"Она, значит, рабыня?"

"Похоже, она может быть к ним привязана, как вы к своему ордену."

"Тогда вы можете ее вернуть. Вы, конечно, знаете, где она?"

Дрин бросил в рот конфетку и со вкусом пожевал. Его очень ровные зубы были все в точности одного размера. Он вытер широкий безгубый рот тыльной стороной ладони и сказал: "Я, конечно, знаю, где она - не в этом дело. Дело в том, что никто не знает, лжет ли она, или лгут ее коллеги по кораблю - я же говорю, это нервное дело. Не удивительно - культуршок и все такое. Они пропутешествовали долгое время. Пять миллионов лет, если верить их рассказу. Конечно, они не были живыми большую часть этого времени. Но..."

Господин Нараян спросил: "А вы в это верите?"

"Какая разница? Это касается города. Представьте, какие хлопоты она может принести!"

"Если ее история правдива."

"Да, да. В этом-то и дело. Поговорите с ней, а? Найдите правду. Разве не в этом цель вашего ордена? Что ж, мне надо идти дальше."

Господин Нараян не стал поправлять неправильное представление Дрина. Он заметил: "Толпа стала гуще."

Дрин широко улыбнулся и, положив ладони на плечи, взмыл прямо в воздух. Удаленник взмыл вместо с ним. Господину Нараяну пришлось кричать, чтобы его можно было расслышать среди криков и свиста толпы.

"Что я должен сделать?"

Дрин замедлил свой подъем и прокричал в ответ: "Скажите ей, что я нахожусь здесь, чтобы ей помочь!"

"Конечно!"

Но Дрин уже снова поднимался и не расслышал господина Нараяна. Подымаясь, он набирал скорость и быстро уменьшался, пролетая поперек путаницы крыш города к своему орлиному гнезду. Удаленник чертил позади него серебристую линию, туча меньших машин рассыпалась по небу, напрягаясь, чтобы держаться рядом.

На следующий день, когда, как обычно, господин Нараян остановился, чтобы купить арахиса, который он, гуляя по городу, раздавал детям и нищим, продавец жареных орешков сказал, что видел странную женщину всего часом раньше - у нее не было монеты, но продавец все равно дал ей пакет очищенных подсоленных орешков.

"Это было правильно, хозяин?", спросил продавец орешков. Его глаза тревожно поблескивали под навесом густых бровей.

Господин Нараян, зная, что этот человек мотивируется гроздью искусственных генов, имплантированных в его предков, чтобы гарантировать, что они и все их дети окажут помощь любому человеку, который попросит о ней, заверил продавца орешков, что его поведение вполне достойно. Он предложил свою монетку в ритуальной плате за пакет теплых маслянистых орешков и продавец, как обычно, цветисто отказался.

"Когда увидите ее, хозяин, скажите ей, что она не найдет более пышных и вкусных орешков в целом городе. Я дам ей все, что она пожелает!"

Весь день, пока господин Нараян совершал свой обход чайных лавок, и даже когда он выслушивал короткую историю какой-то женщины, собравшейся умирать, он ждал, что повстречается с экзотической дикоглазой незнакомкой. Все то же ожидание сильно расстроило его вечером, когда сын магистрата, запинаясь, читал из Пуран, пока повсюду вокруг струйки дыма из соседских кухонных печурок подымались в черное небо. Каким странным вдруг показался город господину Нараяну: напряженное лицо сына магистрата со слабым намеком на чешую и широкими нависающими бровями показалось ужасным, похожим на маску. Господин Нараян почувствовал глубокую тоску по своей молодости и, когда мальчик ушел, он стоял под душем более часа, позволяя воде проникнуть в каждую складку и расщелину своего безволосого, пышного тела, пока жена обеспокоенно не спросила, все ли с ним в порядке.

Женщина не пришла к нему ни в тот день, ни в следующий. Она совсем его не искала. Лишь по случайности господин Нараян в конце концов встретил ее.

Она сидела за стойкой в чайной в глубокой тени под украшенным кисточками навесом. Чайная стояла на углу верблюжьего рынка, где кучки продавцов и покупателей спорили о достоинствах того или иного животного, а седельщики сидели, скрестив ноги, среди своего товара перед низкими пещероподобными входами в свои мастерские. Господин Нараян прошел бы мимо, если б поспешивший наружу владелец не позвал его, объяснив, что там женщина, у которой нет монеты, но он дал ей питье, которое она пожелала, и правильно ли это?

