Она решила немного изменить тактику.

— Слушай, ТДК, ты ведь у нас анархист, так?

Похоже, он сразу заподозрил подвох, но пока молчал. Она продолжила развивать свою мысль:

— Ваша идеология гласит: полная свобода действий плюс… Короче, делай что хочешь, но только не мешай и не ограничивай при этом свободу других. А ты ограничиваешь. Что это за анархия тогда, если я не могу делать то, что я хочу?

— Слушай, ну ты же сама понимаешь, что чушь городишь. Скажи, понимаешь ведь?

— Ну, понимаю, — вынуждена была признаться Феникс. Врать она не особо любила, хотя иногда (особенно в последнее время) ей поневоле приходилось это делать. — И тем не менее, ты не прав. Не хочешь давать деньги — так вали, чё сидеть–то?

Он закурил и угостил сигаретой и её.

— Морда, поди, опухшая, да? — мрачно спросила Феникс.

— Да я бы так не сказал. Слушай, неужели ты не можешь как–то это перебороть? Слезают же люди с героина… Ты же умная девушка и понимаешь, что к чему. Если бы ты была действительно обычной, то я бы к тебе не прикапывался, но ты ведь сама психолог по образованию и далеко не дура.

— Это невозможно перебороть! — выкрикнула (чуть ли не взвизгнула) Феникс, снова начиная плакать. Понимаешь, невозможно! Ты даже понятия не имеешь, о чём говоришь! Тот же самый героин — просто невинный белый порошок по сравнению с «током»! Легко говорить, когда сам не пробовал! Просто, когда я поняла, во что вляпалась, было уже поздно, поздно, поздно! Ну чё ты на меня так уставился? Нет, это надо же — тридцать рублей зажал! — она начала нервно смеяться. — Слушай, парниша, а как тебе такой вариант: можешь меня трахнуть, если хочешь, за эти тридцать рублей. Или я в рот у тебя возьму, — она почему–то надеялась, была уверена, что он согласится. — Ну как?

— Господи, Феникс! — такое впечатление, что ТДК сам готов был расплакаться. — Господи, что с тобой стало! Да отцепись ты от меня! — он отшвырнул её руки, тянущиеся к его ширинке. — Да на ты, на эти свои тридцать рублей! — он вытащил из джинсовки несколько бумажек и бросил в неё. — Нет, я не понимаю, как можно так опуститься?

Феникс пересчитала бумажки. Их оказалось чуть больше, чем было необходимо.

— Здесь сорок пять, — сказала она, протягивая ему пятнашку. — Возьми, а эти тридцать я тебе дня через два отдам.

— Поди, у кого–нибудь другого…, — начал было ТДК, но осёкся, поняв, что сказал не то.

Успокоившаяся было Феникс снова завыла белугой, повалилась на диван и принялась бить кулаками по кровати, мять покрывало. Ну и дура же она! Что он теперь о ней подумает? В его глазах она обычная наркоманка, зарабатывающая на очередную дозу проституцией — и попробуй докажи, что это не так. Но действительно ли это не так? Феникс поражалась сама себе: она одновременно истерично ревела и занималась решением сложных психологических задач. Я не считаю себя наркоманкой и проституткой, думала она, но ведь то, чем я занимаюсь — это по существу и есть то, что принято называть наркоманией и проституцией. Просто о последнем мало кто знает… Нет, я не проститутка, я не шлюха, внушала она себе, просто иногда так получается, что я вынуждена идти на это. Я это делаю не ради себя, а ради… ради чего? Ради кого, если не для себя? Боже, я терпеть не могу этот дурацкий секс, это так по животному. Все мужики — твари, им нужно от тебя только одно: засунуть в тебя, кончить и свалить. И ты просто заключаешь с ними бартерную сделку: они дают тебе деньги, ты им — то, что они просят. А ведь ТДК прав: я даже сама не понимаю, что со мной стало, насколько низко я опустилась… И несмотря на всё это, я почему–то считаю, что я чем–то лучше тех малолетних (и не только) шлюх, которые идут на то же самое ради дозы «тока». Но чем я лучше? Тем, что у меня высшее образование, что я играю в группе, что я читаю книги? Но, может, у них тоже есть высшее образование, может, они тоже читают книги, просто зависимость от энергокапсул куда сильнее здравого смысла, и они точно так же тяжело, как и я, переживают свою деградацию, ничего не в силах с этим поделать. А ведь это сейчас самый популярный наркотик, хоть и запрещённый законом…

— Эй, Феникс, извини, — забормотал рядом с ухом ТДК. — Это случайно вырвалось, я не хотел, — он попытался погладить её по голове.

