— А почему у тебя вокруг мусор, стаканчики от кофе валяются? Ты читал, что в абонементе написано? — (А там и правда написано, что торгаш обязан соблюдать чистоту «в палатке и вокруг нее»). — Штраф — триста рублей!
Хорошо, если торгаш сообразит, в чем дело, сразу вынет и без разговоров отдаст триста рублей. А начнет пререкаться, дескать, не я намусорил, да и как тут уследишь…
— Отказываешься платить штраф? — Сразу абонемент на мелкие части. — Проваливай, ты лишен права торговли!
Начнет выступать — «в бубен», не подействует — отведут в специальную каптерку бандитскую и там отобьют печенки-селезенки. Бывали случаи.
Но теперь торговля упала, с местами стало легче, сейчас новые «примочки» появились. Собрали, например, бандиты дань за следующий месяц, торгаши абонементы выкупили, стоят, торгуют. Но через пару дней подваливают опять бандиты:
— Слышь, нам кто-то левые баксы сунул, мы в темноте не разглядели — не ты? Смотри, узнаем…
Ладно, раз никто не признается, значит, все и виноваты! С каждого еще по двести баксов. Чтобы завтра были! И так регулярно: то на этом ряду, то на другом, то на третьем. Трудно сказать, чья это инициатива: может, бандитское начальство распорядилось, может, мелкие бандиты на свой карман работают. Иногда и «сервисы» подрабатывают, все с тем же неистребимым мусором вокруг палатки:
— Штраф, триста рублей, ладно, ты парень хороший, двести! И аккуратней с мусором, как друг говорю.
Трудно им сейчас: удивительное дело — какие-то люди в униформе появились с надписью «уборщик», на рядах мусор весь в особые мешки собирают. Заскучали «сервисы».
И еще новый прикол объявился: велено всем купить кассовые аппараты портативные (покупай где хочешь, но лучше у бандитов), и те аппараты иметь в каждой палатке и на каждой «железке». А чтобы теми кассами пользоваться или хоть на прилавке держать — нет таких указаний. Держи ее хоть в дальнем мешке, но чтобы была. Порядок наводят. И еще велено на груди карточку с фамилией своей прицепить. За это — в кассу сто двадцать рублей в месяц.
Но все же, несмотря ни на что, торгаши не особенно ропщут на бандитов, на «сервисов». Не представляют себе люди, что можно жить вообще без бандитов, без поборов. Никогда этого не было, и теперь быть не может. Брехня это, как брехня про коммунизм, про светлые дали, про демократию. Не будет бандитов — будут другие… Менты те же самые. Сейчас, так или иначе, беспредела-то нет, во всяком случае явного беспредела. Уплатив дань, внутри кованого забора торгаши чувствуют себя более или менее спокойно. Почти не слышно о каких-нибудь грабежах, не шастают всякие отморозки. Разумеется, как и на всяком рынке, постоянно случаются карманные кражи, работают и «верхушечники» — ворующие все, что плохо лежит: сумки у зазевавшихся покупателей, мешки у торгашей. Вряд ли они работают под бандитской крышей, а впрочем, я не знаю.
Нет в Луже и «лохотронов», существующих неприлично долго на многих московских рынках при полном попустительстве официальных властей. Но «лохотрон» — это беда только покупателей, торгаши видят эту горе-трагедию каждый день, годами и сами в ней не участвуют.
Изредка, но зато с «барабанным боем» выступают азера — арендаторы большей части вышеупомянутых «железок» — ночных камер хранения товара. Бывает, сдадут торгаши вечером на хранение мешков-сумок пятьдесят или семьдесят общим числом. Утром приходят — «железка» закрыта на замок, хозяина нет. Рабочий здесь, говорит:
— Сам не пойму, почему Мустафа (Саид, Мамед) проспал. Ключи у него.
Екает у торгашей сердце, сначала ждут, потом зовут «сервиса», тот бандита. Взламывают замок, внутри пусто. Смылся хозяин и весь товар с собой захватил. Бандит, «сервис», конечно, кричат:
— Поймаем это падло, на куски порвем!
Но торгаши понимают: никто и не будет ловить, побьют лишь безвинного рабочего. А само это дело, без сомнения, тухлое, темное. Никакой азер не вывезет из-за кованого забора такую прорву товара без ведома бандитов, без согласования с охраной. С товаром этим можно попрощаться — убытков никто не возместит. Не к ментам же бежать, жаловаться — это просто смешно.
