алая в зубах!

Ничего, что юбки рваны,

Много ли цыганке надо?

Бубны враз заворковали,

Словно горлица в горах!..

Вспомнила?.. О - лэ!!

Вздрогнула?.. О - лэ!!

Подземная память, как нож,

В дымную дыню дней!

И когда на оживленный дансинг,

Где-нибудь в Берлине или Вене,

Вы войдете в скромном туалете,

Праздные зеваки и виверы

Девушку кремневую увидят

И смутятся плоскодонным сердцем.

Отчего так чуждо и знакомо

Это пламя, скрытое под спудом,

Эта дикая, глухая воля,

Эти волны черного раденья?

На глазах как будто ночи ставни,

На устах замок висит заветный,

А коснитесь - передернет тело,

Словно мокрою рукой взялся за провод,

И твердят посупленные брови

О древнейшей, небывалой нови.

26 апреля 1927

670

О. Н. Арбениной-Гильдебрандт

Сколько лет тебе, скажи, Психея?

Псюхэ милая, зачем считать?

Все равно ты будешь, молодея,

В золотые рощи прилетать.

В этих рощах воздух не прозрачный,

Испарений и туманов полн,

И заливы спят под тучей мрачной

В неподвижности тяжелых волн.

Там пустые, темные квартиры,

Где мерцает беловатый пол,

Или ночи северной Пальмиры,

Иль невиданный, пустынный мол.

У заборов девочки-подружки

Ожидают, выстроившись в ряд,

Или смотрят, позабыв игрушки,

На чужой и недоступный сад.

Там играют в сумерках Шопена.

Тот, кого зовут, еще в мечтах,

Но соперничество и измена

Уж видны в приподнятых глазах.

Там по царским дням в парадной ложе

Восседает Смольный институт,

А со сцены, на туман похожи,

Лебеди волшебные плывут.

Но, сквозь пар и сумрак розовея,

Золотая роща нам видна,

И пути к ней, юная Психея,

Знаешь, молодея, ты одна.

11 января 1930

ПРИМЕЧАНИЯ

Поэтическое наследие М.А. Кузмина велико, и данный сборник представляет его не полно. Оно состоит из 11 стихотворных книг, обладающих внутренней целостностью, и значительного количества стихотворений, в них не включенных. Нередко в составе поэтического наследия Кузмина числят еще три его книги: вокально-инструментальный цикл "Куранты любви" (опубликован с нотами - М., 1910), пьесу "Вторник Мэри" (Пг., 1921) и вокально-инструментальный цикл "Лесок" (поэтический текст опубликован отдельно - Пг., 1922; планировавшееся издание нот не состоялось), а также целый ряд текстов к музыке, отчасти опубликованных с нотами. В настоящий сборник они не включены, прежде всего из соображений экономии места, как и довольно многочисленные переводы Кузмина, в том числе цельная книга А. де Ренье "Семь любовных портретов" (Пг., 1921).

В нашем издании полностью воспроизводятся все отдельно опубликованные сборники стихотворений Кузмина, а также некоторое количество стихотворений, в эти сборники не входивших. Такой подход к составлению тома представляется наиболее оправданным, т. к. попытка составить книгу избранных стихотворений привела бы к разрушению целостных циклов и стихотворных книг. Известно несколько попыток Кузмина составить книгу избранных стихотворений, однако ни одна из них не является собственно авторским замыслом: единственный сборник, доведенный до рукописи (Изборник {Список условных сокращений, принятых в примечаниях, см. на с. 686-688}), отчетливо показывает, что на его составе и композиции сказались как требования издательства М. и С. Сабашниковых, планировавшего его опубликовать, так и русского книжного рынка того времени, а потому не может служить образцом. В еще большей степени сказались эти обстоятельства на нескольких планах различных книг "избранного", следуя которым попытался построить сборник стихов Кузмина "Арена" (СПб., 1994) А.Г. Тимофеев (см. рец. Г.А.Морева // НЛО. 1995. Э 11).

Следует иметь в виду, что для самого Кузмина сборники не выглядели однородными по качеству. 10 октября 1931 г. он записал в Дневнике: "Перечитывал свои стихи. Откровенно говоря, как в период 1908-1916 года много каких попало, вялых и небрежных стихов. Теперь - другое дело. М б, самообман. По-моему, оценивая по пятибальной системе все сборники, получится: "Сети" (все-таки 5), "Ос Озера" - 3. "Глиняные голубки" 2, "Эхо" - 2, "Нездешние Вечера" - 4. "Вожатый" - 4, "Нов Гуль" - 3, "Параболы" - 4, "Форель" - 5. Баллы не абсолютны и в сфере моих возможностей, конечно" (НЛО. 1994. Э 7. С. 177).