Господин Нараян сел рядом с женщиной, но не заговорил даже после того, как заказал себе своего чаю. Его разбирало любопытство, предвкушение и боязнь: она взглянула на него, когда он уселся, положив трость на колени, но взгляд ее только скользнул по нему, не узнавая.

Она была высокой и стройной, и сидела, расставив локти на столе. Она была одета, как любой гражданин Сенша, в свободную хлопчатобумажную блузу. Волосы ее тоже черные и густые, как у любого гражданина, были распущены и прихвачены чем-то вроде сеточки, пристегнутой к плечу. Лицо острое с мелкими чертами, иногда напряженно откликающееся на все, что происходит вокруг - на бронзовую машину, тянущуюся в пыльном солнечном свете мимо тенистого навеса; на продавца гранатового сока, расхваливающего товар; на смех проходящих женщин; на двое салазок, груженых ананасами, что скользнули мимо - но ничего не задерживало ее внимания более чем на секунду. Она держала свою чашку с чаем осторожно двумя руками и неуклюже прихлебывала напиток, подолгу удерживая во рту каждый глоток, перед тем как проглотить чай, а фрагменты веточек выплюнуть в медную плошку на столе.

Господин Нараян чувствовал, что не должен говорить с ней, пока она не заговорит первой. Она тревожила его: он врос в свою рутину, и эта неожиданная ответственность пугала его. Нет сомнения, что Дрин наблюдает через ту или другую из маленьких машин, что порхают по солнечному, соляно-белому скверу - но это не достаточное принуждение, если не считать, что теперь, когда он ее нашел, он уже не может ее покинуть.

В конце концов хозяин чайной заново наполнил чашку женщины и тихо сказал: "Рядом с вами сидит наш Архивист."

Женщина резко повернулась, пролив чай. "Я не вернусь!", сказала она. "Я сказала им, что не хочу больше служить."

"Здесь никому не приходится этого делать", сказал господин Нараян, чувствую, что должен успокоить ее. "В этом все дело. Меня зовут Нараян, и я имею честь, как уже сказал наш добрый хозяин, быть Архивистом Сенша."

Женщина на это улыбнулась и сказала, что он может называть ее Ангелом; еще ее имя переводится как Мартышка, но она предпочитает первый вариант. "Вы не похожи на остальных местных", добавила она, как если бы только что поняла. "Я видела людей, похожих на вас, в портовом городе, один рыбак разрешил мне плыть на его лодке, пока мы не достигли границ гражданской войны. Но после этого каждый из городов, где я была, казалось, населяет лишь одна раса, и каждая отличалась от следующей."

"Верно, это далекий город", сказал господин Нараян.

Он услышал слабые барабаны процессии. Стояла середина дня, когда солнце останавливается в зените перед тем, как пойти по небу обратно.

Женщина-Ангел тоже услышала барабаны. Она оглянулась, одновременно прихорашиваясь, на процессию, проходившую сквозь строй пламенных деревьев на дальней стороне сквера. Процессия подходит к этой части города в одно и то же время каждый день. Ее возглавляет мужчина с обнаженной грудью, который бьет в большой барабан, украшенный золотой материей; барабан он держит перед собой на кожаном ремне, перекинутым через шею. Мерный звук эхом отдается в сквере. Позади него сутулятся или прыгают десять, двадцать, тридцать нагих мужчин и женщин. Их длинные волосы завились веревками от грязи, их ногти загибаются длинными желтыми когтями.

Ангел резко выдохнула, когда процессия оборванцев пропрыгала и протряслась мимо, следуя за ритмом барабана в извилистую улочку, выходящую из сквера. Она сказала: "Это очень странное место. Они безумны?"

Господин Нараян объяснил: "Они не потеряли свой разум, его забрали у них. Некоторым его вернут через год - его забрали в качестве наказания. Другие отреклись от самих себя до конца жизни. Это у них религиозное призвание. Но, святые или преступники, все они были когда-то полностью сознательными, как вы или я."