Это согревало сердца, но опустошало карманы. В итоге уровень жизни верхнепропильцев стал быстро падать. В город потянулись эмиссары различных коммунистических партий и течений с призывами "вставать на последний и решительный".

В отличие от своих земляков из Вернего Пропила, которые медленно, но верно оправдывали название родного города и все меньше вспоминали про Сочи-101, жители Нижнего Пропила не испытывали (по крайней мере на первых порах) никаких неудобств от того, что вместо фамилии Горбачев, которого промеж себя все называли Горбатым, появилась фамилия Ельцин, который изначально "был прав".

В Нижнем Пропиле, примерно равном по численности населения Верхнему Пропилу пили все-таки значительно меньше, чем в Верхнем и на это влияло то, что в Нижнем было расположено сверхсекретное производство, на котором поначалу была строжайшая дисциплина и где работало две трети населения города, не считая немногочисленных стариков, детей и страдающих болезнью Паркиссона.

Никто из живущих в городе и очень мало кто из работающих на предприятии мог толком объяснить, что собственно производит родной завод. В первый квартал это могли быть некие ароматические смеси, которые по бумагам проходили как "духи "Диоксиния Натрия" или "одеколон "Радость забытого дыхания", во втором квартале завод начинал выпускать какие-то смеси устрашающего вида, которые официально назывались "удобрение "Перепашка", затем отгружались какие-то пузырьки с названием "чернила для авторучек особые". То, что это были действительно особые чернила, стало ясно после того, как на станции, где они грузились в вагоны (почему-то под охраной солдат ВВ), один из ящиков внезапно сорвался с поддона и упал на рельсы, после чего из него стала растекаться ядовито-синяя жидкость. Личный состав ВВ тут же надел противогазы, машинист электрокара упал без сознания (как потом оказалось - навсегда), а участок рельсов длиной метров 20 пришлось в срочном порядке заменить. Можно было только догадываться, для каких авторучек предназначались эти чернила...

Ну а в остальном жизнь завода проходила без особых осложнений. Новинкой сезона оказались лакокрасочные покрытия под романтическим названием "Навсегда", которые удивительно точно оправдывали свое название - счистить эти покрытия было невозможно никакими средствами. Неплохо шла жидкость для мытья стекол "Ночь", сухие смеси для приготовления "Пепси-Колы", но гвоздем сезона стал выпуск прокладок "Кэр-Фри-Супер", которые выпускались со специальным кевлоровым покрытием. Эта серия называлась "Мэн-Фри" и пользовалась большим спросом.

Но никто или практически никто не знал, что основное, настоящее направление деятельности завода протекает в небольшом лабораторном корпусе, расположенном километрах в 10 от Нижнего на небольшой огороженной площадке. Въезд на территорию почему-то охраняли вооруженные солдаты, хотя надпись на воротах гласила "НИИ проблем животноводства" и не так далеко, на поляне действительно всегда можно было увидеть пасущееся стадо упитанных коров.

В этом НИИ работал Леша Кружкин.

В добрые доперестроечные времена Леша Кружкин был человеком - он был освобожденным (ото всего) секретарем комсомола и по совместительству внештатным сотрудником КГБ, что было вполне естественно. Было очень удобно с одной стороны воспитывать подрастающее поколение в духе марксизма-ленинизма и в свободное время, которого было очень много, сочинять донесения о том, что "Сидоров вчера с утра жадно пил холодную воду" или "Петрова позавчера была необычайно возбуждена и ушла с работы вместе с Ивановым". Такие сочинения творчески вдохновляли и давали ощущение власти над людьми, а это было приятно.

Неприятности начались после того, как Горбачев внезапно затеял какую-то непонятную игру под названием "Перестрой-ка!" и вчерашние активные члены ВЛКСМ и другие члены внезапно резко стали терять интерес к идеям Маркса-Энгельса-Ленина и даже стали выбрасывать на помойку эпохальные произведение дорогого Л.И.Брежнева "Малая Земля", "Возрождение" и "Целина". Некоторые злые языки, правда, утверждали, что первоисточником этих произведений были сочинения Мао Дзедуна "Мало Земли", "Цель иная" и "Возражения", но в те, доперестроечные времена этих клеветников быстро призывали к ответу. Ответов, правда, так никто и не слышал.

