Кроме седьмых дней каждого месяца. Не зря, видать, гремела над местом этим клятва во имя Инара-Громовика, не зря сотня тысяч рабов клали жизни свои в основание города, ох, не зря...
- Слышь, сосед, когда седьмица-то - завтра или после будет?
- Завтра, родная, завтра... Ополоснем душеньку! Ты на кого ставишь?
- Думал на Битка, из красильщиков, да слыхал, Найк-Рукошлеп снова в деле...
- Верно слышано, или так: слушок - на посошок?
- Вроде верно... Сведущие люди языком мотали...
И шли на Зуботычиху. Шли юнцы и старики, подростки и почтенные отцы семейств, калеки, убогие - мужчины шли. Женщинам - бабскому, так сказать, сословью - милостиво дозволяли глядеть издалека, но чтоб молча и без вою. Большое дело творится: мужики на помосте, наспех сколоченном, уши друг дружке мнут, скулы сворачивают, мужчинство свое всему миру показывают.
...Эйнар раздвигал недовольно гудящую толпу, как мучимый жаждой вепрь - тростники у водопоя; мы же пристроились у него за спиной и извинялись направо и налево, хотя нас с Грольном все равно никто не слушал. Таргил обещал, что на Зуботычихе мы непременно отыщем Махишу, изгнанного Домом, но сам Предстоятель Хаалана идти с нами наотрез отказался, не объясняя причин. Ну и бог с ними, с его причинами, забот меньше - и то ладно...
Пространство у самого помоста было очищено от зрителей и огорожено веревками в три ряда - там, внутри, стояли столики для ставок, и наемные вышибалы грозно сопели перебитыми носами, гоняя любопытствующих от ограждения. Тех же, кто еще загодя звенел монетами, пускали охотно и бережно, не в пример нищему сброду.
- Вон он, - глухо сказал Эйнар, когда мы остановились у веревок. Таргил не соврал. Вон, за крайним столиком...
Я завертел головой, приподнявшись на цыпочки - и наконец увидел. Увидел крайний столик. И сидящего за ним человека.
Махиша исхудал - нет, скорее выдохся, словно из него выпустили воздух, и он покрылся многочисленными складками и морщинами; лицо Предстоятеля неестественно поглупело; и - глаза. Бегающие, скользкие глазки с воспаленными белками...
Заискивающие глазки на лице буйвола Махиши, Предстоятеля Инара-Громовержца!
Я поймал за шиворот бледного юнца с бескостными пальцами карманника, которыми он весьма неприятно шевелил в опасной близости от наших кошельков.
- Кто сидит за дальним столиком? - поинтересовался я, мило улыбаясь ошалевшему воришке.
Тот было дернулся, но лапа Эйнара уцепила парня за штаны в районе седалища и слегка потянула вверх от грешной земли.
- Я ничего не знаю, - затрепыхался юнец, привычно поскуливая. Клянусь памятью мамы, ничего...
- Отлично, - я благодушно ухмыльнулся Эйнару, и тот усилил хватку. Вот и скажи мне, дитя со щупальцами, чего ты не знаешь о вон том толстом дяде?
Карманник повернул голову в указанном направлении и малость расслабился. Эйнар понял, что дело сдвинулось с мертвой точки, и разжал пальцы.
- А на кой ляд он вам сдался, господа хорошие? - голос парнишки повеселел и наполнился привычной наглостью. - Это же Бычара Мах, ловчила по маленькой... придурок грошовый...
- Ловчила? - я не знал смысла этого слова, но догадывался - и мои предположения оказались верными.
- Ну, ловчила... тот, кто ставки мажет и коны забивает... за долю. Только Маху, Бычаре холощеному, крупняк не доверяют - рожа не та...
Я увидел, как Эйнар передернулся и потемнел.
- А скажи-ка мне, разговорчивый ты малый, почему Махише... то есть Маху крупняк не доверяют?
Парень захихикал.
- А он тронутый, как есть тронутый! Хоть мослы рви - все не под шапку... Как шибари заявленные друг дружку мозжить станут, да еще народ кругом заревет, заблажит от дури - так Мах все бросает - и к помосту! Стоит, смотрит - не оторвешь, слюни по морде текут, глаза вылуплены - а у него со стола в это время что хошь тяни - не заметит! Вот потому по маленькой и стреляет...
Воришка внезапно извернулся и метнулся в сторону. Мы не стали его удерживать, и лишь Гро, до той поры молчавший, молниеносно пнул парня ногой в тощий зад. Вдогонку. И достал.
- Зараза, - пробормотал Грольн, - мразь дешевая... Меня такие в детстве все мучили... Ты понял, Сарт, понял, что он говорил - про Махишу твоего?..
- Понял, Гро, понял... И Эйнар понял - чего уж тут сложного?..
- Ест он здесь, - подал голос насупленный Эйнар. - Это я про Махишу. Перекресток у него тут... маленький, слабенький, но... Драка, вера-ярость боевая, народу куча... Правильно ты этого, Гро, пнул, щенка ядовитого, жаль, я не сообразил...
Я снова посмотрел на Предстоятеля Махишу. На Бычару Маха, ловчилу по маленькой. И вспомнил, каким он был в Доме. И как предлагал меня убить. Боги, боги - где ты, Лайна моя ночная, и как ты выглядишь теперь?! Что ж ты, Дом, Дом-на-Перекрестке, сука безголосая, изменчивая...
...А потом начались бои. Как зрелище, они утомили меня почти сразу. Я не люблю грязи. Я не люблю игр без правил. Я не люблю потех для бедных. Для нищих. Для нищих духом, будь они хоть трижды блаженны, как говаривали среди адептов Хаалана.
Все свое внимание я сосредоточил на Махише, который с первой секунды оказался у помоста, бросив столик и бумаги на нем. Я смотрел, и мне было больно и противно - но я смотрел.
Рядом что-то бормотал Гро, неслышимый в людском гаме, но он не знал Предстоятелей раньше, и поэтому не мог понять разницы.
А я знал.
Сморщившийся Махиша - я все не мог привыкнуть к его поганой кличке вцепился в край помоста трясущимися руками, из уголка кривого рта потекла струйка слюны, липкой и темной, и взгляд Предстоятеля словно прикипел к волкодавам рода человеческого, ломавшим свои и чужие кости - он купался в душной ауре криков, воя, крови и яростной зависти возбужденных зрителей. Я припомнил миф о богоотступнике, мучимом диким голодом, что бы и сколько бы он ни ел. Махиша походил на героя этой страшной легенды.
Он ел - и не мог насытиться. Дом отринул его, а сам он уже разучился быть - Предстоятелем.
И все же он был им.
Эйнар внезапно двинулся вперед - но не к Махише, а к помосту - и я вернулся к грешной действительности и действу на залитой кровью сцене.
Человек в левом углу был, как я понял, местной сенсацией: долгожданной, остро приправленной и непременно - под занавес.