— Давид, останься, пожалуйста! — сказал ректор.

Я тихо прикрыл за собой дверь.

— Ну что? Какое у него настроение? — подбежал ко мне какой-то студент.

— Не заходи, убьет! — предупредил я и вышел из приемной, спустился во двор и уселся па скамейке под плакучей ивой.

...Университет напоминает огромный улей. Перед ним всегда роятся пчелы — трудолюбивые рабочие пчелы и трутни — бездельники. Через широкую орнаментированную дверь непрерывно движется пчелиный поток — туда и обратно, туда и обратно. В дверях, точно как в улье, стоят грозные стражи с красными повязками на рукаве. Они придирчиво проверяют документы у каждого входящего. Студенту без удостоверения вход в улей запрещен! Временами появляются уважаемые всеми пчелы — матки. Это наши лекторы. Сторожа встречают их почтительным поклоном. Они, в свою очередь, так же почтительно снимают шляпы и входят в дверь, словно в божий храм, низко склонив голову... Там, внутри улья, ровными симметричными рядами выстроились клетки-соты — аудитории, кабинеты, лаборатории. Да, наш университет действительно напоминает полный меду улей — жилище богов. Какое это счастье — жить в таком улье, чувствовать себя маленькой трудолюбивой рабочей пчелкой!.

ГАЛАКТИОН 

Кто-то подошел ко мне и легонько ударил по колену.

— А, Гурам...

— О чем задумался?

— Да так...

— А все же?

— Был у ректора. Вызвал по поводу этой истории с Абибо.

— Он узнал?!

— Все!

— И что же?

— Рассказал ему все, как было. Всю правду.

— Что он сказал?

— Ступай, говорит, займись своим делом. Записал имя и фамилию Таверы.

— К чему бы это?

— Не знаю.

— Ладно, пойдем посидим где-нибудь, расскажешь все по порядку!

...В летнем саду «Интуриста» свободных кабин не оказалось. Мы заняли столик у бассейна и попросили пива. Справа от нас, в углу, за столом сидел пожилой широкоплечий мужчина. Спина его — сильная, сутулая — показалась мне знакомой. Мужчина медленно тянул из стакана вино. Когда официант подал нам пиво, он постучал ножом по тарелке, обернулся к нам и окликнул официанта:

— Дружок, долго еще прикажешь ждать тебя?

— Сейчас, сейчас! Я не крылатый! Вас миллион, а я один! — огрызнулся официант.

— Гурам! — прошептал я. — Взгляни на него!

— На кого?

— На Галактиона!

Гурам быстро повернулся, но Галактион уже сидел в прежней позе — спиной к нам.

— Подай сперва ему! — сказал я официанту.

— Слушай, дорогой, ты закажи для себя, а о других позабочусь я сам!

Мы заказали и попросили официанта подать все на стол Галактиона.

— Пойдем, Гурам?

— А вдруг обидится...

— Почему же? Подойдем, побеседуем.

— Пошли!

Галактион удивленно взглянул на нас.

— Галактион Васильевич, разрешите за ваш стол! — проговорил я, сгорая от стыда.

— А что, дружок, нет свободных столов?

— Мы... мы хотим с вами, — выдавил Гурам.

— Пожалуйста, присаживайтесь! — пригласил нас Галактион. Мы сели. Наступило долгое неловкое молчание.

— Кто вы, молодые люди? — спросил Галактион.

— Студенты, Галактион Васильевич, — ответил я.

— Учитесь?

— Учимся.

— Хорошо! Отлично! Замечательно! — воскликнул Галактион, протягивая руку к бутылке. Потом вдруг забеспокоился, встал, взял с соседнего стола два стакана и поставил перед нами. — Пьете?

— Пьем.

— Значит, вы знаете меня? — улыбнулся Галактион и стал разливать вино.

— Кто же вас не знает, Галактион Васильевич!

— Да вот, наш официант не знает и знать не хочет! Смотрит на меня битый час — и не узнает!

Официант подал три бутылки вина, сыр, салат, холодную говядину.

— Не узнаешь меня, дружок? — обратился к нему Галактион.

— Как же! Вы частенько к нам заглядываете!

— На кого же, по-твоему, я похож?

— Хе-хе, на священника! — хихикнул официант, глядя на пышную бороду Галактиона.

— Молодец, дружок, угадал!

Официант ушел. Галактион покачал головой.

— Видали? «На священника»! Ну, а вы, как вы думаете, на кого я похож?

