Дрин сказал: "Вы так много слушали ее разговоры, что, мне кажется, устали от них. В общем, в них нет ничего, кроме туманной чепухи о судьбе, о возможности встать над обстоятельствами и улучшить самого себя, как если бы поднять себя в воздух, уцепившись за собственные пятки."

Дрин отмел все это, прищелкнув пальцами. Его собственные пятки, как всегда, были голыми, а длинные выступающие большие пальцы охватывали перила, на которых он примостился на корточках. Он сказал: "Вероятно, она хочет править городом - если это ей нравится, то почему бы и нет? По крайней мере, пока здесь не появится корабль. Я не стану ее останавливать, если это то, что она хочет, и если она это сможет сделать. Вы знаете, где она сейчас?"

"Я был занят." Тем не менее, господин Нараян ощущал нетерпеливое любопытство: да, его жена оказалась права.

"Я прослушал историю, которую вы записали. В то время, знаете, я думал, что этот человек, когда вернется, может принести в город войну." Дрин засмеялся высоким лошадиным смехом-ржанием. "Женщина там, на краю мира. Вчера она взяла лодку."

"Я уверен, она вернется", сказал господин Нараян. "Все это уже было."

"Я полагаюсь на ваше знание. У нее будет интересная история, господин Нараян? Хотите еще питья? Оставайтесь и наслаждайтесь."

Дрин вытянул руки и ввинтился в ветви пламенного дерева, что склонялось к балкону, исчезнув в вихре красных листьев и предоставив господин Нараян самому искать машину, способную доставить его домой.

Господин Нараян подумал, что Дрин не прав, отмахиваясь от того, что делает Ангел, хотя понятно, почему Дрин выражает такое громадное безразличие. Это все находится за пределами опыта Дрина, вот и все: Ангел находится за пределами опыта любого на Притоке. Войны Перемен, что вспыхивают здесь и там вдоль обширной долины Притока, не идеологические, но эсхатологические. Они - результат социологических стрессов, которые возникают, когда радикальные сдвиги в экспрессии пучков природных или привитых генов вызывают у некоторых видов Сотворенных необходимость катастрофического переопределения восприятия мира. Но то, что делает Ангел, датируется временем, задолго до того, как Хранители воспитали Сотворенных и завершили человеческую историю. Сам господин Нараян начал понимать это тогда, когда Ангел рассказала, что именно она делала на краю мира.

***

А позднее, в ту ужасную ночь, когда появился корабль и все машины в городе умерли, когда непогашенные пожары заревели пламенем в дальних кварталах города и тысячи горожан бежали в окрестные сады, господин Нараян понял, что он на так уж много понимает, как ему казалось. Ангел проповедовала совсем не пустую революцию.

Ее приверженцы, все молодые люди, вооружились грубыми деревянными кольями с обожженными на огне остриями, длинными двусторонними ножами, какими продавцы кокосовых орехов вскрывают свой товар, цепями, снятыми с чего попало. Они форсированным маршем повлекли господина Нараяна в сторону дворца и парящего жилища Дрина. Они отобрали тросточку у господина Нараяна и его больная нога отвратительно саднила при каждом шаге.

Ангел ушла. Она работала где-то в другом месте. Господин Нараян чувствовал страх, когда видел ее, но теперь его страх усилился еще больше. Рефлекс альтруизма ее приверженцев был преодолен новыми мыслями, выкованных в пожаре революции Ангела - они с грубоватым юмором толкали господина Нараяна, уверенные в своей власти над ним. Особенно один из них, грубая кожа на его лице бриллиантно сверкала, тыкал господина Нараяна в ребра тупым концом копья на каждом перекрестке, словно напоминая, что ему не убежать, хотя такого намерения у господина Нараяна абсолютно не была.

Энергия отключилась по всему городу - вместе с падением машин - но в широко распахнутых глазах молодых людей плавал прыгучий отблеск раскинувшихся пожаров. Они прошли через рыночный сквер, где люди пили пиво и пьяно играли в кости среди опрокинутых прилавков. Повсюду в яростной тьме в открытую трахались, мужчины с мужчинами, как и с женщинами. В канаве валялся мертвый ребенок. Ужас, ужас. Какое-то здание рухнуло внутрь себя от пожара, выбросив вихревое пламя высоко в черное небо. Лица всех людей, окружавших господина Нараяна, этим прыгучим светов трансформировались в маски с огненными глазами.

