Вот почему рабочий класс, закаленный на заводах, является именно классом, который понимает лучше и все общественные отношения, и из него вырастает и укрепляется ведущий класс.

Посмотрим, что происходит теперь. Индустриализация страны укрепляет мощь рабочего класса. А к чему приводит та коллективизация, к которой мы вплотную подошли начиная с XV партсъезда? Она приводит к тому, что старые мелкие хозяйства, привычные формы труда, унаследованные от отцов и дедов, распадаются и новое крупное коллективное хозяйство начинает перестраивать все мировоззрение крестьян по-новому. Сейчас создались чрезвычайно благоприятные условия для коммунистического воспитания подрастающего поколения. Чем дальше, тем эти условия будут благоприятнее. Но, чтобы разобраться в том, как мы должны строить коммунистическое воспитание детей, мы должны посмотреть на отдельные звенья этого воспитания.

В прежнее время, когда царили ремесло, кустарное производство и мелкое крестьянское хозяйство, огромную роль играла семья. Какой-нибудь мальчик в крестьянской семье с малых лет видел труд своего отца и матери и всей своей семьи. Его учили показом, но он не знал, как объяснить то или другое явление природы. Навыки он приобретал с детства, т. е. ребенком в 8 лет имел уже известные трудовые навыки. Возьмем кустарное производство или ремесленное производство. Тут сын смотрел, как работает отец, и учился таким образом. Раньше семья давала трудовое воспитание. А сейчас? А сейчас труд рабочего и труд колхозника, особенно в высших формах колхозного движения (коммуны), происходит вне дома; мы видим, что семья перестает быть хозяйственной единицей. Труд рабочею происходит на заводе, и ребенок не видит, как идет работа. Дома он находится под влиянием какой-нибудь старухи-бабушки, которая часто рассказывает ему небылицы, или под влиянием матери, которая также не работает на заводе, а если мать работает, то часто он всецело находится под влиянием улицы.

Таким образом, воспитывающее влияние завода, которое сказывается па взрослом рабочем, на ребенке не сказывается. Мы видим, что те же процессы начинают происходить и в крестьянской семье. Когда крестьяне идут в крупный машинизированный колхоз или в крупный зерновой совхоз, то семья перестает уже играть ту роль, которую она играла раньше в смысле трудового воспитания. Если же мы возьмем семью служащего, т. е. городскую нерабочую семью, то в такой семье трудовое воспитание если и есть, то оно строится только вокруг домашнего хозяйства: подмести пол, помочь в стряпне обеда, сбегать на рынок или в лавочку и т. д. Таким образом, это воспитание, трудовое воспитание, ограничивается как бы самообслуживанием. Теперь же, когда мы подходим к фабрикам-кухням, к столовым и т. д., то и это трудовое воспитание начинает отпадать.

Сейчас не только у нас, но и в капиталистических странах, например в Германии, говорят о том, что под влиянием развития индустрии, женского труда влияние семьи стало гораздо слабее, потому что семья не является той трудовой единицей, которой она была раньше. Это не значит, что семья изживается, но она перестает быть трудовой единицей того типа, какого она была раньше, и воспитательное влияние ее потому слабеет.

Что мы сейчас наблюдаем в отношении детского труда? Изучая детский труд в деревне, мы наблюдаем, что та борьба, которую мы ведем с кулачеством, то ограничение наемного труда в индивидуальном хозяйстве, которое сейчас проводится, ведет к тому, что середняк, который ведет еще свое хозяйство, боится прибегать к наемному труду, машин у него нет, и все приходится делать самому при самом примитивном оборудовании. В результате мы видим, что на ребят взваливают непосильную работу. Спрашиваешь ребят, как они работают. Оказывается: от 6 часов утра до 6 часов вечера. Это совершенно непосильный труд для ребенка. В результате ребенок часто уходит из семьи. Все это опять-таки подтверждает то обстоятельство, что влияние семьи в смысле трудового воспитания ослабляется.