Я растерялся. Что ему ответить?

— Смеетесь, Галактион Васильевич... — проговорил Гурам упавшим голосом.

— Нет, нет, дружок, серьезно!

— Вы ни на кого не похожи, Галактион Васильевич! Вы — Галактион Табидзе, большой поэт! Вы — единственный! — выпалил я.

— Это верно, я Галактион Табидзе. Но внешне? На кого я похож внешне?

— На Гёте, — сказал Гурам.

— Нет.

— На Пушкина!

— Вот еще!

— На Мицкевича!.. Байрона!.. Рембо!..

— Эк, куда хватили!

— На Руставели, Бодлера, Фирдоуси!

— Да нет же, дружок! Разве не похож я на Акакия Церетели? — сказал Галактион, проводя руками по бороде.

— Ну конечно! Очень похожи! — воскликнул я.

— Ну вот! Так говорят все. А наш официант не узнал меня. Выпьем за Акакия!

Галактион был чуть пьян. В его умных глазах горели веселые искорки.

— А вы чем занимаетесь, друзья мои? Небось сочиняете стихи?

— Я — нет, а он пишет, — сказал Гурам.

— Я больше не пишу! — сказал я.

— Почему же? Стихи пишут все, чем ты хуже других? Пиши, пиши, это полезно! — Галактион погладил меня по голове.

— Конечно! Такие стихи, как ваши, конечно, полезно писать.

— Да нет, не обязательно, чтобы все стихи были хорошими! — Галактион явно иронизировал.

Гурам раскрыл рот, и я испугался, как бы он не сморозил какую-нибудь глупость. Так оно и вышло!

— Галактион Васильевич, а как вы пишете свои стихи?

Галактион одарил Гурама уничтожающим взглядом, но промолчал. Потом он налил себе вина, отложил на тарелку кусок мяса, закрыл глаза и тихо заговорил:

— Я люблю море. Море и солнце. Каждое лето я провожу па море — в Сухуми у меня дом. Знаете об этом? — Мы кивнули. — Вот я и еду в Сухуми... Иду на пляж. Зарываюсь по горло в горячий песок лицом к солнцу и закрываю глаза... Сперва — мрак, темень. Потом появляются круги — красные, желтые, оранжевые круги. Потом постепенно в глазах светлеет, они наполняются солнцем. Солнце проникает в кровь и плоть, и я чувствую, что весь полон солнца. Потом с неба спускается красивый белокрылый ангел, он садится рядом со мной и нашептывает стихи.

Галактион умолк. Он долго сидел с закрытыми глазами, словно прислушивался к чему-то, и я готов был поверить, что белокрылый ангел порхал сейчас здесь, над нами, нашептывая своему любимцу удивительные полные солнца стихи.

— Вот так-то, друзья мои! — сказал наконец Галактион серьезно и поднял стакан. — Выпьем за ангела!

— Галактион Васильевич, — осмелился я, — неужели и впрямь вы слышите ангела?

— А как же, дружок? Все мои стихи продиктованы именно им.

— И «Никорцминда»?

— И «Никорцминда»!

Наступило молчание.

— Куда же он запропастился? — вдруг забеспокоился Галактион.

Я постучал вилкой по тарелке и огляделся. В левом углу ресторана суетились официанты, юлой вертелся вышедший из-за стойки буфетчик. Соединяли столы, со всех сторон несли стулья. Туг же хлопотал наш официант.

— Слушай, друг, забыл про нас? — окликнул я его.

Официант беспомощно развел руками — дескать,видишь, что тут делается, — и помчался к кухне.

— Сейчас он подойдет, — успокоил я Галактиона.

Минут через пять примчался запыхавшийся официант.

— Ты что же, решил уморить нас голодом?! — набросился на него Гурам.

— Погоди, слушай, не видишь, что ли, какой гость пожаловал? — отмахнулся официант.

— Какой еще гость?

— Чемпион мира по борьбе.

— Как его фамилия?

Официант оторопел.

— Ты что, с луны свалился? Газет не читаешь? Не слышал фамилию Георгия Китуашвили?! Врачи говорят, что в нем сила двух молодых бычков!

— Ладно, ладно... Принеси-ка нам, ради бога, поесть да поскорей!

Официант убежал.

А за объединенным столом пир разгорался вовсю. Окруженный восторженными почитателями и толпой счастливых официантов чемпион восседал во главе стола и мощными челюстями крошил бычью кость...