Похитители господина Нараяна повлекли его дальше. Его единственное успокоение было в том, что он будет нужен там, куда они идут. Ангел еще не порвала с ним.

***

Когда Ангел вернулась с края мира, она прямо пришла к господину Нараяну. Стоял теплый вечер, тот час после заката, когда улицы начинают заполняться гуляющими, бормотанием соседей, приветствующих друг друга, криками уличных торговцев, продающих фруктовый сок, попкорн или сладкие пирожки.

Господин Нараян слушал, как его ученик, сын магистрата, читал пассаж из Пуран, где описывалось время, когда Хранители крепко стянули Галактику своими творениями. Мальчик был высоким, неуклюжим и слегка обиженным, ибо он не был тем заядлым школяром, которым его хотел видеть отец, а с большим удовольствием проводил бы вечера с приятелями в пивных залах, чем читал древние легенды на давно мертвом языке. Он склонялся над книгой, словно ночной аист, его палец тыкал в каждую строчку, пока он неловко переводил ее, калеча слова своим грубым голосом. господин Нараян слушал вполуха, вмешиваясь только для поправок особенно неэлегантных фраз. В кухне на дальнем конце маленькой квартирки его жена напевала под бормотание радио, ее голос - слабый, довольный и монотонный.

Ангел с быстрым цокотом поднялась по винтовой лестнице, живо вознесясь над внезапной тишиной на улице. господин Нараян понял, кто пришел, еще до того, как она ворвалась на балкон. Ее появление так ошеломило сына магистрата, что тот выронил книгу. господин Нараян отпустил его и он поспешил прочь, несомненно нетерпеливо ждущий встречи со своими друзьями в мерцающем неоном пивном зале, чтобы рассказать им об этом чуде.

"Я побывала на краю мира", сказала Ангел господину Нараяну, холодно согласившись принять чашку чаю от жены господина Нараяна, и совершенно не обратив внимания на взгляды, которыми она обменялась с мужем перед тем, как удалиться. Сердце господина Нараяна перевернулось при этом взгляде, ибо в нем он увидел, как легко растворяются жесткие слова жены в сумбурном море рефлексивной благосклонности. Какими жестокими не были Хранители, ему показалось, что жесточе этого нет ничего, когда они создали расы Сотворенных и принудили их к бездумному повиновению.

Ангел сказала: "Похоже, вы не удивлены."

"Дрин сказал мне об этом. Я рад, что вы благополучно вернулись. Без вас время шло сухо." Он уже сказал слишком много: было похоже, что все его мысли нетерпеливо выплескиваются перед ней.

"Дрин знает все, что происходит в этом городе."

"О, нет, совсем нет. Он знает только то, что ему необходимо знать."

"Я взяла лодку", сказала Ангел. "Я просто спросила о ней, и человек повез меня без всяких вопросов. Теперь мне хочется, чтобы я ее украла. Так было бы проще. Я устала от всей этой доброй воли."

Похоже, она читала его мысли. Впервые господин Нараян начал побаиваться, дрожать, как после первого удара в тамбурин, что ритуально предшествовал бурным танцам его молодости.

Ангел уселась на стул, с которого только что ушел ученик, повернув его боком, чтобы она могла прислониться к перилам балкона. Она коротко подстригла свои черные волосы и повязала на лбу белую ленту с лозунгом, выведенным древним неразборчивым шрифтом, отличительным признаком своих приверженцев. Она была в обычной свободной белой рубашке, но с многочисленными украшениями: по кольцу на каждом пальце, иногда и по несколько, браслеты и звенелки на предплечьях, золотые и серебряные цепочки на шее, многими нитями спускающиеся на грудь. Она была одновременно грациозной и пугающей, грубой бестией, свалившейся из глубокого прошлого, чтобы потребовать весь мир.

Она сказала с вызовом: "Вы не желаете слушать мою историю? Разве это не ваше призвание?"