Конечно, придется сидеть, скрючившись. А мороз! И железо у бочки не броня: вон дырки какие! Заметит немец -- припечалишься. А что поделаешь?.. Вот бы возмутился комбат, обнаружив его здесь. Лопатку-то Игнатьев передал Морозюку.... И, вспомнив Тайницко-го, Игнатьев стал руками разгребать неширокую канавку от бочки вниз -- на случай, если нужно будет наружу выползти...

Молва возвела на зайцев напраслину: де и глупы они, и трусливы. Зря! Ведь вот разбежалось подальше от фронта другое зверье, улетели птицы. А что это привлекло внимание Морозюка на запорошенном снежной крупой жнивье? Да он, обыкновенный зайчишка! Ковыляет неторопливо вдоль линии фронта, услышит выстрел -- замрет, а там опять -- прыг да скок, от куста к кусту или вытянется столбиком и глядит кругом, кося глазами.

Застывший в изумлении Морозюк, не веря глазам своим, наблюдал, как вошел заяц в бочку, обнюхал сидевшего там Игнатьева и, почистив лапами морду, преспокойно удалился. "Це наука! -- в который уже раз пришел в восторг Морозюк. -- Надо же так хо

ваться!"

Когда появился заяц, было уже около полудня. Морозюк, не спускавший из своего снежного окопа с Игнатьева глаз, увидел, что тот тихонько потер подбородок, и смекнул: испугается зверюшка -- что немец подумает? И затаил дыхание. А с каким бы удовольствием старый зайчатник задал бы этому ушастому перцу! Тем более что сидели и мерзли они тут со старшиной -- теперь ясно, як билый день, -- напрасно.

Часы текли, а кругом было и пустынно, и беззвучно. "Повымерли каты или ишо что?" -- размышлял Морозюк. У него и глаза заболели на ярком солнце, и оттого кусты, которым он от нечего делать стал давать смешные названия, уже отсвечивали фиолетово-оранжевым. Вон "Козявка" извивается, как штопор воткнули в бутылку с горилкой. А "Пупырь" торчком вылеза из сугроба. Занятно: если солнце снизится, достанет ли тень от "Ухвата" до "Головешкщ"? "Ухват" выше вскарабкался -- достанет!

Морозюк снова поглядел на Игнатьева сидя на Корточках, тот застыл там, в бочке. Если бы не голова медленно поворачивающаяся вместе с биноклем ей-ей, подумал бы Морозюк, что со старшиной беда. '"Qfl, терпенье у людины!" -- поражался солдат, он уже готов был разозлиться на это бестолковое безделье втравил его старшина в занятие! Мамед наверное' уже скребет ложкой в котелке, а тут сид^ да жуй 'уткнув усы в снег, сухую колбасу с подмерзщим хлебом

И вдруг Морозюк насторожился: Тень от "Ухвата" легла мимо "Головешки" и будто на чо-то указала Морозюку. Он напрягся. Так и есть! Брусгвер окопа! Ошибки быть не могло. Невысокий снежныи бугорок искусно разровненный чьими-то руками, а в середине выемка для оружия. Солнечный луч, ско^ЬЗНув вниз, ясно выделил его.

Морозюк шевельнулся, моргнул правьга гла3ом. Игнатьев ответил так же: и сам вижу, мол. И впрямь' он уже с полчаса глядит сквозь дырку в Ту сторону. "Ой хлопец! Моторный хлопец!" -- похвалу Морозюк '

Прошло еще минут двадцать. Кац Ни вглядывался Морозюк в обнаруженный бруствер окопа, держа винтовку наготове, там было пусто: "Шт^.то не то\"_.ре_ шил он.

Но тут Игнатьев стал укладываться в бочке и вскоре по канавке сполз к Морозюку. stq было проделано так тихо, что Морозюк глаза зажмурИЛ( не верЯ: двигается человек, как на экране в немом кино...

-- Готовься, -- шепнул Игнатьев. QH установил прицел, прильнул к прикладу. -- Надень на ствол в?н_ товки, -- он подал Морозюку тряпицу; _ и как толк. ну -- высуни. Авось клюнет на наживку.

Не клюнул. Попробовали еще, потом, минут через пятнадцать -- еще. Не помогло. Вражеский окоп безмолвствовал.

Солнце коснулось верхушки холмц и быстро побежало за гору. На них легла холодная тень

Тогда, поразмыслив недолго, Игнатьев выстрелил Они замерли, ожидая, что теперь на,чнется. Не нача

29

лось. Сверху, где уже резко выделялся на светлом еще небе горбик бруствера, ответа не последовало. Только послышался вдалеке недолгий, как вздох, звук, словно кто-то открыл и закрыл дверь.

-- Пропади пропадом! -- шепотом ругнулся Игнатьев. От холода ли, от злости у него зуб на зуб не попадал. -- Наверное, ушел...

-- Ничего, ничего, -- успокаивал Морозюк. -- Не зараз -- пизднийше найдемо.

-- Теперь ищи его, черта лысого! Морозюк ухмыльнулся:

-- А може, вин кучерявый?

-- Курчавый, говоришь? -- задумался Игнатьев на минуту. Слова Морозюка навели его на неожиданное решение. -- А вот мы с тобой и проверим,. закрутим чубчик ему! -- засмеялся Игнатьев.

-- Як так? -- не понял Морозюк.

-- А так, -- сказал Игнатьев. -- Мы тут вот дождемся немца. У его окопа! Понятно? Сегодня он выходной взял, а к рассвету опять явится.

-- А не придет? Мабудь, сменил позицию...

-- Придет! Придет! Снайперы всегда так!

-- Ничь же будет! Стрелять як?

-- А ножом! Прикладом! Или живьем возьмем. Я его знаешь как обработаю? -- Игнатьев вцепился в снег, пальцы хрустнули.

Морозюк пожевал губами:

-- Поснидать бы... А там хоть бы шо!

-- Согласен.

Игнатьев воодушевился своей внезапной идеей.

-- Вот что, Иван Петрович. Ты смотайся к нашим, предупреди. А то поднимут панику! Я тут останусь, послушаю, разведаю. Возвращайся быстро, тем же путем. Понял? Однако поснидай. И мне принеси.

Узнав от запыхавшегося Морозюка о затее, Тай-ницкий, и без того нервничавший и уже поджидавший Игнатьева в блиндаже бронебойщиков, возмутился.

-- Безрассудство! Дурачество! Под носом у немцев! -- кричал он. -Пропадет ни за грош!

Морозюк виновато переминался с ноги на ногу.

Комбат прикинул, к каким последствиям может привести необдуманный шаг Игнатьева, и ужаснулся. Обнаруженный окоп, прикидывал он, не обязательно должен быть засадой вражеского снайпера. Во-вторых, если это даже так, то опытный стрелок -- а этот снайпер был таким -- обзаводится несколькими постами. В-третьих, любая попытка напасть на него вызовет у немцев гвалт, и тогда...

Больше всего комбат казнил себя: как мог отпустить "эту отчаянную голову", предварительно не взвесив все обстоятельства, не определив совершенно точно задачу, не приказав, когда, где, что и как тот должен делать?

Мамед, слушая комбата, вздыхал: "Ай, нехорошо!" Петрухин помалкивал.