Последний «хапок»
Вот потянулись бабушки-старушки по ряду, «на хлебушек» просят. Кто дает, кто нет. Разные они, бабушки. Одна, может, правда, по причине демократии с голода помирает, другой — внуков кормить нечем, а третья — профессионалка и, небось, побогаче иного торгаша. Дедушки нищие тоже разные бывают. Вот хромает по ряду дедушка, весь оборванный, на костылях, за плечами рюкзак брезентовый, заплатанный, заштопанный: «Подайте на пропитание». Кто рублик, кто два, а кто и ничего не дает. Остановился у хохлов наших, бабушка Оксана дала ему два рубля.
— Спаси Христос! А почем вот эта рубашка?
— Дорогая, дид! Цэ микровелюр. Сто сэмьдэсят. Иди с Богом!
А дедушка кошель свой пухлый вынул, сто семьдесят влегкую отсчитал, рубашку в рюкзак сунул и дальше:
— Подайте на пропитание!
Еще старушки «божественные» по рядам ходят, в торбу опечатанную на храм собирают. Тоже по-разному подают. Бывает, и сами монахи в рясах пройдут, но те больше у метро «Спортивная» и у Главного входа на монастырь просят. Однако «и монахи неодинаки».
Одно время по рядам ходил рослый, румяный монах в рясе, борода густая, русая. Очень нравился этот монах торгашам: голос сдобный, звучный и вместе веселый!
— Доброе дело делаем, жертвуем, жертвуем, душу облегчаем! — А колеблющихся и за одежду хватал, увещевал словом Божиим. Хорошо подавали. Только однажды слух прошел, что понравились тому монаху часы ручные в палатке у одного торгаша. И что же? Копилку свою при всем народе разбил, деньги отсчитал и купил эти часы. Торгаш будто бы даже усовестился, не хотел продавать. А на другой день видели люди, как тащили его по Луже пьяного под руки двое, и еще всякое стали говорить про него. Под конец он уже в цивильной одежде (видно, из монахов-то выгнали), безусловно, пьяный, орал что-то по рядам, окропляя торгующих при помощи простой кисточки для бритья. «Сервисы» начали гонять жулика из Лужи.
Случай этот имел на рынке широкий резонанс, и сейчас многие азербайджанцы, весьма довольные столь явным посрамлением христианской церкви, смеются и бойко кричат покупателям:
— Доброе дэло дэлаем, бэрём, пакупаем, дущу облегчаем!
Но покупатели не понимают скрытого смысла этих слов, поскольку не знают предыстории.
Еще ходит по рядам хитрая Клара — под дурочку косит, а сама умом очень неглупая — в квартире своей, слышно, с лужниковских денег евроремонт сделала. Газету свернет трубой и гундосит в нее:
— «Черкижовский» жакрыт сегодня! Покупаем, покупаем здесь! Деньги в сиськах не прятать! Лужа скоро закрывается в связи елок! Всех предупреждает Клара!
Кларе за помощь и поддержку редко кто рублик не даст. Она сейчас на зубы копит, своих нет совсем.
— Где зубы, Клара?
— Жубы у хирурга.
Дело к окончанию торговли идет, сейчас «последний хапок» начнется. Последний хапок — это когда покупатели, истратившие еще не все свои деньги и знающие, что рынок скоро закрывается, начинают ускоренно делать последние покупки. Здесь происходит некоторый сумбур: часть торговцев убирает свои товары в мешки и сумки, часть только делает вид, что собирается. Неопытный покупатель, целый день болтавшийся по рынку и не решившийся что-то выбрать, впадает в некоторую панику: ведь еще не куплены сапожки Мише, куртка Даше…
— А сколько стоит эта куртка?
— Завтра, завтра приходите, рынок закрывается!
— Да мы сегодня уезжаем!
— Ну, ладно. — Торгаш делает вид, что сердится. — Двести пятьдесят! Давайте деньги, вот ваша куртка!
Покупатель уходит, довольный тем, что Даша все же не останется без куртки, хотя десять минут назад ее можно было купить на пятьдесят рублей дешевле.
В момент сдачи товара на хранение, как и утром, при получении его из «железки», возникает некоторая напряженность: активизируются воры. Поднатужился торгаш, поволок тяжелый, туго набитый мешок в «железку», а остальные сумки оставил, понадеялся, что соседи присмотрят. И всего-то полминуты отсутствовал, а одной сумки уже нет! Как сквозь землю! И соседи ничего не заметили — воры, они ведь профессионалы своего дела. Тем более момент такой: все что-то тащат, катят на тележках, «союз палаточников» и хозяева начинают палатки разбирать, очумелый покупатель по ряду носится, хочет в последний момент «урвать» хоть что-нибудь. В такой вот «мутной воде» ворам удобнее всего ловить свою «рыбку».