Бальзамом на душу увядающего Кружкина пролилось известие о создании ГКЧП, и он с нежностью целый день смотрел на танец маленьких лебедей, предвкушая, что кто-то скоро запляшет. Увы, это была всего лишь лебединая песня.

Гром грянул среди почти ясного неба, когда стало ясно, что ГКЧП, созданное, как было видно, после сильного перепоя, стало распадаться на отдельные составляющие, а родная мама - КПСС, кормившая и оберегавшая всю жизнь, вдруг оказалась под запретом.

В этот день Леше Кружкину стало по настоящему страшно, и он напился.

Нельзя сказать, что для Леши напиться было чем-то новым. Во времена расцвета ВЛКСМ пьянки в ведомственных домах отдыха были обычным делом и проводились, как правило, ежеквартально, после очередного удачного рапорта в горком о проделанной работе. На одной из этих пьянок или, как их называли, "мероприятий" он сблизился с секретарем (в смысле секретаршей) горкома партии и затащил ее в свой номер.

Это обещало хорошие перспективы продвижения по партийной лестнице, но, об этом каким-то образом узнала его жена (наверняка настучал кто-то из бюро!) и почему-то очень обиделась, а, обидевшись, ушла от Леши к маме. Детей у них еще не было. С тех пор Леша жил один и до августа 91-го ему приходилось выслушивать немало неприятных замечаний от секретаря партии о "несоответствующем моральном облике".

В августе 91-го замечания кончились, но одновременно с комсомолом. Не помогла даже песня "Не расстанусь с комсомолом...", которую Леша очень любил. С тех пор все пошло кувырком.

Во-первых, закрыли родную комнату ВЛКСМ, а имущество опечатали. Во-вторых, все или почти все вдруг стали кидать Леше в лицо или, в лучшем случае, под ноги комсомольские билеты с возгласами "Подавись, гад!" или "Иди, марки наклеивай!". В третьих, как вдруг оказалось, что теперь придется работать.

Однажды в хмурый осенний денек его вызвал к себе директор комбината Пал Палыч, который пользовался большим авторитетом у рабочих и нелюбовью бывшего первого секретаря горкома.

-Ну что, Леша, - тихим, проникновенным голосом начал беседу Пал Палыч, - Что делать-то будем?

-А что, Пал Палыч? - неуверенно промямлил Леша - Жизнь то продолжается, давайте вместе строить новое общество, новые взаимоотношения между людьми. Никакого догматизма, свобода слова, ну и так далее...

Говорить Леша умел. Этого у него было отнять нельзя.

-Нет Кружкин, не получится у нас с тобой дальнейшего сотрудничества, как ты выражаешься, поскольку зама по идеологической работе у меня нет, да я тебя бы и не взял...

-Ну почему же? - обиженно протянул Леша.

-В замы я бы тебя не взял, а вот в лаборанты взять могу. У нас есть одно очень интересное производство недалеко от города, да ты об этом должен знать, так вот туда нужен техник-лаборант, а у тебя, я посмотрел, химическое образование, так что тебе и карты, вернее колбы в руки. Давай, действуй. Народу там немного, коллектив надо спаять - так что вперед, с песней!

-Меня - в лаборанты!? - возмутился Леша и резко вскочил со стула, - Ну, знаете, я найду место, где меня больше ценят.

Леша, конечно, имел в виду КГБ, не без основания надеясь, что там не дадут в обиду своего сотрудника, хоть и внештатного.

Но и здесь фишка не легла. В КГБ спешно проводилась ревизия всех дел, день и ночь жгли какие-то документы, а вчерашние сотрудники куда-то бесследно исчезали. Исчез и Лешин куратор Миша, с которым он надеялся переговорить.

-А вы кто? - спросили у Леши, когда он зашел в бюро пропусков.