Но это влияние ослабляется и в других смыслах. Перед нами открываются возможности ослабления влияния семьи нежелательного типа. Возьмем, например, кулака. Он раньше в своей семье старался пропитать ребенка «своим духом». У Толстого очень хорошо описано, как кулак не хотел отдавать своего ребенка в школу, потому что он хотел «пропитать его своим духом». Сейчас этого уже не выходит. Поэтому влияние кулака и его семьи на ребенка и на подрастающее поколение становится все меньше, по мере того как возрастает влияние школы, окружающей среды.

Это ослабление семейного влияния и трудового воспитания имеет разные стороны. С одной стороны, от этого возрастает беспризорность. Часто ребенок стремится уйти из семьи, так как в семье он не получает того воспитания, которое он получал раньше. Семейное влияние ослабляется. Что же получается взамен этого? Когда воспитывала семья, будь то семья ремесленника, кустаря, мелкого крестьянина, то школа выполняла одну только функцию — учебную. Так раньше и говорили: учитель учит, ученики учатся. Школа учила читать, писать, считать и т. д. Но труду она не обучала. И вот то обстоятельство, что в массовой школе не обучали труду (только в профессиональной школе обучали труду) и вся массовая школа была не трудовая, — это накладывало определенную печать и на самую школу и на все наши детские учреждения. Таким образом, школа не имела того воспитательного значения, которое она получает сейчас.

Сейчас, поскольку ослабляется влияние семьи в силу изменения характера производства, школа приобретает громадное воспитательное значение. Перед нами встают вопросы о том, как организовать труд в школах, в наших детских учреждениях. Мы держим курс на всеобщее обучение. Сейчас это всеобщее обучение не есть что-то отдаленное: оно становится уже близким, ощутимым, это уже реальность, а всеобщее обучение означает влияние школы на всю детскую массу. И важно, чтобы не только было учтено влияние школы, чтобы там не только давалась сумма знаний, а чтобы школа была трудовой школой и труд был поставлен так, чтобы он воспитывал в коммунистическом духе.

Вот почему в программе Коммунистической партии, в том отделе, который говорит о просвещении, о школах, и сказано о необходимости существования трудовой школы, и не просто трудовой школы, а школы политехнической, т. е. такой, которая учит труду по-новому.

Как же она учит труду по-новому, как она должна учить? Я не говорю о практике, как она сложилась у нас, а лишь об установках. Как же должна учить труду эта школа? Она должна смотреть, какой труд требуется сейчас на заводе, в крупном зерновом хозяйстве, в крупном производстве, какие знания, умения требуются от рабочих этого производства.

Раньше положение было несколько иное. Конечно, требовалось длительное ремесленное воспитание для того, чтобы овладеть этим искусством, овладеть инструментом. Если мы посмотрим на работу колхозов, мы увидим, чего не хватает. Не хватает культуры труда, не хватает умения обращаться с орудиями труда, умения планировать свое время, распределять работу, брать тот темп, который нужен в работе.

Особенно поражает тех рабочих, которые из числа 25 тыс. поехали в колхозы, следующее явление. Вот стоит трактор. Зима, трактор стоит в снегу, и никто не думает о том, что его нужно поставить под навес. Не думают о том, поломается машина или не поломается, не думают, как целесообразным образом распределить труд. Сейчас выходит газета «Береги трактор». Почему эта газета издается? Потому, что нет еще у колхозника этой культуры труда, которая есть у рабочего. И сейчас наша трудовая школа продолжает работу над тем, чтобы привить общие навыки работы с разнообразными орудиями труда, над тем, чтобы дать понимание процессов труда: почему надо работать так, а не этак, и т. д.

В этом отношении рабочие могут сыграть колоссальную роль, потому что они получили соответствующую закалку на заводе, и мы должны стараться, чтобы наша школа, наши воспитательные учреждения были связаны с рабочей массой, с колхозной массой, чтобы свой трудовой опыт рабочий и колхозник вносили в школу. Тогда только можно будет по-настоящему поставить воспитание.