— Это мы знаем, это мы с майором Мартыновым очень хорошо знаем, — покивал Авдеев. — Перейдем к другой теме.

— Мы еще не закончили с этой, — возразил Рогов. — Вы нашли мой пистолет. Выяснили, что он был у меня украден. Вор арестован?

— Мы вернемся к этому позже. Прошу извинить, господин Рогов. Не хотелось бы цитировать плохие фильмы, но вопросы здесь задаю я. И в каком порядке их задавать, определяю тоже я.

— Да, конечно. Спрашивайте.

— Вам что-нибудь говорит такая фамилия: Егорычев?

— Егорычев? Не припоминаю.

— Константин Иванович Егорычев. Художник, — подсказал Авдеев.

— А, этот! — Лицо Рогова исказила брезгливая гримаса. — Да, знаю.

— Когда вы с ним познакомились? Где? При каких обстоятельствах?

— Месяца четыре назад. В конце лета. Но я не стал бы называть это знакомством. Видел я его, в общей сложности, минут двадцать, и никакого желания видеть снова не испытываю. Мне был нужен специалист по интерьерам. Жена порекомендовала своего знакомого, интересного, как она сказала, художника. Я посмотрел его работы и от его услуг решительно отказался.

— Значит, вас познакомила с Егорычевым ваша жена?

— Да, она часто бывает на разных выставках, художественных тусовках и тому подобных мероприятиях.

— Почему вы отказались от услуг Егорычева?

— Бездарь он, вот почему. Много гонору, куча амбиций, а работы — мазня. Современная живопись хороша тем, что в ней может уютно существовать любая бездарность. Достаточно имиджа гениального, но непризнанного художника. Слишком мало специалистов, которые по-настоящему разбираются в современном искусстве. Моя жена к ним, к сожалению, не относится.

— А вы разбираетесь? — полюбопытствовал Авдеев. — Вы же бизнесмен, если судить по вашей должности.

— Возможно, я произвожу впечатление человека, далекого от искусства. Наверняка произвожу, раз вы задали этот вопрос. Да, я бизнесмен, но по образованию архитектор. В свое время закончил Московский архитектурный институт, и кое-что в живописи понимаю. Не на уровне эксперта, конечно, но талантливую работу от бездарной мазни отличить могу. Так что можете мне поверить: этот ваш Егорычев — бездарный мазила, вот и все.

— Он такой же мой, как и ваш, — усмехнулся Авдеев. — Но как-то слишком нервно вы на него реагируете. Знакомы были всего двадцать минут, а говорите как о заклятом враге.

— Меня дико раздражает этот тип людей. Вы сказали, что он художник. Заверяю вас: никакой он не художник и художником никогда не станет. Он всего лишь считает себя таковым и пытается убедить в этом весь мир. Он никогда не умел, не умеет и не желает работать, а быть причисленным к художественной элите ох как хочется. Он попросту неудачник, этот ваш Егорычев. А я терпеть не могу неудачников. Это бесполезные люди, само существование их бессмысленно. Ничего не добившись в жизни из-за собственной лени, они ни на что не способны, кроме как жаловаться на невезение. Знаете, что я могу сказать по этому поводу? Никакого невезения не существует. Есть только лень и безволие. Такие типы, как Егорычев, завидуют людям вроде меня, но даже представить себе не могут, сколько приходится работать, чтобы в наше время удерживаться на плаву. В первые годы, когда моя фирма еще не встала на ноги, мне приходилось работать по шестнадцать часов в сутки без праздников и выходных. Да, по шестнадцать часов! И вовсе не потому, что я трудоголик. Я уже тогда знал главную формулу успеха. Она очень простая: хочешь чего-то добиться — работай. Чем больше работаешь, тем ближе успех, а вместе с ним деньги и положение. А кто не хочет работать, пусть дохнет от голода под забором, спивается или идет воровать — это его собственный выбор. Минутку! — вдруг перебил себя Рогов. — Кажется, я начинаю понимать смысл ваших вопросов. Мой пистолет украл Егорычев?

— Не могу сказать „да“, не могу сказать „нет“, — ушел Авдеев от ответа. — Определенно могу сказать только одно: он был обнаружен в квартире, которую снимал Егорычев. Большие Каменщики, дом двадцать. Не случалось в ней бывать?

