Потом я прикрыл глаза, и внезапно мне почудилось, что мы - я, Эйнар и Гро - снова в Доме, в Доме-на-Перекрестке, в моей неменяющейся комнате; Гро скорчился на лежанке, Эйнар сидит на полу, глядя на обугленный тюльпан в знакомой вазе, а я опираюсь о косяк двери, и мне очень трудно стоять... Себя я не видел, но откуда-то твердо знал, что мы вернемся в Дом, что мы должны вернуться во что бы то ни стало, и уйти должны, и еще много чего должны... Все это было так глупо, и так страшно, и так неизбежно, что я замотал головой, вцепившись ладонями в виски - пока глухой голос Таргила не вернул меня к действительности.

И действительность понравилась мне ничуть не больше.

- Брось, Махиша, - Таргил ссутулился и стал еще меньше ростом, - не время... Просто ты слишком долго прожил под крышей Дома, и Он успел переварить тебя почти целиком. Я сбежал раньше вас, но я прекрасно понимаю, что ты испытываешь сейчас. Со мной было так же. Кому, как не тебе, Махиша-Предстоящий, знать, что дело не в вере и богах, а в людях и в нас самих - потому что мы тоже люди...

Таргил говорил тихо, почти шепотом, и я вдруг сообразил, что он просто боится разбудить спящего Гро. Предстоятель Хаалана опасливо поглядывал на слегка дрожащие ресницы юноши-леера, а я вспоминал ночь в Фольнарке, стилет под грудью Клейрис... О люди, воистину неисповедимы пути ваши!..

- Боги, вера... Нет, это не костыль, на который мы опираемся, чтобы не упасть в пропасть зверя - это ключ, образ, помогающий собрать росу чувств человеческих в НАШ кубок - собрать и затем вернуть волшебной сказкой... Злость, свирепость - это все так, ерунда, пыль, но когда за ними встает Бог - мы говорим: "Ярость". Влечение, похоть - грязь, пот и сопение, но когда Богиня взмахивает своим плащом, мы падаем на колени и шепчем: "Страсть"... Опаска, боязнь - одна улыбка Ахайри, Матери-Ночи - и они превращаются в "Ужас". Бог встает над мертвецом, которого скоро сожрут черви - и живые пишут слово "Смерть" с большой буквы. И непонятное знание в руке божества оборачивается Тайной...

Таргил помолчал и жестко закончил:

- Мы, Предстоящие, пили нектар душ человеческих, когда они переходили порог посредственности; мы копили его в себе и возвращали миру сверх естественное; но, отказавшись отдавать - мы лишились имени Предстоящих и стали вампирами человечества. Вспомни, Махиша, начало всего, вспомни Авэка Эльри... В основе Дома лежали его голод и наша жадность, и Он в конце концов пожрал и нас. Теперь мы остались в мире плоских бумажных людей, где одна реальность - Дом-на-Перекрестке... Ты поможешь нам найти остальных, Махиша?

- Да, - ответил Махиша, не отрывая глаз от пола. - Я помогу вам. Нет, не вам - нам.

- А потом, - неумолимо продолжал Таргил, - потом ты сделаешь неизбежное?

Махиша резко вскинул голову и почему-то посмотрел на меня. Он словно увидел меня впервые, и я никак не мог понять, что происходит - но Махиша и Таргил, по-видимому, прекрасно понимали друг друга.

- Да, - ответил Махиша-Предстоящий. - Я пойду до конца.

30

...И был день, и был вечер, когда я проклял прошедший день последний из той бешеной недели, в течение которой мы с Таргилом рыскали вдоль излучины Хриринги, разыскивая следы Лайны-Предстоящей. Нас направил сюда Махиша, но при этом он все время старался не встречаться со мной глазами и под конец намекнул, чтобы я ехал один. Или, в крайнем случае, с Таргилом. Не знаю, почему, только я послушался Махишу, и мы выехали вдвоем, погоняя купленных у хозяина двора Арх-Ромшит лошадей. Правда, примерно через час я заметил в голубизне неба над собой черную точку, описывавшую круги, и не удивился, когда возмущенный Роа свалился нам буквально на головы и полдороги обзывал нас всякими нехорошими птичьими словами.

Но все по порядку, или хотя бы относительно по порядку. А порядок был такой: редкие леса с колючими вечнозелеными деревьями, такие же редкие хутора с хмурым и неразговорчивым населением и изматывающие попытки разговорить хуторян и выжать из них хоть слово, способное навести на след Лайны. Дважды Таргил натыкался на Перекрестки, но один из них не подходил Лайне, а другой находился в труднодоступном месте, и люди там давно не жили. И в конце недели, когда я уже готов был убить Махишу по возвращении, нам встретилась та крестьянка.

Роа уже приучился во время таких разговоров сидеть где-нибудь на ветке и помалкивать, не привлекая к себе лишнего внимания. Алиец лениво клевал крупную шишку, сбивая чешуйки на плечи и платок полной круглолицей женщины лет сорока - сорока пяти, с объемистыми корзинами в обеих пухлых руках.

- Вы не из столицы, господа мои? - поинтересовалась почтенная толстушка после того, как мы купили у нее абсолютно ненужную нам рыбу и круг пористого козьего сыра.

- Из столицы, - подтвердил Таргил, я же только кивнул.

- И часто у вас в столице казни публичные вершат? - с милой улыбкой осведомилась крестьянка. - Соседи говорили, что в неделю до пяти, а то и шесть раз случается, - да врут небось, шиши языкатые...

Слюна в моем рту стала вязкой и горькой, и по спине пробежал зябкий ночной холодок, хотя было еще не поздно.

- Бывает, - неопределенно пошевелил пальцами Таргил, словно затягивая петлю на невидимой шее, и сам Предстоящий вдруг стал подозрительно похож на заплечных дел мастера, ушедшего на покой в связи с возрастом. - Всяко случается, хозяйка... А тебе-то что с того, в глухомани вашей? - или курицу свою четвертовать собралась?..

Похоже, что "глухомань" обидела нашу собеседницу.

- Да уж тоже не дегтем мазаны... Хриринга - место известное, отсюда куда хошь - рукой доплюнуть, хоть до столицы, хоть куда... А спрашиваю по делу, не просто так говорилом болтаю...

- Это что ж за дело такое? - я постарался состроить самую любезную физиономию, на какую был способен, и, кажется, мне это удалось.

- На Черчековом хуторе ведьму жгут, - доверительно сообщила крестьянка, сцепив руки под необъятной грудью и придвигаясь поближе. Думали, всех повывели, ан нет, объявилась одна... У старого Черчека коровы уксусом доятся, младшенький его женился осенью, а детей до сих пор нету... град, опять же, зачастил... А тут и шепнули знающие люди, что на Кроапской пустоши черная одна жить стала, и ворожит по ночам... Вот парни Чековы ее и вынули, порчу тощую, и теперь жгут под закат, возле елок, да не знают, как оно положено, по правилам-то, чтоб заклятья на себя не накликать... Хотела я остаться, посмотреть, только поздно уже, мужик мой драться станет, а мужик у меня жилистый - все знают...