49
4 Приключения-76
Оберст с угрюмым согласием кивнул:
-- Так сложилось в процессе оборонительных боев... Эту возвышенность удержать не удалось. Однако и рус-ские ее не взяли.
-- Слабое утешение, господин оберст! -- прищурился Отто.
-- Что вы предлагаете? -- вздохнул оберст.
---- На этой длинной возвышенности -- назовем ее "Змея" -- вот здесь и здесь, -- Отто показал на кар" те, -- ваши саперы оборудуют для меня два поста с траншейными выходами ко второму батальону. Я прибуду к вам завтра вечером, работать намерен послезавт ра, один день. Позиции удобные: лишь сто метров до противника. Надеюсь на большой успех.
Оберст, конечно, отлично понял Бабуке,
-- И все-таки вечером, перед тем, как я выйду на позицию, -- сказал Отто, -- необходимо неожиданно обстрелять прилегающий к ней участок. Если не артиллерией, то из пулеметов хотя бы.
-- На всякий случай? -- поднял глаза оберст.
-- Нет, господин оберст, -- улыбнулся Отто. -- Для того, чтобы мне пристреляться, выявить русские позиции...
Во время перестрелки прежний блиндаж бронебойщиков был разрушен, и Мамеда перевели на правый фланг роты Петрухина, где высвободился большой блиндаж пулеметного расчета; пулеметчикам нашли место с широким сектором обстрела.
Морозюк, весь день и к случаю и без того вспоминавший своего дружка, к вечеру уговорил Игнатьева посетить "сердешного хлопца". Они шли то извилистыми и мелкими -- по пояс, а иногда и по колено, то ровными и глубокими, похожими на темные коридоры, только без потолка, траншеями и ходами. Вдруг послышался тяжелый топот ног.
-- Эй, осторожней на поворотах! -- негромко окликнул Игнатьев.
-- Кто идет? -- спросил неуверенный тенорок, -
Стой!
-- Мы стоим, а ты бежишь... -- В голосе Игнатьева угадывалась улыбка, -- Вздремнул, что ли, по нехватке лет?
50
Обменявшись паролями, сошлись. Это был командир здешнего стрелкового взвода, молодой, узкий в плечах старшина. За ним темно маячил рослый солдат-автоматчик.
-- Где у вас тут бронебойщик, черный такой? Проведите, Мамедом зовут, -- сказал Игнатьев.
-- А, новый! Ступай, -- оказал старшина бойцу-автоматчику, -- покажи.
Они вылезли из траншеи и пошли бугром, спускаясь.
-- А хода к нему нет? -- спросил Игнатьев. Боец не ответил, да и без того было яснЧ), что нет, и это был просчет: если немцы обнаружат блиндаж, уходить придется вверх по бугру, на виду.
Наконец боец остановился. Игнатьев пригляделся: за большим валуном чернела узкая канава.
-- Здесь, -- сказал боец. -- Разрешите идти? -- Голос его был тонкий, по-мальчишески срывающийся, не устоявшийся. Роста боец был огромного, а голос -- такой вот.
-- Идите, -- сказал Игнатьев, и тот неслышно пропал во тьме.
-- Мамед! -- шепотом позвал Морозюк.
-- Вот Мамед, чего кричишь! -- тотчас и тоже шепотом отозвался знакомый голос.
Игнатьев решил и заночевать тут, на новой позиции Мамеда: расположенная близко от вражеских окопов, она могла оказаться кстати как запасная. Да и блиндаж был большой, обитый тесом, теплый, с хорошей площадкой для стрельбы у амбразуры: на ней еще оставались канавки от колес "максима".
Игнатьев и Мамед вздремнули, бодрствовать вызвался Морозюк.
Долог ли, короток ли был сон Игнатьева, но проснул
ся он как по заказу. Приподнявшись, Игнатьев понял,
что светает: он привык пробуждаться в эту пору -- за
гадает с вечера и встает, будто по сигналу, -- часы
проверяй. ''"
Морозюк предостерегающе приложил палец к усам:
-- Послухайте, Микола Якыч...
Похрапывал Мамед, мешая слушать, однако до Игнатьева с немецкой стороны донесся отчетливый свист флейты.
451
м
liiiJIi
-- Помните?.. -- прошептал Морозюк. Флейта, не закончив мелодии, стихла.
-- Помню, -- шепнул Игнатьев, и по спине его пробежали мурашки. Чертовщина -- опять эта флейта!
-- Даже интересно, -- сказал Морозюк.
-- Да, -- сказал Игнатьев и почему-то подумал об Отто Бабуке: флейта, что ли, виновата?.. Он посмотрел вверх: сквозь узкую щель амбразуры чуть брезжил смутный свет.
Морозюк растолкал Мамеда.
-- Вставай, вояк'а, всех немцев проспишь!
Игнатьев оправил капюшон маскировочного халата, опустил марлевую "паранджу" на лицо, взял винтовку, протиснулся к амбразуре.
Светало быстро. Теперь Игнатьев мог уже осмотреть лежащую перед блиндажом местность. Блиндаж был отрыт так, что огромный валун, который вечером показался Игнатьеву не таким уж и большим, закрывал убежище наполовину. Это делало блиндаж, укрепленный еще и шпалами, достаточно безопасным. Амбразура была под изгибом камня и днем наверняка терялась в его тени. "Хитро", -- отметил
Игнатьев.
-- Что видно, товарищ старшина? -- спросил снизу
Мамед. -- Смотри в оба.
-- Пока ничего, -- успокоил Игнатьев.
Однако замечание Мамеда напомнило Игнатьеву, что глядеть надо, и верно, в оба. Перед собой он увидел длинную под снегом гряду. Чтобы узнать, что по сторонам, он немного подвинулся вперед. Гряда далеко тянулась и влево, и вправо, скрывая собою немецкие окопы. Но ведь их-то и хотелось видеть Игнатьеву, и блиндаж должен быть приспособлен для этого. Однако, как ни тщился Игнатьев -- и становился на цыпочки, рискованно вытягивая голову в амбразуру, и заглядывая сбоку, -- вражеские позиции не просматривались. Как же так? Неужто блиндаж пулеметчиков, отлично оборудованный и замаскированный, -- пустое дело? Обзор отсюда был никудышный, сектор обстрела -- бесполезный: какой от него толк -- гряда! Блиндаж находился во впадине на скате холма, и хотя сам скат господствовал над низиной, где располагались вражеские траншеи, и они должны были неплохо просматриваться с него, впадина была настолько глубокой, что лишала на
52
I блюдателя этой возможности. Словом, блиндаж был в "мертвой" зоне.
-- Менять позицию надо, -- сказал Игнатьев с досадой солдатам.
Узнав, в чем дело, Мамед вспылил:
-- Я еще вчера сказал: зачем пэтээр сюда, зачем? Сиди, говорят, пойдут, говорят, танки -- стрелять будешь. Где танки? Куда стрелять?
-- Зараз, Микола Якыч, не вылезаемо: свитло, -- заметил Морозюк.
-- Будем до вечера загорать, -- зло отозвался Игнатьев. Он вновь обежал биноклем по-прежнему пустынную гряду ("А какой ей быть еще, черт возьми?") и, заметив слева на гребне приземистый корявый куст, решил пристрелять его для ориентировки.