— Боже сохрани! С чего? Я же сказал, что общался с Егорычевым не больше двадцати минут в офисе!

— Скажу больше, господин Рогов, — продолжал Авдеев, внимательно наблюдая за реакцией собеседника на свои слова. — Пуля из вашего пистолета послужила причиной смерти гражданина Егорычева.

Рогов окаменел. Мартынов подумал, что если это игра, то в нем погиб великий артист.

— Его… убили? — наконец выдавил он из себя.

— И снова не могу сказать ни „да“, ни „нет“. Такая уж у нас, господин Рогов, профессия. Он найден в квартире мертвым, с простреленной из вашего пистолета головой. По многим признакам, самоубийство…

— Господи боже! Он покончил с собой?! Невероятно, вот уж от кого я этого не ждал!

— Но и убийство тоже не исключено, — закончил свою мысль Авдеев. — Пока версия не подкреплена бесспорными фактами, она остается всего лишь предположением.

Авдеев закурил и принялся разыскивать среди бумаг пепельницу.

— Вы не угостите меня сигаретой? — попросил Рогов.

— Да, конечно. Но мне казалось, что вы не курите.

— Курю. Редко, дома. Трубку. Но сейчас…

— Понимаю, нервы.

Авдеев с готовностью предложил собеседнику пачку „Явы“ и зеленую пластмассовую зажигалку „Крикет“. Рогов прикурил и протянул зажигалку следователю, но тот, занятый поисками пепельницы, лишь кивнул: положите на стол. Пепельница, наконец, нашлась. Рогов курил нервными затяжками, лицо у него было тяжелым, мрачным и словно бы даже слегка растерянным.

— Такова человеческая психика, — проговорил он с кривой усмешкой. — Только что сказал, что убивать таких надо. А вот… Дрянь был человек, а все равно… Пусть бы, черт его побери, жил. Давайте продолжим. У вас есть еще вопросы? Надеюсь, вам не придет в голову подозревать меня в убийстве Егорычева?

— Я следователь. И не могу отбросить без проверки никакие предположения, даже самых фантастические.

— Но это же нелепость! Сами посудите: я его застрелил, оставил на месте преступления свой пистолет и преспокойно удалился ждать, пока меня вызовут в этот кабинет. Бред! А впрочем… Не мне вас учить. Делайте, что считаете нужным. У меня только один вопрос: я арестован?

— Ни в коем случае! — горячо запротестовал Авдеев. — У меня нет ни малейших оснований для вашего ареста. А вот подписку о невыезде возьму — это мое право. И произведу в вашем загородном доме обыск.

— Вы собираетесь сделать это сегодня?

— Прямо сейчас. А чего тянуть? Надеюсь, у вас возражений нет?

— Возражений у меня нет, это ваше право. Но у меня просьба. Я не хотел бы, чтобы при обыске присутствовала жена. Не хочу, чтобы она это видела. Вы разрешите ей позвонить?

— Звоните. Но мне все равно придется вызвать вашу жену для беседы.

— Я понимаю.

— Очень хорошо, что мы понимаем друг друга. Подпишите, пожалуйста: „Протокол мной прочитан, с моих слов записан верно“.

Рогов скользнул по тексту рассеянным взглядом и поставил подпись.

— Теперь я могу сделать звонок?

Авдеев подвинул к нему аппарат:

— Звоните.

— У меня мобильник.

— Тогда вам лучше поговорить в коридоре. Нам не хотелось бы смущать вас своим присутствием при разговоре с женой. Разговор, как я понимаю, будет нелегким.

— Нет. Я просто попрошу ее задержаться в Москве.

— А как объясните?

— Скажу, что буду на даче с деловыми знакомыми, с которыми не хочу ее знакомить. А когда она сможет приехать, перезвоню. Я не люблю врать жене.

— И в данном случае не соврете, — отметил Авдеев. — Потому что мы действительно ваши деловые знакомые, и вы действительно не хотите нас знакомить с женой. Но все же лучше говорить без свидетелей.

— Спасибо, вы очень любезны.

Едва за Роговым закрылась дверь, Авдеев ткнул в пепельницу недокуренную сигарету, извлек из ящика письменного стола небольшой полиэтиленовый пакет, в какие складывают вещественные доказательства, и аккуратно, взяв зажигалку двумя пальцами за торцы, опустил ее в пакет.