Она только хотела обнять его и во всём признаться, как снова позвонили в дверь.

— Поди, Женька, — сказал ТДК. — Булавку, что ли, потерял?

Он ушёл открывать, хотя Феникс его об этом не просила. Скоро он вернулся, причём, кажется, не один.

— Лариса, тут тебя ребята какие–то спрашивают.

Она вынуждена была присесть. Вот теперь–то точно морда вся опухшая. Рядом с ТДК стояли гербертовские шестёрки, всех их она знала достаточно хорошо. Макс — здоровенный шкаф с ничего не выражающим лицом, на котором особенно выделялись квадратные челюсти, вечно жующие жвачку; Ли — высокая китаянка (эмигрантка), обладающая чёрным поясом в каком–то виде восточной борьбы и с помощью генетического дизайна изменившая разрез глаз под евростандарт; Волк — худощавый мрачный тип с уклоном в садизм. Все они внимательно смотрели на Феникс.

— Паша, — обозрев всех собравшихся, обратилась она к ТДК, одновременно вытирая слёзы, — у тебя случайно нет с собой трёх сотен? Я потом отдам.

— Трёх сотен? — брови ТДК взлетели вверх. — Нет. А что? — впрочем, буквально тут же на его лице нарисовалось понимание.

Шакалы Герберта по–прежнему стояли молча. Им не было нужды говорить. У Ли вокруг головы был аудио–обруч, подключенный к инфогнезду на левом виске, и она легонько покачивала головой в такт музыке. Феникс ненавидела её больше всех.

— А сколько есть? — интонации её голоса были чисто бытовыми и лишёнными всяческого намёка на характер сложившейся ситуации, словно ТДК был отцом, а она — дочерью, и она спрашивала у него денег на книжку, как это часто бывало, когда она ещё жила с родителями.

— Рублей пятьдесят.

— Дай мне их, пожалуйста, если тебе не трудно.

Он дал. Она добавила к ним тот тридцатник, что он дал ей до этого, и итого оказалось восемьдесят семь. Феникс протянула деньги Максу.

— Восемьдесят семь, — сказала она виновато.

— А остальные?

— Может, чем–нибудь другим возьмёте? Книгами могу отдать…

Волк начал смеяться. Ли расплылась в улыбке. Даже вечно хладнокровный Макс — и тот перестал жевать свою жвачку и начал странно дёргать губами.

— Ты что, подруга, издеваешься? — выдавил наконец он (Макс). — На хрена нам твои книги? Что мы с ними делать–то будем, ты подумала?

— Читать, — предположил Волк.

Это вызвало целый взрыв смеха. На ТДК Феникс старалась не смотреть.

— С тебя ещё двести двадцать три, — сосчитал наконец Макс.

— Двести тринадцать, — поправила его Ли. Говорила она с лёгким акцентом. — Макс, тебе нужно срочно записаться в вечернюю школу.

Они снова заржали. Что–то сегодня они слишком весёлые, подумала Феникс. Её всю трясло.

— Извините, мадам, с вас ещё двести тринадцать рублей ноль ноль копеек, — исправился Макс.

— У меня нет таких денег.

— Ты плохо слышишь?

— Да где ж я возьму эти ваши двести тринадцать рублей? — закричала Феникс. — Нет их у меня сейчас! Завтра будут, — добавила она поспокойней. — Вы можете подождать до завтра?

— Услуга за услугу, — прищурилась Ли.

Феникс знала, какие услуги нужны китаянке и этим двум ублюдкам. Уже два раза она вынуждена была идти на это ради отсрочки выплаты долга. Но делать это при ТДК? Ни за что! Господи, они же видят, что я не одна!

— Я не хочу, — сказал Волк. — Если тебе она лижет хорошо, то миньетчица из неё поганая.

— А мне нравится, — пролепетал Макс, имитируя маленького ребёнка.

Они опять принялись ржать.

— Послушайте, вы можете хоть раз поступить как нормальные люди? — Феникс вдруг вновь почувствовала себя удивительно спокойной и безмятежной. — Вы что, не видите, что у меня здесь человек, гость? Он в эти дела не посвящён и вам не стоило говорить всё это при нём. Неужели у вас нет никакого чувства такта, уважения?